– Будет еще хуже, – сказал настоятель храма Михаил и призвал всех уезжать. В городе появились дома с заколоченными окнами. На столбах висели объявления о распродажах. На окраинах жгли костры из старой мебели. Докатывались смутные слухи о поножовщине в соседней крайщине. Отец вслух читал газеты, мать охала. В газетах говорилось, что банды изуверов в красных повязках жгут мосты и вешают детей.
– Но это же неправда! – заплакала мама. – Мы никого не убиваем. Зачем они это делают?
– Куда мы поедем? – закричала однажды мама, и Никосу стало страшно. Он думал, что испугался маминых слез, ведь она заплакала впервые. Спустя много лет он вспомнил этот первый свой страх, свой первый настоящий страх, и понял, откуда он взялся.
Он испугался будущего. Ведь ненормальные аномалы тем и сильны, что умеют иногда угадывать дурное будущее.
– Зачем нам признаваться, что мы видим дурное? – спрашивал Никос у отца.
– Потому что каждый несет свою ношу, – неохотно отвечал отец. – Знания даны для того, чтобы ими делиться.
– А сестра говорит, зачем мама лечит их овец, если они плюют нам в окна?
– Потому что мама не может не лечить. А плюются те, кто завидует.
– Соседская Зулия говорит, что во мне живет сатана!
– Потому что ты снова остановил в их доме все часы…
– А Зако и Омар не играют больше со мной в космонавтов!
– Смотри, сынок, запустили очередную ракету, – отец указал в пламенеющую закатную даль, где распускался пышный белый цветок. – Они строят большой космодром на орбите, чтобы оттуда могли стартовать грузовые тетреры и пентеры. Экипажи этих тяжелых кораблей будут набирать из таких же мальчишек, что плюются и кидают в нас навозом. Это их удел, таких, как Зако и Омар, – годами вкалывать в машинных отделениях, стареть и лысеть во время долгих перелетов. Они всегда будут завидовать аномалам, тебе надо привыкнуть… Я не слишком разбираюсь в технике, сынок. Но одно мне известно точно – только аномалы умеют прыгать с планеты на планету без ракет и без запасов еды. Кажется, это называют преобразованием Лимбаха…
Отец планировал отправить младших братьев через горы к тетке, но тут крайщина окончательно перешла в руки тех, кто носил синюю форму, и границы захлопнулись. Потом телевидение с умилением смаковало репортаж о доставке продуктов. Никос видел эти машины и эти продукты, но не посмел туда ходить. С гор стреляли снайперы. Затем в столице края приземлились голубые монеры Сената, и было объявлено, что наступил период вечного благоденствия. Потому что гвардейцы из голубых монер берут на себя высокую миссию по предотвращению братоубийственной войны…
– Папа, мне снится мой волчонок. Как будто он живой…
– Не жалей его, без задних лап он все равно бы умер. А ты, если будешь ходить на могилу к волку…
– Тогда я стану Волкарем-страшилой?
– Это было бы неплохо. Приносил бы матери зайцев, а может, и козленка дикого, хе-хе…
Ночами дети жались друг к дружке, пытаясь согреться. Порубки были запрещены, а дров не хватало. Торговать овощами тоже стало небезопасно. На рынке проводились облавы, у торговцев в красных повязках могли запросто отнять и деньги, и товар. Кроме того, никто не желал выращивать овощи на продажу. Школу заколотили, в храме разбили окна, на улицах стало пусто. Соседи не здоровались по утрам. Кто-то ночью зарезал последних куриц. В центре площади стоял танк.
Потом везде расклеили листовки.
– Теперь нам конец, – сказала в соседней комнате мама. – Они требуют, чтобы все последователи Всеблагого мученика покинули страну…
Счастливая крайщина затаилась.
20
ЛЮБИТЬ СВОБОДУ
Мир должен быть добыт победой, а не соглашением.
Цицерон

– Форсировать реку! – командует Медь. – Построение – веером. Первая декурия, направление – комбинат…
– Я – декурион Селен. Исполняю.
Легко сказать – комбинат. Если городские улицы нас подпустят…
Вдалеке я вижу грузовое шоссе. Оно похоже на наклонную трубу в оплетке из серебристой фольги. Грузовое шоссе с несущим магниторельсом проложено из самой сердцевины чудовищного подвижного нароста, который кто-то по ошибке назвал городом. Дорога вытянулась от ворот обогатительного комбината до погрузочных терминалов, отстоящих от столицы на четырнадцать миль. Возле города космопорт размещать не стали, слишком близко подземные выработки.
– Гвоздь, прикрытие по фронту! Деревянный, палинтон к пуску! Держи на прицеле вон те башни, слева! Три-три-один по привязке. Что-то они мне не нравятся!
– Понял, исполняю!
Башни мне не просто не нравятся. Три морщинистые колонны, угрюмо-кирпичного цвета, почти на окраине города, и сутки назад, если верить карте, их тут не было. Все это нагромождение рыхлых крошащихся труб, названных кем-то «закрытыми улицами», должно давно обрушиться под собственной тяжестью, но оно каким-то чудом держится…
Деревянный активировал палинтон. Не так давно на его месте крепилось гораздо более мощное оружие – лазерный эвфитон. Сейчас о лазерах и речи нет, их сняли с вооружения особым приказом принцепса. Эвфитоны трижды устанавливали на автоматических спутниках, и трижды обстреливали экваториальные области моря Ласки, когда оттуда лезли безглазые донные ящеры. Великолепные эвфитоны, стоявшие на вооружении тридцать лет, прекрасно зарекомендовавшие себя во время операций на Шестой Цезее и Кентавре, не справились. Три хлопка на орбите – и пшик, три облачка плазмы. Вопреки законам физики, лучи отразились от пенной поверхности моря Ласки, точнее – от чего-то на поверхности, и вернулись на орбиту, нисколько не ослабнув. И уничтожили спутники. А донных ящеров, неожиданно напавших на базовый лагерь, патрульные искромсали на куски со сторожевых петрарий. Били дедовским способом, прямой наводкой из дальнобойных гаубиц. Двое рядовых и декурион получили медали, а позже, при вскрытии, выяснилось, что чудища были травоядными. Но эвфитоны на орбите сгорели, это факт.
На Бете даже оружию не всегда можно доверять.
Я шагаю в реку. Река похожа на прорвавшуюся канализационную артерию, коричневая мутная вода с силой ударяет чуть ниже коленных суставов шагателя. Сенсоры биозащиты визжат на все лады; хорошо, что Медь приказал оставаться в скафандрах. Я выдергиваю конечности из ила, размышляя, откуда тут взялось столько болезнетворных микробов, ведь комбинат регулярно проводил дезактивацию…
О ходулю ударяется раздувшийся труп лесняка. Я его мигом узнаю, хотя никогда не встречал живьем, только на голограммах в учебном центре. Появление мертвого, вдобавок насильственно убитого, лесняка сбивает с толку не только меня; я слышу, как перекликаются офицеры на триреме. Мертвец ломает версию о внезапном бунте горожан, наспех состряпанную в штабе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92