И все благодаря тебе. Зря ты не осталась.
– Ты здесь только для того, чтобы сказать мне об этом?
– Нет. А ты, я смотрю, по-настоящему испугалась. Ну конечно. Только теперь я поняла, что боюсь. Я так долго ждала этой встречи, я так готовилась к ней – я не думала, что буду так бояться. Произойди она еще несколько месяцев назад – я бы выглядела более достойно. Но сейчас, после той бешеной жажды жизни, которой заразил меня Братны, после той бешеной жажды жизни, которую оставил в самой глубине моего измученного тела Митяй, – сейчас я действительно боялась.
– Да, – честно сказала я.
– Ты все-таки так и не стала такой, какой я хотел тебя видеть. Но и такой ты мне нравишься. Ты мне нравишься такой даже больше. Тебе идет седина.
Я молчала. А потом выдала совсем уже невероятную вещь:
– Не ври!
Лапицкий широко улыбнулся:
– Да-а. Женщину в тебе убить невозможно.
– Ты ведь за этим сюда пришел. – Вот я и сказала, вот я и произнесла это вслух. И мне сразу стало легче, свобода выбора теперь принадлежала не мне.
– Ты очень удивишься, но совсем не за этим… Хотя мне стоило больших трудов замять историю с тобой. Очень больших. И больших потерь. Ты знаешь, как я к тебе относился… Ты была моим лучшим творением, я говорил тебе. Ты была моим самым серьезным оправданием… То, что я чувствовал, когда лепил тебя, – такого я не испытывал никогда в жизни. И я благодарен тебе за это до сих пор… Но ты сыграла не по правилам.
"…ЭТО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ, НО ПРИДЕТСЯ МЕНЯТЬ ПРАВИЛА ИГРЫ”, – вдруг тупо подумала я словами, нацарапанными на пачке из-под “Житан Блондз”. Похоже, что эту записку действительно писал убийца. Кто же все-таки убил Александрову? И Бергман. Был ли это один человек? Если да – зачем он сделал это?
– Ты что-то поскучнела, – заметил Лапицкий.
– Когда-то я сказала тебе, что никогда не буду играть по правилам.
– Нет, ты не помнишь. Это сказала не ты. Это сказала Анюта, Анна Александрова, быть которой ты не захотела.
Анна Александрова. Татьяна Петровна Александрова, 1925 года рождения… “ЗАЧЕМ ВЫ СКРЫЛИ ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО…"
– Ты до сих пор не можешь простить мне этого. – Я принялась зашнуровывать ботинки.
– Ты, я смотрю, тоже не можешь простить себе этого. – Лапицкий внимательно посмотрел на меня. – Хочешь избавиться от себя прежней?
– Уже избавилась.
– Я вижу. Совсем себя запустила. Интересно, сколько тебе понадобилось времени, чтобы так… Чтобы так выглядеть?
– Нисколько не понадобилось. Все произошло само собой.
– Тогда один совет.
– Я помню твои советы…
– Этого я тебе не давал. Если ты окончательно решила убить свое лицо, не занимайся ни с кем любовью – это снова делает его красивым. Поверь, со стороны виднее. Я наблюдал замечательную картину. Мне стоило только посмотреть, чтобы окончательно убедиться, что это ты… И вообще – следи за своим лицом. Иногда оно тебя выдает.
– Я учту.
– Думаю, этот кобелек тебя раскусил и теперь не отстанет. Надеюсь, с твоей стороны все обстоит не так серьезно?
– Что я должна сказать?
– Можешь ничего не говорить. Оголтелый секс, и ничего больше. Я не прав?
– Не знаю. Странно, что мы разговариваем с тобой как приятели. С тобой, которого я ждала все это время. Вместе с пулей в затылок.
– Ну, зачем же драматизировать ситуацию? Хочу пригласить тебя на кофе.
– Боюсь, Митяю это не понравится.
– Значит, кобелька зовут Митяй.
– Не смей так его называть.
– Будешь штрафовать меня так же, как когда-то штрафовала за “суку”? – Это был запрещенный прием, это была часть нашего недолгого общего прошлого. Прошлого, в котором мы безбожно врали друг другу, безбожно ненавидели друг друга, безбожно не могли друг без друга существовать. Костя Лапицкий не сделал из меня совершенное орудие для убийства, но привязал к себе гораздо крепче, чем я могла представить.
Я даже не подозревала об этом до сегодняшнего дня. До сегодняшнего дня, в котором он должен был наконец-то избавиться от меня. Вот только он и не думал от меня избавляться.
Приятный сюрприз, хотя и немного сентиментальный.
– Хорошо. Если.., если тебе не нужно сводить со мной счеты. Тогда для чего ты здесь?
– А ты не догадываешься? У вас здесь актрис убивают.
А где же еще быть скромному ангелу возмездия, как не в горячих точках?
– Я не думала, что убийство старой актрисы – это компетенция особого подразделения спецслужб.
– А кто тебе сказал, что этим занимаются спецслужбы? Это компетенция уголовного розыска.
