Кое-кто хочет, чтобы мы вечно в дерьме сидели и не высовывались, а в институтах будут всякие хачи и кацы учиться, и негры с ними заодно, и баб наших драть будут, и хаты лучшие покупать, потому что для них все льготы, а для нас – хрен без масла.
И насчет армии сказал, что надо готовиться. В смысле, не в армию, а готовиться выступить на защиту страны от врагов; это, мол, разные вещи. И те, кто составит сегодня костяк боевых дружин, они завтра сами возглавят Движение и страну. Потому что, рано или поздно, русский народ проснется и сам обратится за помощью к своим истинным защитникам. Наш народ – он очень терпеливый, сказал Оберст, он терпеливый, млин, и доверчивый. Потому что мы, русские, – добрые и позволяем всякой сволочи нас дурить.
И так, млин, зашибись он нам все растолковал, что плакать захотелось. Сидим, такие, с Лосем и конкретно тупим. Оберст спросил, понимаем ли мы, почему мы – лучшая часть молодежи. Тут мы с Лосем слегка пересрали, уж больно замутил Оберст непонятно. А он, такой, сказал, что книжек нам еще даст и что друзьям можно дать почитать, а сейчас нас домой отвезет. Он сказал, что мы лучшие, потому что не рабы.
Мы – не рабы.
Мы – будущее. Мы львы, для которых нет невозможного.
Мы – дети, творящие новый мир наперекор «нельзя».
Еще полгода назад я читал эти слова и чувствовал себя полным бараном. Теперь я стал человеком и знаю, чего хочу. Я знаю, почему мы лучшие и почему на нас надеется вся Россия. Оберст отвез нас домой и дал нам по пятихатке. Мы, такие, прибалдели, говорим – за что? А он ржет, руками машет, мол, фигня. Если очень хочется рассчитаться, говорит, обещайте, что прочтете книжки и мне потом перескажете. Учитель, млин, нашелся.
Лось, такой, задергался, говорит мне – ну его на фиг, баблосы брать, а? А Оберст, типа, обиделся и говорит, млин, что можно в десять раз больше срубить, если дурью по дискачам не маяться, а вступить в отряд и работать на благо родины.
Тут мы конкретно припухли.
«Серьезные ребята», – подумал я.
Оберст спросил, хотим ли мы познакомиться с серьезными ребятами. Он спросил, кто у нас центровой. Лось сказал, что вроде как Мюллер, но в последнее время он всех достал, потому что гонит пургу и подсел на колеса. Оберст грустный стал и говорит, что с наркотиками и водкой нам не по пути. Мы, такие, с Лосем, говорим – а с кем нам по пути?
Оберст сказал, что наркота и водка – это для гопников, а для тех, кто призван спасти страну, годится иногда выпить благородного пива. И не в одно жало, а в компании преданных соратников. И что мы можем позвать пацанов, и все приходить в субботу к нему в кафе. И телефон дал, если что. Баблом помочь или насчет ментовки. Мы спросили – а как можно бабок срубить, чтобы не сесть? А Оберст сказал – есть вариант.
Надо одного носорога заставить просраться.
А Лось, такой, ржет – какие проблемы? Он. когда набухается, как буратино дурной, становится; шлакоблок, короче. Я как-то сразу, млин, просек, что геморрой наживем нехилый, но вслух не сказал. Уж не знаю как, но просек.
Проблемы в том, сказал Оберст, что отмудохать носорога мало. Надо сделать так, чтобы он свою вонючую семейку собрал и из Питера навсегда свалил. Надо сделать так, чтобы все его кунаки сраные, мафия черножопая, на измену сели конкретно. Я спросил – семейку? Значит, надо накидать не хачу, а его семейке?
Вот именно, заулыбался Оберст.
У хача две дочки.
ЗАПАХ КРОВИ
…А с женщиной вышло совсем не смешно.
Три недели назад Бродяге Маршу показалось, что под нами сухо, и судовой навигатор отчитался о сплошном скальном массиве. Все помнят, что стало с Бродягой Маршем. Его монера провалилась, как ложка в черешневый сироп, даже не чавкнула. Остальные машины турмы зависли на подушках, пилоты успели отреагировать. Мы сидели в седлах шагателей и видели, как погиб наш декурион.
Через девять минут подогнали спасатель с буром, но спасатель чавкнулся точно так же, хотя до этого, в трясинах Хеопса и в озерах жидкого галенита на Малой Октавии, техника действовала безупречно. Спасательный диггер пробивает дыру в любом материале, весь вопрос в скорости.
Так считалось раньше. До встречи с «капризом К-4», как обозначено явление в нынешнем реестре.
