– Противостоял бы… Всех бы вас, нечисть поганую, под корень вывел…
– О, какие грозные слова! – картинно поежился Изяслав Радомирович. – Такие слова произносить впору царевым опричникам. Вы еще крикните: «Слово и дело!» Только после таких выкриков вам, владыка, придется увидеть, как ведьмы и колдуны, лишаясь плоти, в отместку насылают страшные кары на обычных, ни в чем не повинных людей. Как эти люди гибнут от эпидемий, как вырождаются и превращаются в жалкий сброд, проклятый и лишенный ума. Вам, непреклонному истребителю оборотней и умертвий, придется стать свидетелем того, как эта нежить и нечисть, уходя в преисподнюю, прихватит с собой, например, человеческих детей. Вам, ненавистнику вампиров, будет, верно, радостно наблюдать за тем, как под лучами восходящего солнца начнут взрываться их гробы, и в одном из таких гробов будет жариться и обугливаться ваш брат-вампир.
– Замолчите! – Лицо архиерея исказилось мукой.
– Да, все верно. Вы слабы, вы боитесь. Вам до сих пор есть что терять. Потому что вы любите своего брата, несмотря на то что он давным-давно перестал быть человеком и вовсе недостоин вашей любви…
– Это мне решать, кто достоин любви моей, а кто – нет, – отрезал архиерей.
– Что ж… Я уважаю вашу любовь. Это высокая добродетель. Вполне христианская. Я не предлагаю вам отречься от этой добродетели. Я предлагаю вам использовать ее избирательно.
– Я не понимаю вас. Скажите прямо, чего вы хотите?
– Я хочу устранить этого колдуна, – тихо сказал мэр. – Он очень опасен. Согласно имеющимся у меня сведениям… Впрочем, вам это неинтересно. Так вот. У нас есть возможность раз и навсегда покончить с Танаделем, не прибегая к силовым методам. Вы поняли, о чем я?
– Чего уж не понять. – Архиерей поник своей гордой и величавой головой, лицо его было бледно. – Вот каков ваш расклад: протоиерей Емельян открыто сообщает, что сражаться будет, но переменяет место сражения. С Желтого мыса на Всех-святский собор. Я не стану сейчас говорить, как преступно и непотребно устраивать поединки в Божьем храме, вам все равно не понять, что такое святость места сего… Столь неприятный вам чернокнижник ничтоже сумняшеся приходит во Всех-святский собор. Он ведь уверен в своей силе и не подозревает подвоха. И в соборе…
– Да, – радостно улыбнулся мэр. – Именно.
– В соборе Всех Святых мы храним драгоценный Ковчежец. Для нас он – радость несказанная, а для таких, как вы, – страх и смертный ужас. Благодатная сила, заключенная в Ковчежце, является огнем попаляющим для всякого, кто хоть сколько-нибудь связан с чародейством или богопротивным духовным нечистоплотием, – продолжал архиерей, словно не слыша реплик мэра. – Вот вы и хотите устранить неугодного чернокнижника не своими колдовскими руками, а при помощи Божией благодати…
– Конечно. – Мэр снова осклабился. – И что же в том плохого? Наоборот, разве не будет это действо еще одним доказательством силы вашего Бога и слабости нашего чародейства? Разве вам это невыгодно?
– Не нужны нам такие… доказательства, – сказал архиерей, будто камень в воду бросил – пошли вокруг расходиться круги гнева и печали. – Вы ведь, господин мэр, политику делаете, а не о вере заботитесь!
– Я вас не понимаю…
– Прекрасно понимаете! – взорвался архиерей. – Ведь все будут знать, что именно по требованию протоиерея Емельяна колдун пошел в собор Всех Святых! И значит, протоиерей намеренно это подстроил и погубил колдуна! И разве тогда не ополчатся ваши на нас?!
– Зачем же на всех вас? – пожал плечиком мэр. – Ополчатся на хитрого протоиерея, как его там, Тишина. Вы отречетесь, скажете, что не давали ему на такое жестокое действо благословения, отдадите протоиерея на мой суд… Это ведь малая жертва, козел отпущения! Малая жертва во имя общего блага! Тем более что я своей властью этого священника прикрою, отправлю куда-нибудь с глаз долой, на время, пока страсти не улягутся…
– А его семья, а его сын, который перешел дорогу дочери колдуна? С ними как?
– Что-нибудь придумаем, слово мага! – бодро пообещал мэр.
– Нет, – спокойно и веско уронил архиерей.
– То есть что значит «нет»? Вы не согласны?
– Не согласен, – ответил архиерей. – Я своего священника на растерзание не дам. Устраняйте вашего колдуна собственными… силами.
И владыка Кирилл, грозно шелестя рясой, удалился в свои покои, давая понять, что аудиенция закончена.
Мэр скривился и пробормотал:
– Я тебе это попомню…
Но как ни кривись, как ни злобствуй, а решать что-то надо с Танаделем. К тому ж и до полуночи не так уж далеко. Раздосадованный Изяслав Радомирович вышел от архиерея, проводил взглядом гаснущее где-то на середине реки солнце, вздохнул. Красиво бывает в городе Щедром августовской порой, когда раскаленное лето уже взяло с людей дань загарами да купаниями, а осень еще не вымостила скучливую свою дорожку в малахитовые и раззолоченные боры, ельники и рябинники. Река Выпь словно серебряным языком вылизывает мохнатые, заросшие густой травой берега – будто заботливая и разнежившаяся кошка своих котят. С огородов тянет запахами прогретой земли, картофельной ботвы, смородинного листа и наливного антоновского яблока. На луговинах и опушках пасутся коровы, бродят истомно, глядят в вечереющее небо кроткими глазами, стряхивают с атласных боков обленившихся от сытой вольготной жизни слепней… Местная знаменитость, пастух Киря, расположился на малом стожке, наигрывает на губной гармошке и делает, подлец, это таково талантливо, что слеза просится и душа нежится. Ах, хорошо! Ах, греза!
Стряхнул эту грезу с себя мэр Торчков и пуще прежнего задосадовал и запечалился. Нынешний вечер не удался ни с какой точки зрения. Пейзаж испортила саранча, коров хозяйки попрятали по сараям да загонам, да и пастуха Кири с его гармошкой отнюдь не было слышно. Лишь солнце, неизменное солнце окрашивало ровные воды Выпи в кровавые тона, делало пейзаж чужим и. тревожным.
И тут, словно подтверждая внутреннюю тревогу мэра, откуда-то с берега раздался истошный женский визг.
Мэр поспешил туда, чуя недоброе и подсчитывая, насколько падет его рейтинг на грядущих выборах, ежели он незамедлительно не исправит ситуацию. А бабьи голоса (теперь кричало их несколько) надрывались:
– Да что ж это деется!
– Да ить это ж кровь! Кровь натуральная!
– Матушки родные, спасайтеся, последни дни пришли!
– Да куцы же власти смотрят!
Мэр выскочил на бережок. Тут издавна с мостков полоскали белье жилицы ближайшего частного сектора. Теперь эти жилицы, побросав тазы и корыта с бельем, голосили так, что хоть святых выноси:
– Кровь! Кровь!
– Где кровь? – сурово и начальственно обратился к бабам мэр. Но начальственность пропала втуне – бабы находились в такой степени испуга, что вопили невзирая ни на какие лица и только показывали пальцами на реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75