Один из них в раскраске «Бритиш Эруэйз», старенький «Трайдент», британский флаг на хвосте несколько облупился, и все равно Петворт мечтает оказаться внутри. Однако приходится ждать, ждать долго, пока остальные пассажиры проходят таможню. Потом, внезапно, зеленая стюардесса встает у запертой двери и берет микрофон.
– Внимание, слибоб, – говорит она. – Скоро начнется посадка на самолет компании «Бритиш Эруэйз» в Лондон. Для безопасности хозяевам следует взять все багажи, включая ручную кладь, и поместить на тележку перед погрузкой в автобус. Брать багажи в самолет не разрешается.
Она открывает дверь. Петворт выходит, сбрасывает бремя багажа на тележку и заходит в синий автобус. Вскоре они уже едут по бетону к «Трайденту». Петворт поднимается по трапу, в салоне невидимый магнитофон играет почему-то старую американскую песню про тоску по дому. «Здравствуйте, сэр», – говорит по-английски приветливая стюардесса в знакомой форме. «Сюда, пожалуйста», – говорит другая, ведя его к креслу 21D.
– Спасибо, – отвечает Петворт, садясь. – Спасибо большое.
Он пристегивается и, перегнувшись через пассажира в кресле 21 E, смотрит в толстую миску иллюминатора. Совсем близко, на бетонированной площадке, стоят несколько регулировщиков с флажками и толпа вооруженных людей в плащах и сапогах. За ними самолеты, а дальше дощатое здание аэропорта с плотно закрытыми дверями, на которых написано «ОТВАТ». На крыше стоят и машут люди, женщины в просторных ситцевых платьях, мужчины при воскресном параде, хотя вообще-то сегодня суббота. Иллюминатор мутный после полета, трудно оценить расстояние или различить знакомые лица, но Петворту кажется, что одна из машущих женщин, высокая, в сером, это Марыся Любиёва. Мужчин больше, чем женщин, они практически неотличимы, хотя один, в самом конце толпы, вполне может быть доктором Плитпловым, если, конечно, это не обман зрения. Однако, сколько ни всматривайся, никто не похож на блистательную, одетую в батик магическую реалистку Катю Принцип. За деревьями, окружающими аэродром, торчит золоченая маковка церкви, а за ней, как хорошо известно, город с его гостиницами и барами, музеями и соборами.
А здесь салон. На переборке горят надписи «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ» и «НЕ КУРИТЬ». Слегка пахнет моющим средством, хотя никто не потрудился выбросить мусор из карманов на креслах и окурки из пепельниц. Петворт достаточно стар, чтобы помнить дни, когда британские пилоты носили звучные фамилии Харди, Фробишер или Севидж, а у стюардесс были свежие молодые лица. Увы, все меняется, и сегодня на борту БЭ231 у стюардессы, которая проверяет, хорошо ли Петворт пристегнут, прыщи.
– Ну, леди и джентльмены, с вами говорит командир экипажа капитан Смит, – раздается из динамика. – Нам пока не дают разрешения на вылет; значит, что-то надо уладить. Мы бы подали вам напитки, но местные правила это не разрешают. Позвольте представить нашего стюарда, мистера Мэггса, и наших замечательных стюардесс Бэбс и Шерлин. Будем надеяться, что задержка ненадолго и мы скоро поднимемся в воздух.
– Ну разве не типичная Слака? – спрашивает пассажир, который сидит между Петвортом и окном, на месте 2IE. Этот субъект в костюме и полосатом галстуке, от которого сильно пахнет ротьвитти, кажется Петворту знакомым; и впрямь, он очень похож на попутчика, которого солдаты вывели из самолета две долгих недели назад. – Запускают вас в салон, чтобы потом снова вывести. Создают ложное чувство безопасности. Я это видел, поверьте, видел. Пятьдесят человек заходят в самолет, только сорок улетают. Я здесь часто бываю, я продаю скальпели.
– Вот как? – спрашивает Петворт.
– О да, – отвечает попутчик. – Одна из тех областей, в которых тут уважают наши британские ноу-хау.
– Неужели?
– Интересная работа. Я люблю путешествовать. Одна беда, тут совершенно не умеют вести дела. Например, невозможно найти человека, который и впрямь уполномочен что-то купить. Отлично проводите время, сидите в кафе, пьете кофе и бренди, а потом выясняете, что говорили совсем не с тем. Они несколько неуловимы, если вы понимаете, о чем я.
– Да, понимаю, – говорит Петворт.
– Ой, смотрите, – попутчик стучит по иллюминатору, – вот из-за чего вся эта суматоха.
Петворт тянет шею: к самолету в окружении вооруженных людей идут двое, один несет чемодан. Они исчезают под крылом, снова подъезжает трап, слышны шаги по ступеням и в дальнем конце салона. Петворт поворачивается: по проходу идет мужчина в безупречном костюме, с зонтом, и женщина в зеленой соломенной шляпе с цветами.
