– Славно, право, очень славно. Теперь мы знаем, какую гостью заимели в своем доме. Только задень ее, и она тут же выпустит коготки… Ладно, милочка, мы с тобой, видать, под стать друг другу. Если уж будем играть, то в паре. У меня найдется для тебя такое дельце в "Ямайке", какое тебе и не снилось. Настоящая мужская работа, Мэри Йеллан, – когда придется играть с жизнью и смертью.
В этот момент Мэри услышала, как тетя тихо вскрикнула рядом.
– О, не надо, Джосс, – прошептала она. – О, Джосс, пожалуйста!
В голосе тети слышалась такая мольба, что Мэри удивленно взглянула на нее. Наклонясь к мужу, та отчаянными жестами умоляла его замолчать.
Настойчивость, тете явно не свойственная, и мука, читавшаяся в ее глазах, испугали Мэри больше, чем все происшедшее за вечер. Ей вдруг стало не по себе, ее охватил озноб, подступила тошнота. Что вызвало такую панику у тети Пейшнс? Что собирался сказать Джосс Мерлин? Мэри овладело напугавшее ее саму лихорадочное любопытство.
– Ступай спать, Пейшнс! – приказал Джосс. – Мне надоело смотреть на твою кислую рожу. Мы с этой девчонкой понимаем друг друга.
Тетя тотчас встала и пошла к двери, бросив через плечо последний, полный бессильного отчаяния взгляд. Было слышно, как она поднялась по лестнице. Джосс и Мэри остались вдвоем… Он отодвинул от себя опустевшую бутылку и положил руки на стол.
– Есть в моей жизни одна слабость, и о ней я тебе расскажу, – начал он. – Это пьянка. Мое проклятие. Знаю, но не могу остановиться. Однажды она меня прикончит, и поделом. Обычно я пью самую малость, вот как сегодня. А бывает, на меня что-то такое находит, и я пью и пью, напиваюсь вдрызг. И тогда все мое: и сила, и слава, и бабы, и все царствие небесное. Тут уж я чувствую себя королем, Мэри, владыкой мира. Это и рай и ад. И меня несет без остановки, я говорю и говорю обо всем, что натворил. Забираюсь в свою комнату, зарываюсь в подушку и ору, ору о моих делишках. Тогда твоя тетка запирает меня на ключ, а когда протрезвею, то колочу в дверь, и она меня выпускает. Никто, кроме нас с ней, не знает об этом, да вот теперь и ты. Я рассказал об этом потому, что уже немного пьян и не могу держать язык за зубами. Но я еще не так пьян, чтобы совсем потерять голову. Не так пьян, чтобы рассказать тебе, почему живу в этой забытой Богом дыре и как стал хозяином "Ямайки".
Он говорил теперь еле слышно, осипшим голосом. Огонь в очаге едва тлел, на стены легли черные тени, свечи тоже почти погасли, а на потолке металась зловещая тень Джосса Мерлина. Он пьяно улыбнулся Мэри и дурашливо приставил палец себе к носу.
– Нет, этого я тебе не скажу, Мэри Йеллан. О нет, я не так прост и еще кое-что соображаю. Ежели хочешь узнать побольше, спроси лучше у своей тети.
Уж она-то порасскажет тебе. Я нынче слышал ее болтовню о приличной публике у нас в трактире и о сквайре, который снимает перед ней шляпу. Это все враки, сплошные враки. Одно только тебе скажу, все равно рано или поздно узнаешь.
Сквайр Бассет и носа сюда не кажет, боится. Как увидит меня на дороге, перекрестится и пришпорит коня. Да и все прочие милейшие господа. Кареты с пассажирами не останавливаются здесь больше, и почтовые тоже. Но мне наплевать, клиентов хватает. Чем меньше беспокоят меня господа, тем лучше.
