Я вскочил с кровати и оглянулся, но в комнате, которая все более и более погружалась во мрак, ничего не было видно. Мне пришло в голову, что я стал жертвой галлюцинации, но стук опять повторился. Я поднял в голову и увидел, что в расщелину окна глядит на меня кто-то. Я видел только часть лица — один глаз и часть щеки. Я встал на стул и убедился, что передо мной ни кто иной, как фермер, с которым я прибыл в Бадминтон.
Фермер просунул палец и, грозя им, прошептал:
— Тише, паренёк, говорите тише, а то стража, пожалуй, услышит. Что я могу для вас сделать?
— А почему вы узнали, что я здесь? — спросил я, удивлённый появлением Брауна.
— Ну, вот ещё спросил, — ответил фермер, — да я этот дом знаю не хуже самого Бофорта. Ещё когда Бадминтона и в заводе не было, я с братишками лазил на эту старую башню. Мне не впервой приходится разговаривать через это окошечко… Говорите живее: что я могу для вас сделать?
— Я вам очень благодарен за вашу доброту, сэр, — ответил я, — но, кажется, вы не можете ничего для меня сделать — вот разве вы возьмётесь уведомить о моей судьбе друзей, находящихся в армии Монмауза.
— Это я могу сделать, — прошептал фермер Браун, — слушайте-ка, я вам скажу то, чего не говорил ни одному человеку в мире. Меня и самого мутит по временам, что над нами царствует папист. Ну разве папист может царствовать над протестантами? Это непорядок. Когда у нас были последние выборы, я нарочно поехал и подал голос за мэстера Эванса из Торнфорда, а мэстер Эванс — против короля. Если бы наши с Эвансом желания сбылись, наш герцог давно бы сидел на английском троне. Так по закону следует, по настоящему закону, а теперь у нас закон не настоящий. удивительная штука — этот закон. То он говорит «да», то «нет». Закон похож на квакера Барклая, который недавно приходил к нам и обозвал нашего пастора звонарём. То же и закон. Застрелить закон нельзя, и проткнуть пикой его нельзя, и конницей смять его нельзя. Уж если закон сказал «нет», то, значит, нет и будет. С законом воевать это все равно что с книгой Бытия сражаться. Вот если бы Монмаузу удалось переменить закон, то это было бы для него лучше, чем помощь всех герцогов Англии. Монмауз — протестант, и за это за одно я был бы рад служить ему, если бы мог.
— В армии Монмауза, — ответил я, — есть состоящий в полку Саксона капитан Локарби. Дела мои плохи, меня казнят, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы уведомили Локарби о моей судьбе. Скажите ему, что я прошу уведомить о моей смерти и родителей в Хэванте, да как-нибудь помягче. Если я буду уверен, что вы исполните это поручение, мне и умереть будет легче.
— Это будет непременно сделано, дорогой мой, — ответил добрый фермер. — Этой же ночью я отправлю надёжного человека на самой лучшей лошади, и он сообщит вашим друзьям о том, что вы попали в беду… При мне есть небольшая пила. Хотите я её вам одолжу?
— Нет, спасибо, меня ни один человек не может спасти^ — ответил я.
— В старину в потолке этой комнаты было устроено отверстие, — сказал фермер, — что, теперь его не видать?
Я поднял голову вверх и ответил:
— Потолок очень высокий и сводчатый, но никакого отверстия не видать.
— Было отверстие, — настойчиво повторил фермер, — я помню даже, как брат Роджер спустился однажды на верёвке сюда, в башню. Ведь в старину-то пленников сверху в башню спускали, все равно как Иосифа Прекрасного в ров. Дверь сделали недавно.
— Есть ли отверстие, нет ли его — мне это не поможет, — ответил я. — Вскарабкаться туда немыслимо. Но советую вам уйти как добрый друг, а то вас, пожалуй, увидят — и выйдет неприятность.
— В таком случае прощайте, сердце моё! — прошептал фермер, и лицо его исчезло.
В течение всего этого длинного вечера я несколько раз взглядывал на окно с безумной надеждой, что фермер Браун вернётся, но надежда эта была тщетная. Я видел его в последний раз.
Как ни коротко было это посещение доброго человека, но оно подняло во мне дух. Я верил обещанию фермера, и мне было приятно сознание того, что друзья узнают о постигшей меня судьбе.
Между тем стало совсем темно. Я ходил взад и вперёд по камере. В замке звякнул ключ. Капитан вошёл, неся большую кружку молока и кусок хлеба.
— Вот ваш ужин, приятель, — сказал он, — есть ли у вас аппетит или нет, но кушайте. Пища даст вам силы, необходимые для того, чтобы остаться мужчиной до самого конца. Говорят, что лорд Госсель, которого казнили в Тауэре, удивительно как хорошо умер. На него было просто приятно смотреть. Будьте бодры, и про вас будут так же говорить. Его светлость в бедовом настроении. Ходит взад и вперёд, кусает губы и сучит кулаки. Вообще ведёт себя, как человек, не могущий сдержать своего гнева. Может быть, его светлость и не на вас сердится, но тогда на кого же? Кто, кроме вас, мог его рассердить?
Я не ответил этому «другу Иова», и он ушёл, поставив молоко и хлеб на стул, а фонарь на пол. Поев, я почувствовал себя значительно бодрее и спокойнее и, улёгшись на койку, скоро погрузился в тяжёлый, глубокий сон. Не знаю, сколько времени я спал — может быть, часа три-четыре, но меня разбудили какие-то звуки, похожие на скрип болтов. Я сел на постели и оглянулся. Фонарь догорел и потух, и комната была погружена в непроницаемый мрак. Только сероватое пятно, видневшееся сверху, указывало на местонахождение узкого оконца. Я напряг слух, но все было тихо. И однако, во мне жила уверенность, что я не ошибся, что слышанный мною звук не галлюцинация и что шумели в моей комнате.
Я встал с постели и пошёл по комнате, нащупывая руками стены и дверь. Затем я стал щупать пол. Но нет, все было по-старому. Перемен никаких. Откуда же пришёл этот звук? Я сел на кровать и стал терпеливо ждать, не услышу ли я его снова.
И звук повторился. Сперва послышалось что-то вроде тихого стона и треска. Было похоже на то, что отворяли осторожно и тихо давно не отворявшуюся ставню или дверь.
И вдруг в мою мрачную тюрьму полился откуда-то слабый свет. Я поднял лицо к сводчатому потолку. Свет лился из небольшого круглого отверстия, которое было явно видно в самой середине потолка. Я продолжал смотреть. Отверстие все ширилось и увеличивалось, и наконец в нем показалась чья-то голова. Этот неизвестный мне человек бросил узловатую верёвку, и она ударилась о пол моей комнаты и повисла в воздухе. Верёвка была толстая, крепкая; я сразу увидал, что она меня выдержит, а подёргав за неё, убедился, что она крепко привязана к чему-то там наверху.
Я понял, что какой-то неизвестный мне благодетель нарочно спустил верёвку, чтобы я мог выбраться из башни, и я, не ожидая дальнейших приглашений, полез вверх. Протиснув плечи не без труда через отверстие в потолке, я очутился в верхней комнате. Внезапный переход из тьмы в свет ослепил меня. Я стоял ещё и протирал себе глаза, а мой спаситель вытянул назад верёвку и закрыл отверстие в полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148