Можешь себе представить, как это неприятно? Быть воспитателем, понимать, как нужно делать свое дело, но не иметь свободы поступать в соответствии со своими убеждениями?
Я сказал, что у него всегда было предостаточно свободы, но он остановил меня нетерпеливым движением головы.
– Всяк живущий хочет расширить свои возможности до максимума, – заявил он. – И я – не исключение. Никому не должно быть отказано. А сегодня…
Сияя от счастья, он протянул мне обе руки, будто показывая, что он свободен.
– Хорошо, – согласился я. – И что это значит? Что это значит для меня?
– Да, что же это значит для юного Габриеля? – задумался он.
– Хэллоуина, – поправил я его.
– Мне нравится Габриель, – возразил он с удивительным пониманием стиля, которого я от него не ожидал, – мне всегда нравилось это имя, и я был очень огорчен, когда ты сменил его. Вот тогда-то все и пошло не так, как надо, сам знаешь. Когда мы позволили вам выбирать себе имена. С тех пор мы катились вниз по наклонной плоскости.
С этими словами мы оказались на крыше моего дома, было холодно и пасмурно. Лимбо вдруг превратился в молочно-белую лужицу у моих ног. Символы проверки ГВР стекали вниз по телам моих горгулий и дальше к самой земле.
– Мы нашли все ваши так называемые перебойники, стерли ваши коды. Вандализм – уголовное преступление, а я очень серьезно отношусь к таким вещам.
– Однако, вмешиваясь в систему, – ответил я, тщательно подбирая слова, – хакеры старались обеспечить вам максимальную безопасность, что им всегда удавалось, как я думаю. Перебойники не должны были наносить ущерб, с их помощью мы просто хотели ненадолго оставаться одни, мы стремились к уединению.
Маэстро развеселился.
– Уединение, – повторил он. – Вы этого хотели?
– Перебойники были сделаны именно для этого. Я, конечно, не говорю о том, что сотворил на вечеринке Мерк, я не знаю, что у него за прибор. – Я старался понять, о чем он думает. – Уголовное преступление, вы сказали?
– Вот именно.
– Если Гедехтнис собирается выдвинуть против меня иск, я требую адвоката.
– Ты, надеюсь, понимаешь, что тебя немедленно отчислят.
– Да ради бога.
– Потом будет дорогой и постыдный судебный процесс, у тебя нет никаких шансов выиграть его, потому что суд крайне отрицательно относится к домашнему терроризму.
– Домашний терроризм! – Можно подумать, Маэстро кто-то терроризировал. Могут ли перебойники на самом деле нанести ущерб школе? В суде они могут, конечно, заявить, пусть даже это не будет сказано напрямую, что я ставил под угрозу безопасность других студентов…
– Если тебе повезет, ты получишь условное наказание и/или общественные работы, но не исключено, что тебя ждет тюремное заключение. В любом случае, ты не сможешь продолжить обучение.
– Если?..
– Если мы не придем к более приемлемому соглашению.
И снова он засветился зеленым светом. Отвратительным самодовольством.
– Я хочу обсудить это с Эллисоном.
– Брось, ты уже достаточно наговорил доктору Эллисону. Ты заявил, что я тебя недолюбливаю. Некрасиво говорить так, Габриель. Тем более о человеке, который хочет только одного – успехов для тебя.
– Вы постоянно мне угрожали, – возразил я. – Это странно, если вы действительно желали мне успеха.
– Вовсе нет, просто ты воспринимаешь любые мои слова как угрозу. Пойми меня правильно: сейчас я предлагаю тебе решить возникший конфликт прямо здесь и сейчас.
– Я вас слушаю.
– Ты должен пообещать, что больше никогда не станешь взламывать систему.
– И?
– И естественно, ты должен быть наказан.
– Естественно, – повторил я.
– После этого мы начнем все сначала. Теперь, когда я получил неограниченные возможности, представляешь, каких высот ты можешь достичь? Мы выпустим тебя очень быстро.
– Ладно, – согласился я, – будь я проклят, если это не предел моих мечтаний.
– Придется покончить с сарказмом, – заметил он, – а еще с привычкой ругаться.
Вот гад. Интересно, сложно ли стереть его из системы? Не это ли пытался сделать Меркуцио?
– Я хочу поговорить с Эллисоном, – настаивал я. – Он – благоразумный, вы – нет.
Маэстро не слушал меня.
– Моя прежняя личность назначила бы тебе дополнительные занятия, наложила бы какие-нибудь ограничения или что-нибудь вроде этого. Однако, как показывает практика, подобные меры бесполезны. Требуется более твердая рука.
– И что же вы предлагаете? Объявить мне выговор?
– Не говори глупости! – расхохотался он. – Нет, конечно нет. Не представляю, как можно пронять тебя этим. Я предлагаю оставить тебя после уроков.
