И вот – случай вступить в битву. Но на этих людях не было даже кожаных доспехов. Турки громко вопили: «Аллах, Аллах!» Я осознал, что и сам кричу: «Аллах, Аллах!», словно умоляя их Бога смилостивиться над его приверженцами.
Поле устилали трупы. Мой конь прижал к голове уши, вонзил зубы в живот молодого турка, вытряс из него жизнь и отбросил бездыханное тело в сторону.
Турецкие колонны остановились; солдаты кинулись врассыпную. Греки повернули коней и понеслись дальше. Мы домчались до склона холма и вынуждены были придержать своих скакунов. Вокруг нас свистели стрелы, но никто пока не скатился с седла.
Я бросил взгляд в сторону города. Украшенный крестом флаг Джустиниани стремительно поднимался и опускался. Я затрубил в рог. Раз, другой – а потом еще и еще. Греки делали вид, что не слышат сигнала. Если бы крутой холм не вынудил их замедлить скачку, они бы мчались, наверное, до самого Адрианополя.
В конце концов мне удалось собрать отряд, и мы вернулись в город. Когда проезжали мимо раненых турок, которые извивались на земле, обхватив головы руками, то один, то другой молодой грек склонялся с седла, чтобы милосердным ударом положить конец страданиям несчастных. В воздухе стоял удушающий смрад крови и испражнений. Диким галопом, выкрикивая имя Аллаха и размахивая кривыми мечами, к нам приближались спаги; впрочем, они были еще довольно далеко. Неслись на нас подобно красному смерчу. Все больше юнцов оглядывалось назад и незаметно пришпоривало коней.
Я не оборачивался – смотрел на стены и башни Константинополя. Я старался взглянуть на них глазами турок – и уже не удивлялся, почему колонны пехоты замерли, увидев город. Эти желтые и коричневые стены с зубцами и башнями тянулись насколько хватало глаз. Сначала – ров с заградительной стеной. За ними – первые низкие крепостные валы. Потом – внешняя стена с башнями, солдатами и пушками, самая мощная из всех крепостных стен, какие мне доводилось видеть в Европе. На этой стене стояли в полной боевой готовности защитники города. А за внешней стеной над самыми высокими каменными домами возносилась большая стена Константинополя со своими гигантскими башнями. Три могучих пояса оборонительных укреплений Константинополя. Даже если бы врагу удалось прорваться через валы и взять внешнюю стену, он сразу же попал бы в ловушку, запертый в смертоносном ущелье двух стен.
Я смотрел на уходящие в поднебесье башни – и в душе моей впервые появился проблеск надежды. «Только землетрясение может разрушить такие стены», – думал я.
А конь мой уже гарцевал по гулкому разводному мосту. Отряд спаги – перья, доспехи, развевающиеся плащи – остановился на расстоянии полета стрелы от города. Едва мы въехали в ворота, как выбежали плотники, спешившие разобрать мост. Каменщики стояли наготове с кирпичами и раствором, чтобы замуровать ворота. Так же разобрали и четыре еще действовавших разводных моста и замуровали последние большие ворота. Теперь в городской стене остались лишь крохотные дверцы, которые используются для вылазок. Ключи от этих дверей император доверил латинянам.
Со всех сторон наступали турки. Приблизившись к Константинополю, они рассыпались по окрестностям и останавливались на безопасном расстоянии от города. За отрядами солдат гнали большие стада скота. На другом берегу Золотого Рога, на холмах за Перой, тоже появились колонны турок, которым не видно было конца. Это продолжалось целый день. Вечером турки уже стояли между Золотым Рогом и Мраморным морем такой плотной стеной, что и мышь не проскочила бы. Но все войско расположилось в паре тысяч шагов от города. Со стен турки были похожи на муравьев.
Мал, да, ничтожно мал человек рядом с гигантской тысячелетней стеной. Но время пожирает все. Даже самая мощная стена однажды рухнет. В такие дни сменяются эпохи.
6 апреля 1453 года
Пятница, священный день ислама. Утром султан Мехмед в лучах солнца ездил с многолюдной свитой вдоль стены. Держался он на безопасном расстоянии от города, и я не мог разглядеть его лица, но узнал его по фигуре и надменно вскинутой голове. По нарядам и тюрбанам я узнал и высокопоставленных особ из его окружения.