Рядовое расследование!.. Я достала из кармана пальто сигареты и закурила.
– “Житан Блондз”, – задумчиво сказал Лапицкий, – любимые сигареты Анны Александровой. Трудно отказаться от прошлого, правда?
Он все еще хотел убедить, что я осталась прежней, – и меня, и себя.
– С прошлым покончено. – Я перевела тему, вспомнив, что говорил дядя Федор о каком-то крупном спеце. – Не тебя ли там так трепетно ждала вся следственная бригада?
– Нет, – просто сказал Лапицкий, – я там был с самого начала. Рядовой сотрудник.
Рядовой сотрудник, это что-то новенькое. Неужели история со мной все-таки вылезла Косте Лапицкому боком?
– Вот как? Тебя понизили в должности? Перевели на низкооплачиваемую работу как не справившегося?
– Только не обольщайся на свой счет, – он, как всегда, читал мои мысли, – кроме тебя, была еще масса обстоятельств.
– Прими соболезнования.
– Ты ничуть не изменилась. Вообще-то когда я увидел тебя у павильона, я сразу понял, что ты работаешь в этой безумной группе. Если происходит что-то экстраординарное, что-то из рук вон, – нужно обязательно искать тебя поблизости. Преступления – твоя визитная карточка. Ты обязательно в них светишься, как Хичкок в своих фильмах Хоть на заднем плане, но непременно выскочишь.
Это была еще одна провокация, еще одно напоминание об “Анне Александровой”; по легенде, которую мне сразу же после амнезии всучил Костя, Хичкок был ее любимым режиссером. Я решила пропустить это мимо ушей.
– Кем ты здесь работаешь?
– Ассистентом режиссера, – врать или отпираться было бессмысленно – Ты профессионально занимаешься кино? Не знал. А впрочем, я ведь ничего не знаю о твоей прошлой жизни.
– Что ты думаешь обо всем этом? – спросила я. Мне не хотелось обсуждать с капитаном мою прошлую жизнь.
– Пока ничего. Тухлое дело и, главное, совершенно бессмысленное. А ты? Ты ведь столько времени провела здесь… Ты всех знаешь. Ты все знаешь.
– Я знаю даже больше, чем ты можешь себе представить. Но ты не можешь представить себе, насколько тухлое это дело.
Я со стыдом вспомнила все свои психологические построения.
– Может быть, я все-таки угощу тебя кофе.
– Нет, – твердо сказала я, – как-нибудь потом.
– Когда ты бросишь своего кобелька? Извини, я даже готов заплатить штраф, но он действительно кобелек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Ты здесь только для того, чтобы сказать мне об этом?
– Нет. А ты, я смотрю, по-настоящему испугалась. Ну конечно. Только теперь я поняла, что боюсь. Я так долго ждала этой встречи, я так готовилась к ней – я не думала, что буду так бояться. Произойди она еще несколько месяцев назад – я бы выглядела более достойно. Но сейчас, после той бешеной жажды жизни, которой заразил меня Братны, после той бешеной жажды жизни, которую оставил в самой глубине моего измученного тела Митяй, – сейчас я действительно боялась.
– Да, – честно сказала я.
– Ты все-таки так и не стала такой, какой я хотел тебя видеть. Но и такой ты мне нравишься. Ты мне нравишься такой даже больше. Тебе идет седина.
Я молчала. А потом выдала совсем уже невероятную вещь:
– Не ври!
Лапицкий широко улыбнулся:
– Да-а. Женщину в тебе убить невозможно.
– Ты ведь за этим сюда пришел. – Вот я и сказала, вот я и произнесла это вслух. И мне сразу стало легче, свобода выбора теперь принадлежала не мне.
– Ты очень удивишься, но совсем не за этим… Хотя мне стоило больших трудов замять историю с тобой. Очень больших. И больших потерь. Ты знаешь, как я к тебе относился… Ты была моим лучшим творением, я говорил тебе. Ты была моим самым серьезным оправданием… То, что я чувствовал, когда лепил тебя, – такого я не испытывал никогда в жизни. И я благодарен тебе за это до сих пор… Но ты сыграла не по правилам.
"…ЭТО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ, НО ПРИДЕТСЯ МЕНЯТЬ ПРАВИЛА ИГРЫ”, – вдруг тупо подумала я словами, нацарапанными на пачке из-под “Житан Блондз”. Похоже, что эту записку действительно писал убийца. Кто же все-таки убил Александрову? И Бергман. Был ли это один человек? Если да – зачем он сделал это?
– Ты что-то поскучнела, – заметил Лапицкий.
– Когда-то я сказала тебе, что никогда не буду играть по правилам.
– Нет, ты не помнишь. Это сказала не ты. Это сказала Анюта, Анна Александрова, быть которой ты не захотела.
Анна Александрова. Татьяна Петровна Александрова, 1925 года рождения… “ЗАЧЕМ ВЫ СКРЫЛИ ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО…"
– Ты до сих пор не можешь простить мне этого. – Я принялась зашнуровывать ботинки.
