Все благодаря выдающемуся молекулярному биологу своего времени доктору Райане Карвер. В своих работах Карвер утверждала, что все живое связано между собой. Ее цикл статей «Семена» получил премию Пибоди, он был назван лучшей программой начала двадцать первого века. Когда она ушла в отставку и поселилась в Дебрингеме, вокруг нее образовалась целая община. Биологи, экологи, нео-трансценденталисты и их семьи – они съехались сюда, чтобы продолжить ее работу. Городок стал похож на вальденовскую Зеленую утопию. В противоположность все более технологичному миру этот анклав ученых-подвижников работал во благо сохранения окружающей среды и социальных изменений.
Значит, я живу в самом настоящем раю и не могу этим наслаждаться. А все потому, что эта дурацкая ГВР-школа забирала у меня большую часть моего сознания.
* * *
Через два квартала от академии мы обнаружили заведение «У Твена», прекрасное место, стулья с витыми спинками, столы, покрытые пластиком. Мерк вытащил нас обоих на свободу.
– Спасибо, – сказал я.
– За что?
– За то, что вытащил меня оттуда.
– Здорово достало?
– Здорово.
– И меня тоже, – сказал он. – Клаустрофобия, понимаешь?
Я кивнул. Мне было это знакомо.
– Слишком много этих чертовых нулей и единиц, – жаловался он. – Проклятая ГВР.
– Кусок дерьма.
Мы чокнулись стаканами с водой. Изучили меню.
– Ты слышал про Лазаря?
Я подумал: «Ты имеешь в виду, что его убили?», но сказал:
– Что он закончил обучение?
– Похоже на то. Счастливый ублюдок.
– Забавно, я всегда думал, что будет какая-нибудь церемония.
– И я так думал, но оказалось, что нет. Его больше нет. Ушел в Гарвард.
У нашей академии было соглашение с Гарвардской медицинской школой о переводе студентов. Выпускников Дебрингема автоматически зачисляли в Гарвард со стипендией Гедехтниса. Очень неплохо, подумал я. Чтобы получить стипендию, требовалось лишь два года интернатуры в лаборатории Гедехтниса.
– Ты точно знаешь, что он в Гарварде?
– Маэ$тро сказал.
– А ты ему веришь?
Мерк многозначительно посмотрел на меня.
– В этом случае верю. А что, не нужно? Опасно. Если это я убил Лаза… Но все-таки я не остановился.
– Тебе не кажется странным, что он ничего не сказал нам? Просто исчез?
– Любимчик. Мы ему просто не нравимся.
– Правильно, но разве ему не хотелось утереть нам носы? Похвастаться, что он нас опередил?
– Возможно, – согласился Мерк. – Я не знаю. Не исключено, он считает, что он выше этого, как во всем остальном.
– Может быть.
– А что еще могло с ним случиться? – Он высунул язык и изобразил, что его душат.
– Ты прав, – ответил я. – Это глупость.
– Он получил то, что хотел. Скоро он станет доктором Лазарем, спаси нас, Господи, и сохрани. – Мерк отшвырнул свое меню. – Хэл, я больше не хочу этим заниматься. Я серьезно подумываю о том, чтобы сбежать.
– В самом деле?
– Родители убьют меня. Но все равно я хочу сбежать.
– И чем же ты займешься? Компьютерами?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, я хочу работать с детьми.
– Не могу себе это представить, – признался я.
– И я не могу, – согласился он. – Но все равно. Именно этого я хочу. Хочу их вдохновлять, понимаешь? Хочу стать для кого-то противоположностью Маэ$тро.
– Анти-Маэ$тро, – пошутил я.
– Для разнообразия делать все как надо.
– Возможно, я уйду с тобой.
– Черта с два, – сказал он. – Ты станешь врачом.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно!
– Почему?
Он усмехнулся.
– Потому что тебя восхищает смерть.
Да, но совсем по-другому, подумал я.
Между некрологией и танатологией большая разница. Сколько времени нужно, чтобы тело разложилось? Это некрология. Почему мы должны умереть? Это танатология. Меня интересует философия смерти (конец и начало, переход из одной формы существования в другую), а вовсе не болезненные подробности. Я не гробокопатель.
Просто… у меня есть вопросы.
Сначала ужин, потом Смартин! – мороженое с травами моментальной заморозки. Меркуцио выбрал себе банановый Панк Манк, а я шоколадно-ореховый Фрикон Дикон. Очень приятное разнообразие после внутривенных влияний. Мерк вовсю флиртовал с официанткой – забавное (хотя и бесполезное) занятие.
– Насколько проходима? – спросил я его, когда официантка отправилась за нашим счетом.
– Система?
– Да. Сколько задних дверей в ГВР? Сколько всего выходов?