Ни с той, ни с другой стороны не было выпущено ни единой стрелы и ни единого снаряда. Ночью турки унесли тела погибших во время нашей вылазки солдат. Проехав вдоль стены, султан повернул коня и поднялся на холм напротив ворот святого Романа. Там Мехмеда ждал огромный шатер с балдахинами. Бесчисленные землекопы были заняты тем, что создавали вокруг холма укрепления: ров и палисады. Не спешиваясь, султан послал к городским воротам глашатая с символом мира в руке. Певучим голосом глашатай вызвал императора Константина и предложил не начинать войны. Глашатай плохо говорил по-гречески, но никто не смеялся. Император Константин поднялся на башню внутренней стены и показался глашатаю. На голове у василевса сияли золотистые полукружья короны, а рядом с ним стояла предписанная церемониалом свита.
Султан Мехмед, следуя мудрости Корана, предлагал мир и давал слово, что всем будет дарована жизнь, если город сдастся без боя. Это была для великого визиря Халиля и всей партии мира последняя возможность не допустить кровопролития и начать переговоры. Думаю, Мехмед, неподвижно сидевший на коне вдали на холме, больше всего на свете боялся, что его предложение будет принято.
Император Константин велел Францу повторить текст того послания, которое султан уже получил в Адрианополе. Тонкий любезный голос Франца звучал довольно тихо. Латинянам Джустиниани скоро надоело напрягать слух, и они принялись по солдатскому обычаю осыпать глашатая оскорблениями. Греки тоже начали вопить, и в конце концов над всей стеной повис злобный несмолкаемый крик. Услышав собственные голоса, греки осмелели, у них заблестели глаза и вспыхнули щеки. Несколько лучников проворно схватилось за самострелы. Но император Константин поднял руку и строго запретил целиться в султанского посланца, явившегося с символом мира в руках.
Глашатай двинулся обратно; когда он приблизился к султану, солнце уже стояло высоко в небе. Пришло время полуденной молитвы. Мехмед спрыгнул с коня. Перед султаном расстелили коврик и воткнули в землю копье, указывавшее направление, в котором находится Мекка. Султан схватился правой рукой за левое запястье и склонил голову, опустился на колени на ковер и прижал лоб к земле, молясь своему Богу. Предписанного омовения Мехмед совершать не стал, поскольку был в поле, где в любом случае не хватило бы воды на все бесчисленное войско. Много раз прижимался султан лбом к земле, а все турецкие солдаты от Мраморного моря до Золотого Рога, упав на колени, сгибались и распрямлялись в такт движениям Мехмеда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Поле устилали трупы. Мой конь прижал к голове уши, вонзил зубы в живот молодого турка, вытряс из него жизнь и отбросил бездыханное тело в сторону.
Турецкие колонны остановились; солдаты кинулись врассыпную. Греки повернули коней и понеслись дальше. Мы домчались до склона холма и вынуждены были придержать своих скакунов. Вокруг нас свистели стрелы, но никто пока не скатился с седла.
Я бросил взгляд в сторону города. Украшенный крестом флаг Джустиниани стремительно поднимался и опускался. Я затрубил в рог. Раз, другой – а потом еще и еще. Греки делали вид, что не слышат сигнала. Если бы крутой холм не вынудил их замедлить скачку, они бы мчались, наверное, до самого Адрианополя.
В конце концов мне удалось собрать отряд, и мы вернулись в город. Когда проезжали мимо раненых турок, которые извивались на земле, обхватив головы руками, то один, то другой молодой грек склонялся с седла, чтобы милосердным ударом положить конец страданиям несчастных. В воздухе стоял удушающий смрад крови и испражнений. Диким галопом, выкрикивая имя Аллаха и размахивая кривыми мечами, к нам приближались спаги; впрочем, они были еще довольно далеко. Неслись на нас подобно красному смерчу. Все больше юнцов оглядывалось назад и незаметно пришпоривало коней.
Я не оборачивался – смотрел на стены и башни Константинополя. Я старался взглянуть на них глазами турок – и уже не удивлялся, почему колонны пехоты замерли, увидев город. Эти желтые и коричневые стены с зубцами и башнями тянулись насколько хватало глаз. Сначала – ров с заградительной стеной. За ними – первые низкие крепостные валы. Потом – внешняя стена с башнями, солдатами и пушками, самая мощная из всех крепостных стен, какие мне доводилось видеть в Европе. На этой стене стояли в полной боевой готовности защитники города. А за внешней стеной над самыми высокими каменными домами возносилась большая стена Константинополя со своими гигантскими башнями. Три могучих пояса оборонительных укреплений Константинополя. Даже если бы врагу удалось прорваться через валы и взять внешнюю стену, он сразу же попал бы в ловушку, запертый в смертоносном ущелье двух стен.