Сизый язык, восемь миль в длину и три в ширину, медленно ползущий по направлению к океану, а примерно по центру языка – явно искусственное сооружение, похожее на доисторическую нефтяную платформу. Бродяга Марш дважды облетел объект на малой высоте, потом выкинул щупы, и щупы подтвердили показания эхолота – внизу базальтовая плита. Радиация – ноль, биологическая угроза – ноль. Самое дикое, что связь функционировала идеально и диспетчеры на экранах триремы увидели то же, что и Марш, и все мы. Громадное сооружение, вроде металлического гриба на толстой ножке, с лестницами, тоннелями, трубами и посадочными пандусами. Как минимум, триста футов высотой. Такой комплекс не построишь за неделю и не вырастишь из кристалла. Это сбило всех с толку. Наверху затеяли спор, обрадовались, что нашли следы серьезных технологий, это переворачивало все представления о планете, но в суматохе забыли об осторожности. Бродяга завис футах в двадцати от земли, совсем близко к тому, что он окрестил «буровой платформой». Он был один в маленьком разведботе и потому мог позволить себе рисковать.
Он передал, что на аппарели нижнего яруса, точнее, на косо торчащей, полукруглой пластине, отдаленно напоминавшей посадочную аппарель, у самого края, видит женщину в белой тунике. Он приблизился к поверхности земли, сизому мертвому камню, и камень прыгнул ему навстречу…
Так показалось нам издалека. Естественно, никакие женщины в белом там не бродили. Учитывая, что туземки в тех краях вообще не носят белое и мало похожи на нормальных женщин. Пока ждали диггер, почти стемнело; наши боты кружили поблизости, доставляя на орбиту тысячи снимков того, что Марш обозвал «буровой платформой». Я просил разрешения на высадку у центуриона, и другие ребята тоже просили, но нам отказали. Я просил выпустить нас не на землю, а прямо на верхний этаж этой самой «нефтяной» платформы. Платформа тем временем росла, расширялась беззвучно, выбрасывая в стороны все новые псевдометаллические секции, штанги и профили. Это не мог быть металл; какой же металл в холодном состоянии способен так гнуться?
Впрочем, на Бете многое неправильно.
Диггер опустился уже во мраке и провалился в камень после первого же залпа буровых патронов. Хорошо, что он был полностью автоматический, оператор находился в выносной монере. А еще спустя час начала погружаться в жидкий камень и эта искусственная громадина, высотой со стартующий звездолет, которую так и не отважились потрогать. Плавно, беззвучно утонула, вместе с диковинными скошенными башнями, решетками, раструбами и замершими вертикальными транспортерами…
Бродяга Марш должен был идти на повышение и возглавить Отборную центурию разведки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
И насчет армии сказал, что надо готовиться. В смысле, не в армию, а готовиться выступить на защиту страны от врагов; это, мол, разные вещи. И те, кто составит сегодня костяк боевых дружин, они завтра сами возглавят Движение и страну. Потому что, рано или поздно, русский народ проснется и сам обратится за помощью к своим истинным защитникам. Наш народ – он очень терпеливый, сказал Оберст, он терпеливый, млин, и доверчивый. Потому что мы, русские, – добрые и позволяем всякой сволочи нас дурить.
И так, млин, зашибись он нам все растолковал, что плакать захотелось. Сидим, такие, с Лосем и конкретно тупим. Оберст спросил, понимаем ли мы, почему мы – лучшая часть молодежи. Тут мы с Лосем слегка пересрали, уж больно замутил Оберст непонятно. А он, такой, сказал, что книжек нам еще даст и что друзьям можно дать почитать, а сейчас нас домой отвезет. Он сказал, что мы лучшие, потому что не рабы.
Мы – не рабы.
Мы – будущее. Мы львы, для которых нет невозможного.
Мы – дети, творящие новый мир наперекор «нельзя».
Еще полгода назад я читал эти слова и чувствовал себя полным бараном. Теперь я стал человеком и знаю, чего хочу. Я знаю, почему мы лучшие и почему на нас надеется вся Россия. Оберст отвез нас домой и дал нам по пятихатке. Мы, такие, прибалдели, говорим – за что? А он ржет, руками машет, мол, фигня. Если очень хочется рассчитаться, говорит, обещайте, что прочтете книжки и мне потом перескажете. Учитель, млин, нашелся.
Лось, такой, задергался, говорит мне – ну его на фиг, баблосы брать, а? А Оберст, типа, обиделся и говорит, млин, что можно в десять раз больше срубить, если дурью по дискачам не маяться, а вступить в отряд и работать на благо родины.
Тут мы конкретно припухли.
«Серьезные ребята», – подумал я.
Оберст спросил, хотим ли мы познакомиться с серьезными ребятами. Он спросил, кто у нас центровой. Лось сказал, что вроде как Мюллер, но в последнее время он всех достал, потому что гонит пургу и подсел на колеса. Оберст грустный стал и говорит, что с наркотиками и водкой нам не по пути. Мы, такие, с Лосем, говорим – а с кем нам по пути?