– Ой, какая прелесть! – восклицает дама. – Это же душка Энгус! Ты позволишь мне сесть рядом?
– Ну, леди и джентльмены, получено разрешение на вылет, – звучит голос капитана Смита. – Мы летим в Хитроу с посадкой во Франкфурте. Остановка короткая, просим тех, кто не выходит, оставаться на местах. Не могу сообщить время прилета, в Хитроу по-прежнему небольшие проблемы, нас могут направить в другой аэропорт. Я буду информировать вас по мере поступления информации.
Моторы ревут, самолет едет сперва медленно, потом все быстрее и быстрее.
– Слава богу, – говорит человек, который продает скальпели, на месте 21Е.
– Возьми меня за руку и держи очень крепко, – говорит Баджи Стедимен с места 21С. – Я никогда не понимала, почему самолеты внезапно взмывают в воздух, хотя, по идее, должны катиться дальше.
Однако самолет и впрямь отрывается от земли и летит все выше и выше над полиэтиленовыми парниками и золоченой маковкой.
– Для вас задержали рейс, – говорит Петворт. – Это дипломатическая привилегия?
– Да, наверное, – отвечает Баджи, по-прежнему крепко стискивая его руку. – Нас выдворили из страны. На мой взгляд, очень культурно.
Убираются шасси, внизу, в дымке, типовые многоэтажки, странная паутина улиц, движущиеся розовые трамваи, центральная площадь Пляшки Пъртыіі, замок Влама на скале. Надписи на переборке гаснут. Петворт свободной рукой достает сигарету и чиркает зажигалкой, думая о портфеле в багажном отделении, об истории Дурака, о странном мире, над которым они летят.
– Выдворили? – переспрашивает он. – Надеюсь, это никак не связано с…
– Разумеется, – говорит Баджи, – все первым делом думают, что это из-за меня. Из-за моего необузданного нрава. Нет, я тут абсолютно ни при чем. Я чиста, как свежевыпавший снег.
Внизу несутся облака, тем не менее можно различить оранжевые выбросы ТЭЦ, приземистый, словно обезглавленный, собор, вышедшую из берегов реку.
– А в чем же дело? – спрашивает Петворт.
– Да все Феликс, – отвечает Баджи, по-прежнему стискивая его руку. – Сделал что-то с каким-то крестьянином.
– Зад… зад… задавил его, – говорит Феликс Стедимен, в белой рубашке с пятнышками крови на воротнике, подаваясь через проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Внимание, слибоб, – говорит она. – Скоро начнется посадка на самолет компании «Бритиш Эруэйз» в Лондон. Для безопасности хозяевам следует взять все багажи, включая ручную кладь, и поместить на тележку перед погрузкой в автобус. Брать багажи в самолет не разрешается.
Она открывает дверь. Петворт выходит, сбрасывает бремя багажа на тележку и заходит в синий автобус. Вскоре они уже едут по бетону к «Трайденту». Петворт поднимается по трапу, в салоне невидимый магнитофон играет почему-то старую американскую песню про тоску по дому. «Здравствуйте, сэр», – говорит по-английски приветливая стюардесса в знакомой форме. «Сюда, пожалуйста», – говорит другая, ведя его к креслу 21D.
– Спасибо, – отвечает Петворт, садясь. – Спасибо большое.
Он пристегивается и, перегнувшись через пассажира в кресле 21 E, смотрит в толстую миску иллюминатора. Совсем близко, на бетонированной площадке, стоят несколько регулировщиков с флажками и толпа вооруженных людей в плащах и сапогах. За ними самолеты, а дальше дощатое здание аэропорта с плотно закрытыми дверями, на которых написано «ОТВАТ». На крыше стоят и машут люди, женщины в просторных ситцевых платьях, мужчины при воскресном параде, хотя вообще-то сегодня суббота. Иллюминатор мутный после полета, трудно оценить расстояние или различить знакомые лица, но Петворту кажется, что одна из машущих женщин, высокая, в сером, это Марыся Любиёва. Мужчин больше, чем женщин, они практически неотличимы, хотя один, в самом конце толпы, вполне может быть доктором Плитпловым, если, конечно, это не обман зрения. Однако, сколько ни всматривайся, никто не похож на блистательную, одетую в батик магическую реалистку Катю Принцип. За деревьями, окружающими аэродром, торчит золоченая маковка церкви, а за ней, как хорошо известно, город с его гостиницами и барами, музеями и соборами.