Я смотрел на уходящие в поднебесье башни – и в душе моей впервые появился проблеск надежды. «Только землетрясение может разрушить такие стены», – думал я.
А конь мой уже гарцевал по гулкому разводному мосту. Отряд спаги – перья, доспехи, развевающиеся плащи – остановился на расстоянии полета стрелы от города. Едва мы въехали в ворота, как выбежали плотники, спешившие разобрать мост. Каменщики стояли наготове с кирпичами и раствором, чтобы замуровать ворота. Так же разобрали и четыре еще действовавших разводных моста и замуровали последние большие ворота. Теперь в городской стене остались лишь крохотные дверцы, которые используются для вылазок. Ключи от этих дверей император доверил латинянам.
Со всех сторон наступали турки. Приблизившись к Константинополю, они рассыпались по окрестностям и останавливались на безопасном расстоянии от города. За отрядами солдат гнали большие стада скота. На другом берегу Золотого Рога, на холмах за Перой, тоже появились колонны турок, которым не видно было конца. Это продолжалось целый день. Вечером турки уже стояли между Золотым Рогом и Мраморным морем такой плотной стеной, что и мышь не проскочила бы. Но все войско расположилось в паре тысяч шагов от города. Со стен турки были похожи на муравьев.
Мал, да, ничтожно мал человек рядом с гигантской тысячелетней стеной. Но время пожирает все. Даже самая мощная стена однажды рухнет. В такие дни сменяются эпохи.
6 апреля 1453 года
Пятница, священный день ислама. Утром султан Мехмед в лучах солнца ездил с многолюдной свитой вдоль стены. Держался он на безопасном расстоянии от города, и я не мог разглядеть его лица, но узнал его по фигуре и надменно вскинутой голове. По нарядам и тюрбанам я узнал и высокопоставленных особ из его окружения.
Ни с той, ни с другой стороны не было выпущено ни единой стрелы и ни единого снаряда. Ночью турки унесли тела погибших во время нашей вылазки солдат. Проехав вдоль стены, султан повернул коня и поднялся на холм напротив ворот святого Романа. Там Мехмеда ждал огромный шатер с балдахинами. Бесчисленные землекопы были заняты тем, что создавали вокруг холма укрепления: ров и палисады. Не спешиваясь, султан послал к городским воротам глашатая с символом мира в руке. Певучим голосом глашатай вызвал императора Константина и предложил не начинать войны. Глашатай плохо говорил по-гречески, но никто не смеялся. Император Константин поднялся на башню внутренней стены и показался глашатаю. На голове у василевса сияли золотистые полукружья короны, а рядом с ним стояла предписанная церемониалом свита.
Султан Мехмед, следуя мудрости Корана, предлагал мир и давал слово, что всем будет дарована жизнь, если город сдастся без боя. Это была для великого визиря Халиля и всей партии мира последняя возможность не допустить кровопролития и начать переговоры. Думаю, Мехмед, неподвижно сидевший на коне вдали на холме, больше всего на свете боялся, что его предложение будет принято.
Император Константин велел Францу повторить текст того послания, которое султан уже получил в Адрианополе. Тонкий любезный голос Франца звучал довольно тихо. Латинянам Джустиниани скоро надоело напрягать слух, и они принялись по солдатскому обычаю осыпать глашатая оскорблениями. Греки тоже начали вопить, и в конце концов над всей стеной повис злобный несмолкаемый крик. Услышав собственные голоса, греки осмелели, у них заблестели глаза и вспыхнули щеки. Несколько лучников проворно схватилось за самострелы. Но император Константин поднял руку и строго запретил целиться в султанского посланца, явившегося с символом мира в руках.
Глашатай двинулся обратно; когда он приблизился к султану, солнце уже стояло высоко в небе. Пришло время полуденной молитвы. Мехмед спрыгнул с коня. Перед султаном расстелили коврик и воткнули в землю копье, указывавшее направление, в котором находится Мекка. Султан схватился правой рукой за левое запястье и склонил голову, опустился на колени на ковер и прижал лоб к земле, молясь своему Богу. Предписанного омовения Мехмед совершать не стал, поскольку был в поле, где в любом случае не хватило бы воды на все бесчисленное войско. Много раз прижимался султан лбом к земле, а все турецкие солдаты от Мраморного моря до Золотого Рога, упав на колени, сгибались и распрямлялись в такт движениям Мехмеда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78