Она знала, что если не пересилит себя сейчас, то с таким же успехом могла бы оставить Алекса на поле или отдать в руки этих мясников в полевом госпитале. Но, наконец, работа была закончена, и она туго перевязала его тело, чтобы от движения еще больше не повредились сломанные ребра.
— Я приготовлю отвар, который поможет ему заснуть, — тихо сказала она Джеду. — Теперь мы должны следить, чтобы не появились горячка и воспаление. Ты останешься с ним? Я должна пойти к… — Но слова «к моему мужу» застряли у нее в горле, и она вышла из комнаты, так и не произнеся их.
Она нашла Гилла в комнате напротив. Он был на грани сознания и бредил, когда она снимала с него доспехи и одежду. С отстраненным интересом Джинни заметила кривой шрам на его бедре. «Очевидно, это от раны, которая должна была убить его», — подумала она, занявшись раной на шее. Постепенно до нее дошло, что в бреду он повторяет ее имя, однако у нее было мало надежды на то, что, придя в сознание, он не вспомнит о ее присутствии на поле боя. Чем объяснить это, кроме правды? И как ей сказать эту правду своему мужу? Сможет ли она остаться с возлюбленным теперь, когда ее муж здесь и может предъявить на нее свои законные права?
Глава 23
Три дня Гилл Кортни пребывал в горячечном мире, населенном призрачными фигурами, которые внимательно и умело ухаживали за ним. Все это время нечто постоянно ускользало от него, хотя его беспокоило какое-то расплывчатое, но не исчезавшее чувство тревоги. На четвертый день он открыл глаза в маленькой комнате, ощутил под собой матрац, понял, что страшно хочет пить, очень слаб, но в остальном голова его была совершенно ясной.
— Я не позволю делать ему кровопускание, Джед; он и так слишком слаб. Этим чертовым лекарям лучше оставить моего пациента в покое!
Громкий и раздраженный голос доносился из-за полуоткрытой двери, и, наконец ускользавшее воспоминание вернулось к нему. Гилл Кортни уставился в потолок. Это был голос его жены. Он очень хорошо его помнил, хотя за годы их брака ни разу не слышал в нем таких властных ноток. И ему эти нотки совсем не понравились. Он вспомнил момент на поле боя, когда меч вонзился в его тело; потом вспомнил ее голос, доносившийся сквозь туман полусознания, когда он лежал на земле, истекая кровью. Но что, черт побери, делает его жена на этой войне? Вопрос становился все более важным, и прежнее чувство тревоги уже не было смутным, а приобрело конкретные очертания.
— Если ты достанешь мне улиток, Джед, я приготовлю специальный настой. Это прекрасное средство от горячки; оно принесет генералу гораздо больше пользы, чем любое кровопускание. — Джинни толкнула дверь комнаты, в которой лежал ее муж, и взглянула на человека на постели. Она сразу заметила перемену в его лице, прозрачность глаз, и с оборвавшимся сердцем шагнула в комнату, закрыв за собой дверь. — Я вижу, тебе лучше. — Подойдя к постели, она положила руку ему на лоб. — Горячка спала. — Я сейчас же принесу тебе мятный кодль.
Гилл схватил ее за руку.
— Где я? И что ты здесь делаешь?
— Ты на ферме в селении Престон, — ответила она. — Парламент победил. Ты был ранен в шею. Я нашла тебя на поле и велела принести сюда. — Она помолчала секунду, потом продолжила: — Ты во вражеском лагере. Я не знаю, считаешься ли ты пленным. Скорее всего нет, потому что основная часть армии уже отправилась в Лондон, а здесь остались только те, кто не может двигаться.
— А что делает моя жена во вражеском лагере? — требовательно спросил он, прищурив светло-голубые глаза.
— Это долгая история, Гилл, — сказала Джинни. — Нам сказали, что ты погиб в битве при Оксфорде. Я покинула твой дом и вернулась на остров Уайт, чтобы ухаживать за больной матерью, которая скончалась спустя шесть месяцев. Дом моего отца и все земли были конфискованы как имущество мятежника. Меня сделали подопечной парламента. — Она с притворной беспечностью пожала плечами, словно больше ничего особенного и не случилось. — А теперь немного отдохни. Ты еще очень слаб. — И она оставила его, прежде чем он успел заговорить. Но Джинни понимала, что он не будет довольствоваться тем, что она рассказала ему. Ни один человек в здравом уме не был бы удовлетворен, но она все еще не могла решить, какая ложь будет наиболее правдоподобной, и стоит ли вообще скрывать от него правду.