Здесь пьют – и не мало. Одни в субботу вечером ездят в "Ямайку", а другие запирают двери на засовы и ложатся спать, заткнув уши. Бывает, что по ночам в округе тихо и темно во всех домах, и только окна "Ямайки" ярко освещены.
Говорят, что крики и пение слышны отсюда даже на фермах за Раф Тором. В такие вечера, если пожелаешь, будешь работать в баре и увидишь, с кем я вожу компанию.
Мэри сидела очень тихо, крепко вцепившись руками в сиденье стула. Она не смела пошевелиться, боясь, что настроение Джосса внезапно снова переменится и он перейдет от доверительного тона к грубой брани.
– Все они боятся меня, – продолжал он, – а я никого не боюсь. Говорю тебе, получи я хорошее воспитание и образование, я бы уж был при самом короле Георге и исколесил с ним всю Англию. Всему виной спиртное да моя горячая кровь. Проклятие это лежит на всем нашем роду, Мэри. Ни один из Мерлинов еще не помер в собственной постели. Отца моего повесили в Эксетере – он ввязался в драку с одним парнем и прикончил его. Деду отрезали уши за воровство, отправили на каторгу в южные колонии, и там он подох от змеиного укуса. Я старший из трех братьев; все мы родились у подножья Килмара, в его тени, – там, около болота Дюжины Молодцов… Знаешь, надо пересечь Восточное болото, дойти до Рашфорда, там и увидишь огромную гранитную скалу, похожую на воздетую к небу руку дьявола. Это и есть Килмар. Если уж родился около него, непременно пристрастишься к выпивке, как я. Мой брат Мэтью утонул в болоте Треварта. Мы-то думали, что он подался в матросы, о нем долго не было известий. А потом летом, когда началась засуха и не выпало ни капли дождя, мы вдруг наткнулись на Мэтью. Он застрял в трясине, так и остался стоять там с руками, поднятыми вверх, а вокруг вились кулики. Мой брат Джем – черт бы его побрал! – был еще младенцем, держался за юбку матери, когда Мэт и я были уже взрослыми. Я никогда не ладил с Джемом: уж больно он хитер и остер на язык. Когда-нибудь его наверняка поймают и повесят, как моего отца.
Тут Джосс замолчал, уставился на пустой стакан, поднял его и вновь поставил на стол.
– Нет, – проговорил он. – Сказал, хватит – значит, хватит. Сегодня больше ни капли. Ступай-ка спать, Мэри, пока я не свернул тебе шею. Возьми свечу. Твоя комната наверху, прямо над крыльцом.
Не говоря ни слова, Мэрн взяла свечу и собралась идти, но он вдруг схватил ее за плечо и резко повернул к себе.
– Может, как-нибудь ночью тебе случится услышать шум колес на дороге, – сказал он. – И если повозка не проедет мимо, а остановится у "Ямайки", и если раздадутся шаги во дворе и голоса под твоими окнами, то оставайся в постели, Мэри Йеллан, и накройся одеялом с головой. Ты поняла?
– Да, дядя.
– Ладно, а теперь убирайся, и если когда-нибудь вздумаешь задать мне хоть один вопрос, я переломаю тебе все кости.
Она вышла из комнаты в темный коридор и, споткнувшись в темноте о скамью в холле, осторожно, постоянно оглядываясь, начала подниматься по лестнице. Дядя сказал, что ее комната над крыльцом. Она медленно прошла по неосвещенной лестничной площадке, миновала две двери по обе стороны – вероятно, за ними прежде были комнаты для проезжих, но никто теперь не искал приюта под крышей "Ямайки". Тут Мэри наткнулась еще на одну дверь. Повернув ручку, открыла ее и при слабом свете свечи разглядела на полу свой сундучок и поняла, что это и есть ее комната.
Стены были без обоев и даже не оштукатурены, полы ничем не застелены.
Туалетным столиком служил перевернутый ящик, на котором стояло потрескавшееся зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78