- Можно, - отвечает он, - я за этим и приехал, только мне хотелось
раньше обо всем вас предупредить.
* * *
- Здравствуй, Свен! - говорит Лилли, - Вот ты и вернулся.
Она очень мало изменилась, только немного осунулась.
- Да, - говорю я, - вернулся.
- Как ты съездил?
- Хорошо.
- Будешь что-нибудь писать?
- Вероятно, буду.
Молчание.
- Может быть, вспомним старое, сыграем? - говорит Тони. - Смотрите,
какие красавцы! Все как на подбор!
- Спасибо, - отвечаю я, - что-то не хочется. В следующий раз.
- Убери своих тараканов, - говорит Ли, - видеть их не могу!
Только теперь я замечаю, какое у нее усталое лицо.
Из соседней комнаты доносятся какие-то мяукающие звуки. Лилли вскаки-
вает. Я тоже делаю невольное движение. Она оборачивается в мою сторону.
В ее глазах бешенство и ненависть.
- Сиди, подлец! - кричит она мне.
Я снова сажусь.
Ее гнев быстро гаснет.
- Ладно, - говорит она, - все равно, пойдем!
- Может, не стоит. Ли? - тихо спрашиваю я.
- Согрей молоко, - обращается она к Тони. - Идем, Свен.
В кроватке - крохотное, сморщенное личико. Широко открытые глаза по-
дернуты мутной голубоватой пленкой.
- Смотри! - Она поднимает одеяло, и мне становится дурно.
- Ну вот, - говорит Лилли, - теперь ты все знаешь.
Пока она меняет пеленки, я стараюсь глядеть в другую сторону.
- Пойдем, - говорит Лилли, - Тони ее покормит.
Я беру ее за руку:
- Лилли!
- Перестань! - Она резко выдергивает свою руку из моей. - Бога ради,
перестань! Неужели тебе еще мало?
Мы возвращались в гостиную.
- Ты знаешь, - говорит Лилли, - я бы, наверное, сошла с ума, если бы
не Тони. Он о нас очень заботится.
Я сижу и думаю о том, что я действительно подлец. Ведь все могло быть
иначе, если б тогда...
Возвращается Тони.
- Она уснула, - говорит он.
Лилли кивает головой.
Нам не о чем говорить. Вероятно, потому, что все мы думаем об одном и
том же.
- Ну как ты съездил? - снова спрашивает Лилли.
- Хорошо, - отвечаю я. - Было очень интересно.
- Будешь что-нибудь писать?
- Вероятно, буду.
Лилли щиплет обивку кресла. Она поминутно к чемуто прислушивается. Я
чувствую, что мое присутствие ее тяготит, но у меня нет сил встать и уй-
ти.
Я не свожу глаз с ее лица и вижу, как оно внезапно бледнеет.
- Пой?!
Я оборачиваюсь к двери. Там стоит Лой. Кажется, он пьян. На нем гряз-
ная рубашка, расстегнутая до пояса, ноги облачены в стоптанные комнатные
туфли. Рот ощерен в бессмысленной улыбке, по подбородку стекает тонкая
струйка слюны.
- Что случилось, Лой?!
Лой хохочет. Жирный живот колышется в такт под впалой, волосатой
грудью.
- Потеха!
Он подходит к дивану и валится на него ничком. Спазмы смеха перемежа-
ются с судорожными всхлипываниями.
- Потеха!... Макс... за неделю... за одну неделю он сделал все, над
чем я, дурак, зря бился пять лет... В Центре такое веселье. Обезьяна!
Мне страшно. Вероятно, это тот страх, который заставляет крысу бежать
с тонущего корабля: Я слышу треск ломающейся обшивки. Бежать!
- Лой! - Лилли кладет руку на его вздрагивающий от рыданий затылок.
Первый раз слышу в ее голосе настоящую нежность. - Не надо, Лой, нельзя
так отчаиваться, ведь всегда остаются...
- Тараканы! - кричит Тони. - Остаются тараканы! Делайте ваши ставки,
господа!
Побег
- Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
Нехитрое приспособление - доска, две веревки, и вот уже тяжелая глыба
породы погружена в тележку.
- Пошел!
Груз не больше обычного, но маленький человечек в полосатой одежде,
навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с мес-
та.
- Пошел!
Один из арестантов пытается помочь плечом. Поздно! Подходит надсмотр-
щик.
- Что случилось?
- Ничего.
- Давай, пошел!
Человечек снова пытается рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильно-
го напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой.
Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ.
- Покажи руку.
Протянутая ладонь в крови.
- Так... Повернись.
На спине арестантской куртки - клеймо, надсмотрщик срисовывает его в
блокнот.
- К врачу!
Другой заключенный занимает место больного.
- Пошел! - Это относится в равной мере к обоим - к тому, кто отныне
будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен.
Тележка трогается с места.
- Простите, начальник, нельзя ли...
- Я сказал, к врачу!
Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись
в блокноте: "ДО 15/13264". Что ж, все понятно. Треугольник-дезертирство,
квадрат - пожизненное заключение, пятнадцатый барак, заключенный тринад-
цать тысяч двести шестьдесят четыре. Пожизненное заключение. Все пра-
вильно, только для этого вот, видно, оно уже приходит к концу. Хлопковые
поля.
- Раз, два, взяли!
* * *
Сверкающий полированный металл, стекло, рассеянный свет люминесцент-
ных ламп, какая-то особая, чувствующаяся на ощупь стерильная чистота.
Серые, чуть усталые глаза человека в белом халате внимательно глядят
из-за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень це-
нится человеческая жизнь. Еще бы! Каждый заключенный, прежде чем его ду-
ша предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить свою вину перед
теми, кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за
гегемонию родной планеты. Родине нужен уран. На каждого заключенного да-
но задание, поэтому его жизнь котируется наравне с драгоценной рудой. К
сожалению, тут такой случай...
- Одевайся!
Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело.
- Стань сюда!
Легкий нажим на педаль, и сакраментальное клеймо перечеркнуто красным
крестом. Отныне заключенный "ДО 15/13264", вновь может именоваться Арпом
Зумби. Естественное проявление гуманности по отношению к тем, кому
предстоит труд на хлопковых полях.
Хлопковые поля. О них никто толком ничего не знает, кроме того, что
оттуда не возвращаются. Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги кли-
мате человеческое тело за двадцать дней превращается в сухой хворост,
отличное топливо для печей крематория.
- Вот освобождение от работы. Иди.
Арп Зумби предъявляет освобождение часовому у дверей барака, и его
охватывает привычный запах карболки. Барак похож на общественную убор-
ную. Густой запах карболки и кафель. Однообразие белых стен нарушается
только большим плакатом: "За побег - смерть под пыткой". Еще одно свиде-
тельство того, как здесь ценится человеческая жизнь; отнимать ее нужно
тоже с наибольшим эффектом.
У одной из стен нечто вроде огромных сот - спальные места, разгоро-
женные на отдельные ячейки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20