Все мысли и все ее усилия были с Алексом, который поправлялся крайне медленно. То ли от шока, то ли от потери крови — Джинни точно не могла сказать, — но жар не спадал, а кожа вокруг раны была горячей, красной и распухшей. Следующие несколько дней и ночей она покидала его только затем, чтобы приготовить лекарства и компрессы. Когда ее одолевала усталость, на смену ей приходил Джед. В своей тревоге она почти забыла о Гилле Кортни, запертом в комнате напротив, оставив его целиком на попечении Джеда.
Однажды вечером, когда она сидела на подоконнике в комнате Алекса, наблюдая за ним, пока он беспокойно метался на постели, в комнату вошел Джед, тихо прикрыв за собой дверь.
— Спрашивает много чего неловкого, да? — сказал солдат, кивая головой в сторону коридора. — Трудно не отвечать, госпожа.
— Да, — сказала Джинни, прикусив губу. — Я не хочу поставить тебя в неловкое положение, Джед, но нельзя, чтобы ему стало известно имя генерала. Гилл Кортни и так почти все узнает, если это уже не случилось, и мне придется смириться с последствиями, но он не должен узнать имя. — Она вздохнула. — Какое неприятное положение, Джед. Я не знаю, что делать, и не могу принять решения до тех пор, пока не буду полностью уверена, что Алекс начал поправляться. Ну как же я смогу его когда-нибудь покинуть? — Она посмотрела на Джеда глазами, полными боли, но он не знал, что ответить, чем утешить ее. Джинни подошла к постели убрать волосы с горячечного лба Алекса. Зеленовато-карие глаза на какое-то мгновение открылись, и она было подумала, что он узнал ее, но напрасно; в отчаянии она отошла и направилась в комнату мужа.
Гилл, прихрамывая, расхаживал по комнате, нахмурившись от нетерпения и раздражения.
— Черт возьми, где ты была? — взорвался он при виде Джинни. — Я не видел никого, кроме этого солдата с кислой рожей, который ведет себя, как тюремщик, и даже не говорит мне, который час.
— Джед не привык болтать, — сказала Джинни. — Но ты должен быть благодарен ему за уход. Он хорошо заботился о тебе.
— А почему же за мной не ухаживает моя жена? С кем ты проводишь дни и ночи?
— Здесь есть и другие раненые, — попыталась урезонить его Джинни, — и у некоторых ранение тяжелее, чем у тебя.
— Но ни у кого нет такого права на твое внимание, как у меня, твоего мужа, — заявил он, и лицо его напряглось от подозрений. — Или я ошибаюсь? — Его пальцы больно впились ей в плечо. Джинни сморщилась, пытаясь отвернуться от светлых глаз, испепелявших ее гневным недоверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Я приготовлю отвар, который поможет ему заснуть, — тихо сказала она Джеду. — Теперь мы должны следить, чтобы не появились горячка и воспаление. Ты останешься с ним? Я должна пойти к… — Но слова «к моему мужу» застряли у нее в горле, и она вышла из комнаты, так и не произнеся их.
Она нашла Гилла в комнате напротив. Он был на грани сознания и бредил, когда она снимала с него доспехи и одежду. С отстраненным интересом Джинни заметила кривой шрам на его бедре. «Очевидно, это от раны, которая должна была убить его», — подумала она, занявшись раной на шее. Постепенно до нее дошло, что в бреду он повторяет ее имя, однако у нее было мало надежды на то, что, придя в сознание, он не вспомнит о ее присутствии на поле боя. Чем объяснить это, кроме правды? И как ей сказать эту правду своему мужу? Сможет ли она остаться с возлюбленным теперь, когда ее муж здесь и может предъявить на нее свои законные права?
Глава 23
Три дня Гилл Кортни пребывал в горячечном мире, населенном призрачными фигурами, которые внимательно и умело ухаживали за ним. Все это время нечто постоянно ускользало от него, хотя его беспокоило какое-то расплывчатое, но не исчезавшее чувство тревоги. На четвертый день он открыл глаза в маленькой комнате, ощутил под собой матрац, понял, что страшно хочет пить, очень слаб, но в остальном голова его была совершенно ясной.
— Я не позволю делать ему кровопускание, Джед; он и так слишком слаб. Этим чертовым лекарям лучше оставить моего пациента в покое!
Громкий и раздраженный голос доносился из-за полуоткрытой двери, и, наконец ускользавшее воспоминание вернулось к нему. Гилл Кортни уставился в потолок. Это был голос его жены. Он очень хорошо его помнил, хотя за годы их брака ни разу не слышал в нем таких властных ноток. И ему эти нотки совсем не понравились. Он вспомнил момент на поле боя, когда меч вонзился в его тело; потом вспомнил ее голос, доносившийся сквозь туман полусознания, когда он лежал на земле, истекая кровью. Но что, черт побери, делает его жена на этой войне? Вопрос становился все более важным, и прежнее чувство тревоги уже не было смутным, а приобрело конкретные очертания.