– Дай подумать. Я уже закодировал три, сейчас работаю над четвертым. И еще два твоих. Не исключено, что и Тай уже создал свой.
– А остальные?
– Мне кажется, это зависит от того, – сказал он, – насколько глубоко каждый сумел изучить систему и умеет ею пользоваться. Ты кому-нибудь показывал?
Показывал ли я кому-нибудь?
– Насколько мне известно, нет, – ответил я.
– Тай мог научить Шампань, – продолжил он. – Остальные могли и сами дойти. Правда, у них могло не хватить духа сделать это.
Если научился с какой-то целью использовать систему, сможешь использовать ее и впредь. Мог ли Мерк или Тай запрограммировать ловушку в коде ГВР? Подпрограмму, которая вместо того, чтобы выпускать, удерживала меня? Подпрограмму, которая может причинять мне вред?
Но зачем?
Просто шалость? Шалость, которая зашла слишком далеко?
У Маэстро больше мотивов для этого. Он много лет ненавидит меня. Преподаватели не должны так ненавидеть своих студентов.
Значит, он пытался совершить УБИЙСТВО? Паранойя какая-то! Бессмыслица.
Конечно, это мог быть несчастный случай, «сбой в программе сервера», как сказал Маэстро. Выброс Каллиопы.
– Так. Хорошо. Очень интересно. – Мерк постучал пальцем по счету, внимательно его рассматривая.
– Что-то не так? – спросила официантка. У нее были веснушки и соломенного цвета волосы. Она и выглядела совсем молоденькой, гораздо моложе остальных официанток. Помню, я еще подумал, что она, возможно, дочь хозяина заведения.
– Нет, не в этом дело. Посмотрите сюда. Это ваш почерк?
– А что такое?
– Он о многом говорит.
– В самом деле, и вы разбираетесь в почерках? Вот круто.
Мерк подвинулся, чтобы дать ей место, она проскользнула в нашу кабинку. Она и мне улыбнулась. Когда она наклонилась, я почувствовал аромат корицы от ее жевательной резинки.
– Так что же вы можете сказать про меня?
– Ладно, наклон букв. Посмотрите на "п" в «спасибо», а еще на изгиб "б", как оно загибается вверх. Мы называем его «причинный изгиб».
– И что же он значит?
– Это очень особенный изгиб, редко встречается.
– Ну же, объясните, – умоляла она.
Я махнул рукой, как бы разрешая, чтобы он продолжил.
– Хорошо. Он означает… означает, что вы – нимфоманка, – выпалил он.
Она моргнула.
– А что это такое?
Меркуцио ухмыльнулся и ничего не сказал. Я едва сдерживал смех.
Тогда она повернулась ко мне.
– Что такое нимфоманка?
Я прикрыл лицо рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Значит, я живу в самом настоящем раю и не могу этим наслаждаться. А все потому, что эта дурацкая ГВР-школа забирала у меня большую часть моего сознания.
* * *
Через два квартала от академии мы обнаружили заведение «У Твена», прекрасное место, стулья с витыми спинками, столы, покрытые пластиком. Мерк вытащил нас обоих на свободу.
– Спасибо, – сказал я.
– За что?
– За то, что вытащил меня оттуда.
– Здорово достало?
– Здорово.
– И меня тоже, – сказал он. – Клаустрофобия, понимаешь?
Я кивнул. Мне было это знакомо.
– Слишком много этих чертовых нулей и единиц, – жаловался он. – Проклятая ГВР.
– Кусок дерьма.
Мы чокнулись стаканами с водой. Изучили меню.
– Ты слышал про Лазаря?
Я подумал: «Ты имеешь в виду, что его убили?», но сказал:
– Что он закончил обучение?
– Похоже на то. Счастливый ублюдок.
– Забавно, я всегда думал, что будет какая-нибудь церемония.
– И я так думал, но оказалось, что нет. Его больше нет. Ушел в Гарвард.
У нашей академии было соглашение с Гарвардской медицинской школой о переводе студентов. Выпускников Дебрингема автоматически зачисляли в Гарвард со стипендией Гедехтниса. Очень неплохо, подумал я. Чтобы получить стипендию, требовалось лишь два года интернатуры в лаборатории Гедехтниса.
– Ты точно знаешь, что он в Гарварде?
– Маэ$тро сказал.
– А ты ему веришь?
Мерк многозначительно посмотрел на меня.
– В этом случае верю. А что, не нужно? Опасно. Если это я убил Лаза… Но все-таки я не остановился.
– Тебе не кажется странным, что он ничего не сказал нам? Просто исчез?
– Любимчик. Мы ему просто не нравимся.
– Правильно, но разве ему не хотелось утереть нам носы? Похвастаться, что он нас опередил?
– Возможно, – согласился Мерк. – Я не знаю. Не исключено, он считает, что он выше этого, как во всем остальном.