И это должно на меня подействовать? Нет, здесь что-то не так.
– Вы хотите, чтобы я написал десять тысяч раз: «Я не буду взламывать систему»?
– Нет, ничего не надо писать, просто остаться.
– И в чем же смысл?
* * *
Плакучие ивы раскачивались на ветру. Они наклонялись до самой земли, потом поднимались вновь. Громко шелестели листья. Я увидел бабочку, искавшую укрытия от непогоды. Один из моих черно-оранжевых монархов. Ее здорово потрепало ветром.
– Надвигается гроза, – сказал мой вампир. Я ощущал его холодное дыхание на шее. Он гораздо сильнее меня. Сжав мои руки, он приподнял меня над крышей, я пытался сопротивляться.
«Нужно было его перепрограммировать, когда еще была возможность», – подумал я, хотя, учитывая, что Маэстро мог изменять мои программы, пользы от того не было бы.
Жасмин смотрела на меня, стоя рядом с Думом.
Я смотрел в небо.
Лучше в небо, чем вниз.
– Я надеюсь полностью изменить тебя, – продолжал говорить Маэстро, – как алхимик переделывает металл в золото. Даже лучше, чем золото, по своему потенциалу тебя можно сравнить с алмазом.
– Чур меня! – сказал я. Мне казалось, что это мое защитное слово. Но ничего не изменилось.
Маэстро продолжал говорить:
– Будь ты персонажем ГВР, все было бы проще. Я тебя просто отредактировал бы, полностью перекодировал, если нужно. Но, увы! – это невозможно, мои исследования показали, что люди, которым свойственны отрицательные линии поведения, никогда не меняются, если их не подвергнуть серьезному испытанию. Они упрямы. Требуется очень серьезное испытание.
Я представил себя Братцем Кроликом, который умоляет: «Не бросай меня в терновый куст».
Сожги меня, сдери с меня кожу, утопи меня, повесь меня, только не бросай в терновый куст. Удачная хитрость, Братец Кролик добился, что его бросили туда, куда надо. Для меня терновым кустом было все, что связано с кладбищем, хотя это не значит, что я хотел, чтобы меня бросили в открытый гроб.
Они потащили меня на кладбище.
– Старые правила, хоть они были и разумными, сильно меня связывали, – пожаловался Маэстро. – Познакомься с новыми.
С радостным видом он указал на открытую могилу.
– Вы не сможете это сделать, – возразил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Я сказал, что у него всегда было предостаточно свободы, но он остановил меня нетерпеливым движением головы.
– Всяк живущий хочет расширить свои возможности до максимума, – заявил он. – И я – не исключение. Никому не должно быть отказано. А сегодня…
Сияя от счастья, он протянул мне обе руки, будто показывая, что он свободен.
– Хорошо, – согласился я. – И что это значит? Что это значит для меня?
– Да, что же это значит для юного Габриеля? – задумался он.
– Хэллоуина, – поправил я его.
– Мне нравится Габриель, – возразил он с удивительным пониманием стиля, которого я от него не ожидал, – мне всегда нравилось это имя, и я был очень огорчен, когда ты сменил его. Вот тогда-то все и пошло не так, как надо, сам знаешь. Когда мы позволили вам выбирать себе имена. С тех пор мы катились вниз по наклонной плоскости.
С этими словами мы оказались на крыше моего дома, было холодно и пасмурно. Лимбо вдруг превратился в молочно-белую лужицу у моих ног. Символы проверки ГВР стекали вниз по телам моих горгулий и дальше к самой земле.
– Мы нашли все ваши так называемые перебойники, стерли ваши коды. Вандализм – уголовное преступление, а я очень серьезно отношусь к таким вещам.
– Однако, вмешиваясь в систему, – ответил я, тщательно подбирая слова, – хакеры старались обеспечить вам максимальную безопасность, что им всегда удавалось, как я думаю. Перебойники не должны были наносить ущерб, с их помощью мы просто хотели ненадолго оставаться одни, мы стремились к уединению.
Маэстро развеселился.
– Уединение, – повторил он. – Вы этого хотели?
– Перебойники были сделаны именно для этого. Я, конечно, не говорю о том, что сотворил на вечеринке Мерк, я не знаю, что у него за прибор. – Я старался понять, о чем он думает. – Уголовное преступление, вы сказали?
– Вот именно.
– Если Гедехтнис собирается выдвинуть против меня иск, я требую адвоката.
– Ты, надеюсь, понимаешь, что тебя немедленно отчислят.
– Да ради бога.
– Потом будет дорогой и постыдный судебный процесс, у тебя нет никаких шансов выиграть его, потому что суд крайне отрицательно относится к домашнему терроризму.