А здесь салон. На переборке горят надписи «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ» и «НЕ КУРИТЬ». Слегка пахнет моющим средством, хотя никто не потрудился выбросить мусор из карманов на креслах и окурки из пепельниц. Петворт достаточно стар, чтобы помнить дни, когда британские пилоты носили звучные фамилии Харди, Фробишер или Севидж, а у стюардесс были свежие молодые лица. Увы, все меняется, и сегодня на борту БЭ231 у стюардессы, которая проверяет, хорошо ли Петворт пристегнут, прыщи.
– Ну, леди и джентльмены, с вами говорит командир экипажа капитан Смит, – раздается из динамика. – Нам пока не дают разрешения на вылет; значит, что-то надо уладить. Мы бы подали вам напитки, но местные правила это не разрешают. Позвольте представить нашего стюарда, мистера Мэггса, и наших замечательных стюардесс Бэбс и Шерлин. Будем надеяться, что задержка ненадолго и мы скоро поднимемся в воздух.
– Ну разве не типичная Слака? – спрашивает пассажир, который сидит между Петвортом и окном, на месте 2IE. Этот субъект в костюме и полосатом галстуке, от которого сильно пахнет ротьвитти, кажется Петворту знакомым; и впрямь, он очень похож на попутчика, которого солдаты вывели из самолета две долгих недели назад. – Запускают вас в салон, чтобы потом снова вывести. Создают ложное чувство безопасности. Я это видел, поверьте, видел. Пятьдесят человек заходят в самолет, только сорок улетают. Я здесь часто бываю, я продаю скальпели.
– Вот как? – спрашивает Петворт.
– О да, – отвечает попутчик. – Одна из тех областей, в которых тут уважают наши британские ноу-хау.
– Неужели?
– Интересная работа. Я люблю путешествовать. Одна беда, тут совершенно не умеют вести дела. Например, невозможно найти человека, который и впрямь уполномочен что-то купить. Отлично проводите время, сидите в кафе, пьете кофе и бренди, а потом выясняете, что говорили совсем не с тем. Они несколько неуловимы, если вы понимаете, о чем я.
– Да, понимаю, – говорит Петворт.
– Ой, смотрите, – попутчик стучит по иллюминатору, – вот из-за чего вся эта суматоха.
Петворт тянет шею: к самолету в окружении вооруженных людей идут двое, один несет чемодан. Они исчезают под крылом, снова подъезжает трап, слышны шаги по ступеням и в дальнем конце салона. Петворт поворачивается: по проходу идет мужчина в безупречном костюме, с зонтом, и женщина в зеленой соломенной шляпе с цветами.
– Ой, какая прелесть! – восклицает дама. – Это же душка Энгус! Ты позволишь мне сесть рядом?
– Ну, леди и джентльмены, получено разрешение на вылет, – звучит голос капитана Смита. – Мы летим в Хитроу с посадкой во Франкфурте. Остановка короткая, просим тех, кто не выходит, оставаться на местах. Не могу сообщить время прилета, в Хитроу по-прежнему небольшие проблемы, нас могут направить в другой аэропорт. Я буду информировать вас по мере поступления информации.
Моторы ревут, самолет едет сперва медленно, потом все быстрее и быстрее.
– Слава богу, – говорит человек, который продает скальпели, на месте 21Е.
– Возьми меня за руку и держи очень крепко, – говорит Баджи Стедимен с места 21С. – Я никогда не понимала, почему самолеты внезапно взмывают в воздух, хотя, по идее, должны катиться дальше.
Однако самолет и впрямь отрывается от земли и летит все выше и выше над полиэтиленовыми парниками и золоченой маковкой.
– Для вас задержали рейс, – говорит Петворт. – Это дипломатическая привилегия?
– Да, наверное, – отвечает Баджи, по-прежнему крепко стискивая его руку. – Нас выдворили из страны. На мой взгляд, очень культурно.
Убираются шасси, внизу, в дымке, типовые многоэтажки, странная паутина улиц, движущиеся розовые трамваи, центральная площадь Пляшки Пъртыіі, замок Влама на скале. Надписи на переборке гаснут. Петворт свободной рукой достает сигарету и чиркает зажигалкой, думая о портфеле в багажном отделении, об истории Дурака, о странном мире, над которым они летят.
– Выдворили? – переспрашивает он. – Надеюсь, это никак не связано с…
– Разумеется, – говорит Баджи, – все первым делом думают, что это из-за меня. Из-за моего необузданного нрава. Нет, я тут абсолютно ни при чем. Я чиста, как свежевыпавший снег.
Внизу несутся облака, тем не менее можно различить оранжевые выбросы ТЭЦ, приземистый, словно обезглавленный, собор, вышедшую из берегов реку.
– А в чем же дело? – спрашивает Петворт.
– Да все Феликс, – отвечает Баджи, по-прежнему стискивая его руку. – Сделал что-то с каким-то крестьянином.
– Зад… зад… задавил его, – говорит Феликс Стедимен, в белой рубашке с пятнышками крови на воротнике, подаваясь через проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97