– Ты, я смотрю, тоже не можешь простить себе этого. – Лапицкий внимательно посмотрел на меня. – Хочешь избавиться от себя прежней?
– Уже избавилась.
– Я вижу. Совсем себя запустила. Интересно, сколько тебе понадобилось времени, чтобы так… Чтобы так выглядеть?
– Нисколько не понадобилось. Все произошло само собой.
– Тогда один совет.
– Я помню твои советы…
– Этого я тебе не давал. Если ты окончательно решила убить свое лицо, не занимайся ни с кем любовью – это снова делает его красивым. Поверь, со стороны виднее. Я наблюдал замечательную картину. Мне стоило только посмотреть, чтобы окончательно убедиться, что это ты… И вообще – следи за своим лицом. Иногда оно тебя выдает.
– Я учту.
– Думаю, этот кобелек тебя раскусил и теперь не отстанет. Надеюсь, с твоей стороны все обстоит не так серьезно?
– Что я должна сказать?
– Можешь ничего не говорить. Оголтелый секс, и ничего больше. Я не прав?
– Не знаю. Странно, что мы разговариваем с тобой как приятели. С тобой, которого я ждала все это время. Вместе с пулей в затылок.
– Ну, зачем же драматизировать ситуацию? Хочу пригласить тебя на кофе.
– Боюсь, Митяю это не понравится.
– Значит, кобелька зовут Митяй.
– Не смей так его называть.
– Будешь штрафовать меня так же, как когда-то штрафовала за “суку”? – Это был запрещенный прием, это была часть нашего недолгого общего прошлого. Прошлого, в котором мы безбожно врали друг другу, безбожно ненавидели друг друга, безбожно не могли друг без друга существовать. Костя Лапицкий не сделал из меня совершенное орудие для убийства, но привязал к себе гораздо крепче, чем я могла представить.
Я даже не подозревала об этом до сегодняшнего дня. До сегодняшнего дня, в котором он должен был наконец-то избавиться от меня. Вот только он и не думал от меня избавляться.
Приятный сюрприз, хотя и немного сентиментальный.
– Хорошо. Если.., если тебе не нужно сводить со мной счеты. Тогда для чего ты здесь?
– А ты не догадываешься? У вас здесь актрис убивают.
А где же еще быть скромному ангелу возмездия, как не в горячих точках?
– Я не думала, что убийство старой актрисы – это компетенция особого подразделения спецслужб.
– А кто тебе сказал, что этим занимаются спецслужбы? Это компетенция уголовного розыска.
Рядовое расследование!.. Я достала из кармана пальто сигареты и закурила.
– “Житан Блондз”, – задумчиво сказал Лапицкий, – любимые сигареты Анны Александровой. Трудно отказаться от прошлого, правда?
Он все еще хотел убедить, что я осталась прежней, – и меня, и себя.
– С прошлым покончено. – Я перевела тему, вспомнив, что говорил дядя Федор о каком-то крупном спеце. – Не тебя ли там так трепетно ждала вся следственная бригада?
– Нет, – просто сказал Лапицкий, – я там был с самого начала. Рядовой сотрудник.
Рядовой сотрудник, это что-то новенькое. Неужели история со мной все-таки вылезла Косте Лапицкому боком?
– Вот как? Тебя понизили в должности? Перевели на низкооплачиваемую работу как не справившегося?
– Только не обольщайся на свой счет, – он, как всегда, читал мои мысли, – кроме тебя, была еще масса обстоятельств.
– Прими соболезнования.
– Ты ничуть не изменилась. Вообще-то когда я увидел тебя у павильона, я сразу понял, что ты работаешь в этой безумной группе. Если происходит что-то экстраординарное, что-то из рук вон, – нужно обязательно искать тебя поблизости. Преступления – твоя визитная карточка. Ты обязательно в них светишься, как Хичкок в своих фильмах Хоть на заднем плане, но непременно выскочишь.
Это была еще одна провокация, еще одно напоминание об “Анне Александровой”; по легенде, которую мне сразу же после амнезии всучил Костя, Хичкок был ее любимым режиссером. Я решила пропустить это мимо ушей.
– Кем ты здесь работаешь?
– Ассистентом режиссера, – врать или отпираться было бессмысленно – Ты профессионально занимаешься кино? Не знал. А впрочем, я ведь ничего не знаю о твоей прошлой жизни.
– Что ты думаешь обо всем этом? – спросила я. Мне не хотелось обсуждать с капитаном мою прошлую жизнь.
– Пока ничего. Тухлое дело и, главное, совершенно бессмысленное. А ты? Ты ведь столько времени провела здесь… Ты всех знаешь. Ты все знаешь.
– Я знаю даже больше, чем ты можешь себе представить. Но ты не можешь представить себе, насколько тухлое это дело.
Я со стыдом вспомнила все свои психологические построения.
– Может быть, я все-таки угощу тебя кофе.
– Нет, – твердо сказала я, – как-нибудь потом.
– Когда ты бросишь своего кобелька? Извини, я даже готов заплатить штраф, но он действительно кобелек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116