— Если ты достанешь мне улиток, Джед, я приготовлю специальный настой. Это прекрасное средство от горячки; оно принесет генералу гораздо больше пользы, чем любое кровопускание. — Джинни толкнула дверь комнаты, в которой лежал ее муж, и взглянула на человека на постели. Она сразу заметила перемену в его лице, прозрачность глаз, и с оборвавшимся сердцем шагнула в комнату, закрыв за собой дверь. — Я вижу, тебе лучше. — Подойдя к постели, она положила руку ему на лоб. — Горячка спала. — Я сейчас же принесу тебе мятный кодль.
Гилл схватил ее за руку.
— Где я? И что ты здесь делаешь?
— Ты на ферме в селении Престон, — ответила она. — Парламент победил. Ты был ранен в шею. Я нашла тебя на поле и велела принести сюда. — Она помолчала секунду, потом продолжила: — Ты во вражеском лагере. Я не знаю, считаешься ли ты пленным. Скорее всего нет, потому что основная часть армии уже отправилась в Лондон, а здесь остались только те, кто не может двигаться.
— А что делает моя жена во вражеском лагере? — требовательно спросил он, прищурив светло-голубые глаза.
— Это долгая история, Гилл, — сказала Джинни. — Нам сказали, что ты погиб в битве при Оксфорде. Я покинула твой дом и вернулась на остров Уайт, чтобы ухаживать за больной матерью, которая скончалась спустя шесть месяцев. Дом моего отца и все земли были конфискованы как имущество мятежника. Меня сделали подопечной парламента. — Она с притворной беспечностью пожала плечами, словно больше ничего особенного и не случилось. — А теперь немного отдохни. Ты еще очень слаб. — И она оставила его, прежде чем он успел заговорить. Но Джинни понимала, что он не будет довольствоваться тем, что она рассказала ему. Ни один человек в здравом уме не был бы удовлетворен, но она все еще не могла решить, какая ложь будет наиболее правдоподобной, и стоит ли вообще скрывать от него правду.
Все мысли и все ее усилия были с Алексом, который поправлялся крайне медленно. То ли от шока, то ли от потери крови — Джинни точно не могла сказать, — но жар не спадал, а кожа вокруг раны была горячей, красной и распухшей. Следующие несколько дней и ночей она покидала его только затем, чтобы приготовить лекарства и компрессы. Когда ее одолевала усталость, на смену ей приходил Джед. В своей тревоге она почти забыла о Гилле Кортни, запертом в комнате напротив, оставив его целиком на попечении Джеда.
Однажды вечером, когда она сидела на подоконнике в комнате Алекса, наблюдая за ним, пока он беспокойно метался на постели, в комнату вошел Джед, тихо прикрыв за собой дверь.
— Спрашивает много чего неловкого, да? — сказал солдат, кивая головой в сторону коридора. — Трудно не отвечать, госпожа.
— Да, — сказала Джинни, прикусив губу. — Я не хочу поставить тебя в неловкое положение, Джед, но нельзя, чтобы ему стало известно имя генерала. Гилл Кортни и так почти все узнает, если это уже не случилось, и мне придется смириться с последствиями, но он не должен узнать имя. — Она вздохнула. — Какое неприятное положение, Джед. Я не знаю, что делать, и не могу принять решения до тех пор, пока не буду полностью уверена, что Алекс начал поправляться. Ну как же я смогу его когда-нибудь покинуть? — Она посмотрела на Джеда глазами, полными боли, но он не знал, что ответить, чем утешить ее. Джинни подошла к постели убрать волосы с горячечного лба Алекса. Зеленовато-карие глаза на какое-то мгновение открылись, и она было подумала, что он узнал ее, но напрасно; в отчаянии она отошла и направилась в комнату мужа.
Гилл, прихрамывая, расхаживал по комнате, нахмурившись от нетерпения и раздражения.
— Черт возьми, где ты была? — взорвался он при виде Джинни. — Я не видел никого, кроме этого солдата с кислой рожей, который ведет себя, как тюремщик, и даже не говорит мне, который час.
— Джед не привык болтать, — сказала Джинни. — Но ты должен быть благодарен ему за уход. Он хорошо заботился о тебе.
— А почему же за мной не ухаживает моя жена? С кем ты проводишь дни и ночи?
— Здесь есть и другие раненые, — попыталась урезонить его Джинни, — и у некоторых ранение тяжелее, чем у тебя.
— Но ни у кого нет такого права на твое внимание, как у меня, твоего мужа, — заявил он, и лицо его напряглось от подозрений. — Или я ошибаюсь? — Его пальцы больно впились ей в плечо. Джинни сморщилась, пытаясь отвернуться от светлых глаз, испепелявших ее гневным недоверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134