– И только не приходи с одной из этих пятипесовых рецептовых задниц!
– О'кей, Билл.
Завалившись обратно на подушки, пытался сдержать обуявший меня страх. Об уремии я толком ничего не знал. Слышал об одной своей дальней знакомой в Техасе, которая от этого померла, выдувая в сутки, в течение двух недель, по ящику пива в день. Мне об этом рассказывал Роллинз: «Вся распухла, тело пошло чёрными пятнами, начались судороги и она померла. А весь дом пропах мочой!»
Расслабившись, я мысленно пытался врубиться в процессы, охватившие мои внутренности, чтобы понять, в чём, собственно, дело. Я не чувствовал приближения смерти или проявления симптомов серьезной болезни. Я чувствовал себя усталым, помятым, вялым, но не более того. Так и лежал с закрытыми глазами в затемненной комнате.
Вошедший вместе с доктором Старый Айк включил свет. Врач – китаец, один из выписчиков Айка. Он сказал, что с того момента, как я смог мочиться и прошла головная боль, нет никаких признаков уремии.
– Как же я мог так провонять?
Доктор пожал плечами. Тут вмешался Айк:
– Он говорит, что ничего серьезного. Говорит, тебе надо прекратить пить и чем так загибаться, лучше вернуться на прежние позиции. Доктор согласно кивнул. Мгновение спустя я услышал, как Айк раскручивает в коридоре коновала на рецепт морфия.
– Айк, я не думаю, что этот узкоглазый просекает фишку. Хочу, чтобы ты сделал следующее. Зайди к моему другу Роллинзу – сейчас я напишу его адрес, и попроси прислать для меня хорошего врача. Он должен знать, у него жена недавно болела.
– Ладно, хорошо, – отозвался Айк. – Но по-моему, ты просто теряешь деньги. Этот доктор вполне компетентен.
– Да-а, для выписки у него вполне компетентная клешня.
Айк рассмеялся и развел руками:
– Как хочешь.
Через час он вернулся вместе с Роллинзом и другим врачом. Когда они вошли в квартиру, последний, поводя носом, усмехнулся и повернувшись к Роллинзу, многозначительно кивнул. Круглая, ухмыляющаяся азиатская физиономия. Врач провел быстрый осмотр, спросил, могу ли я мочиться. Затем, обратившись к Айку, поинтересовался, случались ли со мной припадки.
Айк сообщил мне:
– Он спрашивает, ты всегда такой ненормальный. А я ему говорю, нет, только ты иногда с котами забавляешься.
Роллинз, подбирая каждое слово, сказал на ломаном испанском:
– Esto senor huele muy malo and quirre saber por que. (Этот человек плохо пахнет, и он хочет знать, почему).
Врач объяснил, что это была уремия в начальной стадии, но на данном этапе, опасность миновала. Поднял пустую бутылку из-под текилы. «Ещё одна такая и вы труп».
Убрав свои инструменты, он выписал рецепт на антацидные препараты, которые я должен принимать каждые несколько часов, пожал руки мне и Айку, и свалил.
На следующий день меня пробрало на еду, и я стал пожирать всё съестное, которое только попадалось на глаза. Три дня провалялся в постели. Метаболическая структура алкоголизма приостановила своё действие. Когда я снова стал пить, то пил умеренно, и никогда до позднего вечера. И воздерживался от джанка.
* * *
В то время, курсанты Джи Ай облюбовали для своих сборищ два бара – днём – «Лола», а вечером – «На корабле!». Хотя назвать «Лолу» баром, в полном смысле этого слова, язык не повернется. Маленькая закусочная с ограниченным ассортиментом – пивом и газировкой. Прямо на входе, слева от двери, прилавок, набитый пивом, содовой и льдом. С одной стороны – длинная стойка почти во всю стену, вплоть до патефон-автомата, с высокими стульями на металлических ножках, жёлтым глянцевым покрытием. Напротив, вдоль стены, были поставлены столики. Ножки стульев давно уже лишились своих резиновых оснований, и когда прислуга сдвигала их, подметая, они ужасающе пронзительно скрипели. Сзади прилавка находилась кухня, где неопрятный повар жарил всякую жратву исключительно с прогорклым салом. В «Лоле» не было ни прошлого, ни будущего. Это место напоминало зал ожидания.
Я сидел в «Лоле» и читал газеты. Спустя некоторое время, оторвавшись от чтива, посмотрел по сторонам. За соседним столиком кто-то оживленно говорил о применении лоботомии: «Они кастрируют нервную систему». За другим, двое молодых парней пытались развести каких-то мексиканочек. «Mi amigo es muy, muy…» И один из парней запнулся, подыскивая слово. Девицы захихикали. До охренения скучные разговоры, словесная игра в кости на жестких металлических стульях, дезинтегрированные в космическом умопомешательстве человеческие совокупности, беспорядочный и бесмысленный поток новостей в умирающей вселенной.
Уже два месяца я был вне джанка. Когда с ним завязываешь, всё кажется безжизненным, лишь в памяти сохранился ритм вмазочного конвейра, застывший ужас перед джанком, и твоя жизнь, втекающая в вену, три раза в день.
С соседнего столика взял подборку комиксов двухдневной свежести… Положил обратно. Нечего делать. Некуда пойти. Моя жена была в Акапулько. По дороге домой, за квартал, заметил впереди спину Старого Айка.
Некоторых людей вычисляешь на предельном от себя расстоянии, тогда как в личности других не уверен, пока не приблизишься вплотную. В большинстве своём, джанки чётко выделяются в фокусе глазного объектива. Прошло достаточно времени, чтобы при виде Старого Айка у меня от удовольствия забурлила кровь в жилах. Когда ты на джанке, пушер – как любимая для влюбленного. С нетерпением ждёшь его особых шагов в коридоре, условного стука, пристально разглядываешь мелькающие перед тобой лица на городских улицах. Мысленно обсасываешь каждую деталь его появления, как будто он уже наяву стоит в дверях и толкает старую пушерскую наёбку: «Извини за такой облом, но я просто не смог затариться». А затем, смакуя ощущение силы личного выбора, воли дать или отказать, наблюдает, как на лице собеседника отражается мучительная игра надежд и сомнений. Пэт в Новом Орлеане всегда следовал этой мотне. Как и Билл Гейнз в Нью-Йорке. Старый Айк мог клясться, что у ничего нет, а затем сунуть пакетик в мой карман и сказать: «Смотри-ка, а ты всё время его с собой таскал».
Но сейчас я был вне джанка. Хотя по-прежнему, редкий укол морфия перед сном мог быть весьма приятен, а ещё лучше – спидбол («качели»), наполовину морфий, наполовину кокаин. Айка я застал врасплох у входа в свою квартиру. Хлопнул его по плечу, и он обернулся, его беззубая, старушечья, джанковая физиономия расплылась при виде меня в улыбке.
– Привет, – сказал он.
– Старый, целую вечность не виделись. Куда ты запропал?
Айк рассмеялся.
– Да загремел тут ненадолго в тюрягу. Да и в любом случае, не хотел объявляться, зная, что ты слез. А ты совсем завязал?
– Да, завязал.
– Ну тогда, наверное, уколоться хочешь?
Он ехидно посмеивался.
– Та-а-к…
Я почувствовал прикосновение старого кайфа, словно неожиданно встретил старого любовника или любовницу, и нас захлестнула волна забытого наслаждения, и мы оба понимаем, что снова окажемся вместе в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48