– Может быть.
– А что еще могло с ним случиться? – Он высунул язык и изобразил, что его душат.
– Ты прав, – ответил я. – Это глупость.
– Он получил то, что хотел. Скоро он станет доктором Лазарем, спаси нас, Господи, и сохрани. – Мерк отшвырнул свое меню. – Хэл, я больше не хочу этим заниматься. Я серьезно подумываю о том, чтобы сбежать.
– В самом деле?
– Родители убьют меня. Но все равно я хочу сбежать.
– И чем же ты займешься? Компьютерами?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, я хочу работать с детьми.
– Не могу себе это представить, – признался я.
– И я не могу, – согласился он. – Но все равно. Именно этого я хочу. Хочу их вдохновлять, понимаешь? Хочу стать для кого-то противоположностью Маэ$тро.
– Анти-Маэ$тро, – пошутил я.
– Для разнообразия делать все как надо.
– Возможно, я уйду с тобой.
– Черта с два, – сказал он. – Ты станешь врачом.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно!
– Почему?
Он усмехнулся.
– Потому что тебя восхищает смерть.
Да, но совсем по-другому, подумал я.
Между некрологией и танатологией большая разница. Сколько времени нужно, чтобы тело разложилось? Это некрология. Почему мы должны умереть? Это танатология. Меня интересует философия смерти (конец и начало, переход из одной формы существования в другую), а вовсе не болезненные подробности. Я не гробокопатель.
Просто… у меня есть вопросы.
Сначала ужин, потом Смартин! – мороженое с травами моментальной заморозки. Меркуцио выбрал себе банановый Панк Манк, а я шоколадно-ореховый Фрикон Дикон. Очень приятное разнообразие после внутривенных влияний. Мерк вовсю флиртовал с официанткой – забавное (хотя и бесполезное) занятие.
– Насколько проходима? – спросил я его, когда официантка отправилась за нашим счетом.
– Система?
– Да. Сколько задних дверей в ГВР? Сколько всего выходов?
– Дай подумать. Я уже закодировал три, сейчас работаю над четвертым. И еще два твоих. Не исключено, что и Тай уже создал свой.
– А остальные?
– Мне кажется, это зависит от того, – сказал он, – насколько глубоко каждый сумел изучить систему и умеет ею пользоваться. Ты кому-нибудь показывал?
Показывал ли я кому-нибудь?
– Насколько мне известно, нет, – ответил я.
– Тай мог научить Шампань, – продолжил он. – Остальные могли и сами дойти. Правда, у них могло не хватить духа сделать это.
Если научился с какой-то целью использовать систему, сможешь использовать ее и впредь. Мог ли Мерк или Тай запрограммировать ловушку в коде ГВР? Подпрограмму, которая вместо того, чтобы выпускать, удерживала меня? Подпрограмму, которая может причинять мне вред?
Но зачем?
Просто шалость? Шалость, которая зашла слишком далеко?
У Маэстро больше мотивов для этого. Он много лет ненавидит меня. Преподаватели не должны так ненавидеть своих студентов.
Значит, он пытался совершить УБИЙСТВО? Паранойя какая-то! Бессмыслица.
Конечно, это мог быть несчастный случай, «сбой в программе сервера», как сказал Маэстро. Выброс Каллиопы.
– Так. Хорошо. Очень интересно. – Мерк постучал пальцем по счету, внимательно его рассматривая.
– Что-то не так? – спросила официантка. У нее были веснушки и соломенного цвета волосы. Она и выглядела совсем молоденькой, гораздо моложе остальных официанток. Помню, я еще подумал, что она, возможно, дочь хозяина заведения.
– Нет, не в этом дело. Посмотрите сюда. Это ваш почерк?
– А что такое?
– Он о многом говорит.
– В самом деле, и вы разбираетесь в почерках? Вот круто.
Мерк подвинулся, чтобы дать ей место, она проскользнула в нашу кабинку. Она и мне улыбнулась. Когда она наклонилась, я почувствовал аромат корицы от ее жевательной резинки.
– Так что же вы можете сказать про меня?
– Ладно, наклон букв. Посмотрите на "п" в «спасибо», а еще на изгиб "б", как оно загибается вверх. Мы называем его «причинный изгиб».
– И что же он значит?
– Это очень особенный изгиб, редко встречается.
– Ну же, объясните, – умоляла она.
Я махнул рукой, как бы разрешая, чтобы он продолжил.
– Хорошо. Он означает… означает, что вы – нимфоманка, – выпалил он.
Она моргнула.
– А что это такое?
Меркуцио ухмыльнулся и ничего не сказал. Я едва сдерживал смех.
Тогда она повернулась ко мне.
– Что такое нимфоманка?
Я прикрыл лицо рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63