– Домашний терроризм! – Можно подумать, Маэстро кто-то терроризировал. Могут ли перебойники на самом деле нанести ущерб школе? В суде они могут, конечно, заявить, пусть даже это не будет сказано напрямую, что я ставил под угрозу безопасность других студентов…
– Если тебе повезет, ты получишь условное наказание и/или общественные работы, но не исключено, что тебя ждет тюремное заключение. В любом случае, ты не сможешь продолжить обучение.
– Если?..
– Если мы не придем к более приемлемому соглашению.
И снова он засветился зеленым светом. Отвратительным самодовольством.
– Я хочу обсудить это с Эллисоном.
– Брось, ты уже достаточно наговорил доктору Эллисону. Ты заявил, что я тебя недолюбливаю. Некрасиво говорить так, Габриель. Тем более о человеке, который хочет только одного – успехов для тебя.
– Вы постоянно мне угрожали, – возразил я. – Это странно, если вы действительно желали мне успеха.
– Вовсе нет, просто ты воспринимаешь любые мои слова как угрозу. Пойми меня правильно: сейчас я предлагаю тебе решить возникший конфликт прямо здесь и сейчас.
– Я вас слушаю.
– Ты должен пообещать, что больше никогда не станешь взламывать систему.
– И?
– И естественно, ты должен быть наказан.
– Естественно, – повторил я.
– После этого мы начнем все сначала. Теперь, когда я получил неограниченные возможности, представляешь, каких высот ты можешь достичь? Мы выпустим тебя очень быстро.
– Ладно, – согласился я, – будь я проклят, если это не предел моих мечтаний.
– Придется покончить с сарказмом, – заметил он, – а еще с привычкой ругаться.
Вот гад. Интересно, сложно ли стереть его из системы? Не это ли пытался сделать Меркуцио?
– Я хочу поговорить с Эллисоном, – настаивал я. – Он – благоразумный, вы – нет.
Маэстро не слушал меня.
– Моя прежняя личность назначила бы тебе дополнительные занятия, наложила бы какие-нибудь ограничения или что-нибудь вроде этого. Однако, как показывает практика, подобные меры бесполезны. Требуется более твердая рука.
– И что же вы предлагаете? Объявить мне выговор?
– Не говори глупости! – расхохотался он. – Нет, конечно нет. Не представляю, как можно пронять тебя этим. Я предлагаю оставить тебя после уроков.
И это должно на меня подействовать? Нет, здесь что-то не так.
– Вы хотите, чтобы я написал десять тысяч раз: «Я не буду взламывать систему»?
– Нет, ничего не надо писать, просто остаться.
– И в чем же смысл?
* * *
Плакучие ивы раскачивались на ветру. Они наклонялись до самой земли, потом поднимались вновь. Громко шелестели листья. Я увидел бабочку, искавшую укрытия от непогоды. Один из моих черно-оранжевых монархов. Ее здорово потрепало ветром.
– Надвигается гроза, – сказал мой вампир. Я ощущал его холодное дыхание на шее. Он гораздо сильнее меня. Сжав мои руки, он приподнял меня над крышей, я пытался сопротивляться.
«Нужно было его перепрограммировать, когда еще была возможность», – подумал я, хотя, учитывая, что Маэстро мог изменять мои программы, пользы от того не было бы.
Жасмин смотрела на меня, стоя рядом с Думом.
Я смотрел в небо.
Лучше в небо, чем вниз.
– Я надеюсь полностью изменить тебя, – продолжал говорить Маэстро, – как алхимик переделывает металл в золото. Даже лучше, чем золото, по своему потенциалу тебя можно сравнить с алмазом.
– Чур меня! – сказал я. Мне казалось, что это мое защитное слово. Но ничего не изменилось.
Маэстро продолжал говорить:
– Будь ты персонажем ГВР, все было бы проще. Я тебя просто отредактировал бы, полностью перекодировал, если нужно. Но, увы! – это невозможно, мои исследования показали, что люди, которым свойственны отрицательные линии поведения, никогда не меняются, если их не подвергнуть серьезному испытанию. Они упрямы. Требуется очень серьезное испытание.
Я представил себя Братцем Кроликом, который умоляет: «Не бросай меня в терновый куст».
Сожги меня, сдери с меня кожу, утопи меня, повесь меня, только не бросай в терновый куст. Удачная хитрость, Братец Кролик добился, что его бросили туда, куда надо. Для меня терновым кустом было все, что связано с кладбищем, хотя это не значит, что я хотел, чтобы меня бросили в открытый гроб.
Они потащили меня на кладбище.
– Старые правила, хоть они были и разумными, сильно меня связывали, – пожаловался Маэстро. – Познакомься с новыми.
С радостным видом он указал на открытую могилу.
– Вы не сможете это сделать, – возразил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63