Оберст сказал, что наркота и водка – это для гопников, а для тех, кто призван спасти страну, годится иногда выпить благородного пива. И не в одно жало, а в компании преданных соратников. И что мы можем позвать пацанов, и все приходить в субботу к нему в кафе. И телефон дал, если что. Баблом помочь или насчет ментовки. Мы спросили – а как можно бабок срубить, чтобы не сесть? А Оберст сказал – есть вариант.
Надо одного носорога заставить просраться.
А Лось, такой, ржет – какие проблемы? Он. когда набухается, как буратино дурной, становится; шлакоблок, короче. Я как-то сразу, млин, просек, что геморрой наживем нехилый, но вслух не сказал. Уж не знаю как, но просек.
Проблемы в том, сказал Оберст, что отмудохать носорога мало. Надо сделать так, чтобы он свою вонючую семейку собрал и из Питера навсегда свалил. Надо сделать так, чтобы все его кунаки сраные, мафия черножопая, на измену сели конкретно. Я спросил – семейку? Значит, надо накидать не хачу, а его семейке?
Вот именно, заулыбался Оберст.
У хача две дочки.
ЗАПАХ КРОВИ
…А с женщиной вышло совсем не смешно.
Три недели назад Бродяге Маршу показалось, что под нами сухо, и судовой навигатор отчитался о сплошном скальном массиве. Все помнят, что стало с Бродягой Маршем. Его монера провалилась, как ложка в черешневый сироп, даже не чавкнула. Остальные машины турмы зависли на подушках, пилоты успели отреагировать. Мы сидели в седлах шагателей и видели, как погиб наш декурион.
Через девять минут подогнали спасатель с буром, но спасатель чавкнулся точно так же, хотя до этого, в трясинах Хеопса и в озерах жидкого галенита на Малой Октавии, техника действовала безупречно. Спасательный диггер пробивает дыру в любом материале, весь вопрос в скорости.
Так считалось раньше. До встречи с «капризом К-4», как обозначено явление в нынешнем реестре.
Сизый язык, восемь миль в длину и три в ширину, медленно ползущий по направлению к океану, а примерно по центру языка – явно искусственное сооружение, похожее на доисторическую нефтяную платформу. Бродяга Марш дважды облетел объект на малой высоте, потом выкинул щупы, и щупы подтвердили показания эхолота – внизу базальтовая плита. Радиация – ноль, биологическая угроза – ноль. Самое дикое, что связь функционировала идеально и диспетчеры на экранах триремы увидели то же, что и Марш, и все мы. Громадное сооружение, вроде металлического гриба на толстой ножке, с лестницами, тоннелями, трубами и посадочными пандусами. Как минимум, триста футов высотой. Такой комплекс не построишь за неделю и не вырастишь из кристалла. Это сбило всех с толку. Наверху затеяли спор, обрадовались, что нашли следы серьезных технологий, это переворачивало все представления о планете, но в суматохе забыли об осторожности. Бродяга завис футах в двадцати от земли, совсем близко к тому, что он окрестил «буровой платформой». Он был один в маленьком разведботе и потому мог позволить себе рисковать.
Он передал, что на аппарели нижнего яруса, точнее, на косо торчащей, полукруглой пластине, отдаленно напоминавшей посадочную аппарель, у самого края, видит женщину в белой тунике. Он приблизился к поверхности земли, сизому мертвому камню, и камень прыгнул ему навстречу…
Так показалось нам издалека. Естественно, никакие женщины в белом там не бродили. Учитывая, что туземки в тех краях вообще не носят белое и мало похожи на нормальных женщин. Пока ждали диггер, почти стемнело; наши боты кружили поблизости, доставляя на орбиту тысячи снимков того, что Марш обозвал «буровой платформой». Я просил разрешения на высадку у центуриона, и другие ребята тоже просили, но нам отказали. Я просил выпустить нас не на землю, а прямо на верхний этаж этой самой «нефтяной» платформы. Платформа тем временем росла, расширялась беззвучно, выбрасывая в стороны все новые псевдометаллические секции, штанги и профили. Это не мог быть металл; какой же металл в холодном состоянии способен так гнуться?
Впрочем, на Бете многое неправильно.
Диггер опустился уже во мраке и провалился в камень после первого же залпа буровых патронов. Хорошо, что он был полностью автоматический, оператор находился в выносной монере. А еще спустя час начала погружаться в жидкий камень и эта искусственная громадина, высотой со стартующий звездолет, которую так и не отважились потрогать. Плавно, беззвучно утонула, вместе с диковинными скошенными башнями, решетками, раструбами и замершими вертикальными транспортерами…
Бродяга Марш должен был идти на повышение и возглавить Отборную центурию разведки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92