— Виновны, ваше сиятельство. Присяжные закивали головами и стали, смеясь, перешёптываться.
— Ну, конечно, конечно, они виновны, как Иуда Искариотский! — воскликнул судья, торжествующе глядя на толпу стоявших перед ним крестьян и горожан. — Пристав, пододвиньте их немного поближе. Я хочу их рассмотреть. Ага, лукавцы, попались теперь? Вы изобличены и не можете никуда спастись. Ад уже ожидает вас. Слышите ли вы? Вы не боитесь ада?
Этот человек был словно одержим дьяволом. Говоря эти слова, он хлопал рукой по красной подушке, лежавшей перед ним, и все его тело извивалось от сатанинского смеха. Я поглядел на товарищей, У всех лица были словно мраморные. До такой степени они были неподвижно спокойны. Напрасно судья старался испугать их, напрасно он жаждал увидать слезы на глазах и дрожащие губы. Этого удовольствия он не получил.
— Если бы была моя власть, — продолжал Джефрис, — ни один из вас не остался бы в живых. Все вы болтались бы на верёвках. Да и не вас одних я повесил бы, изменники. Я истребил бы всех, кто сочувствует вашему гнусному делу, я повесил бы всех, которые служат ему только на словах, которые осмеливаются вступаться за изменников и бунтовщиков. О, будь моя власть… Суд в Таунтоне остался бы навсегда памятным! О, неблагодарнейшие бунтовщики! Слышали ли вы о том, что наш мягкосердечный и сострадательный монарх, лучший их людей… секретарь, занесите эти слова в протокол… по предстательству великого и доброго государственного деятеля, лорда Сундерлэнда… секретарь, занесите и эти слова… сжалился над вами? Неужели и это вас не смягчило? Неужели и теперь вы себя не презираете? Я говорю, что, помышляя об этом милосердии монарха…
Тут судья сделал движение, словно его схватила судорога. По лицу у него заструились слезы, и он громко зарыдал. А затем, перестав рыдать, он продолжал:
— Когда я помышляю о христианском всепрощении нашего ангела короля, об его неизречённом милосердии, мне поневоле приходит на ум другой высший Судия, перед которым все — и даже я — должны будем предстать в своё время. Секретарь, занесли ли вы в протокол эти мои слова или я должен их повторить?
— Я занёс их в протокол, ваше сиятельство.
— Пометьте на полях, что главный судья рыдал. Нужно, чтобы король знал, как мы относимся к этим гнусным злодеям. Итак, изменники и противоестественные бунтовщики, знайте, что оскорблённый вами добрый отец выступил, чтобы защитить вас от кары закона, вами нарушенного. По его поведению мы назначаем вам наказания, которые вы вполне заслужили. Если вы ещё не разучились молиться, если ересь, вас погубившая, не истребила начатков добра, свойственного человеческой природе, станьте на колени и вознесите благодарение Богу. От имени короля я вам объявляю полное помилование.
И при этих словах судья встал с места, как бы собираясь удалиться из залы. Исход дела был так для нас неожидан, что мы переглянулись в полном недоумении. Солдаты и юристы были также удивлены. Немногочисленные крестьяне, пробравшиеся в залу проклятого суда, зашумели от радости и стали рукоплескать.
Джефрис помолчал, на лице у него появилась зловещая улыбка. Обращаясь к нам, он заговорил снова:
— Это помилование, однако, сопряжено с некоторыми условиями и ограничениями. Всех вас увезут отсюда закованными в Пуль, и там вы найдёте ожидающий вас корабль. Там вас с другими изменниками посадят в трюм этого корабля и отвезут на королевский счёт на плантации, где вы будете проданы в рабство. Пошли вам Бог хозяев, которые наказывали бы вас почаще палками и плетьми. Только этим способом и можно сломить ваше проклятое упрямство и сделать из вас сколько-нибудь честных людей.
Судья Джефрис снова стал собираться уходить, но в эту минуту к нему подошёл один из коронных обвинителей и шепнул что-то на ухо.
— Верно, верно, а я было и позабыл об этом! — воскликнул Джефрис. — Эй, пристав, ведите преступников назад. Вы, может быть, воображаете, что под плантациями я подразумеваю американские владения его величества. Нет, туда вас не пошлют. Там и без вас, к сожалению, много еретиков, таких же, как вы. В Америке вам трудно спасти душу. Попав в среду единомышленников, вы только ещё больше развратитесь. Нельзя тушить огонь, подкидывая в костёр новые поленья. И потому вас в Америку не отправят. Под плантациями я разумею Барбадос и Индию. Там вы будете жить вместе с другими рабами. Кожа у этих рабов чернее, чем у вас, но души у них куда белее ваших — за это я вам ручаюсь!
Этой речью закончилось судебное заседание, и нас повели по кишащим народом улицам обратно в тюрьму, из которой мы пришли в суд.
На всех перекрёстках улиц мы видели качающиеся на виселицах изуродованные тела наших товарищей. Головы их, с оскаленными зубами, торчали на колах и пиках. Я уверен, что в самых диких странах языческой Африки не творилось никогда ужасов, свидетелем которых был старый английский город Таунтон во время пребывания в нем Джефриса и Кирке. Смерть господствовала всюду, горожане ходили, как тени, не осмеливаясь даже надеть траура. На их глазах казнили их родственников и друзей. Горесть и скорбь были строго воспрещены. Все огорчённые были бы сочтены изменниками.
Едва мы успели вернуться в тюрьму, как в наше помещение вошёл отряд солдат с сержантом во главе. Впереди караула шёл долговязый, бледный, с огромными, выдающимися вперёд зубами человек. Одет он был в ярко-голубой камзол и шёлковые панталоны. Пряжки на башмаках и эфес шпаги были вызолочены. Очевидно, это был один из лондонских франтов, приехавший по делу, или из-за любопытства в Таунтон поглядеть на усмирение бунтовщиков.
Он двигался вперёд на цыпочках, словно французский танцмейстер, помахивая перед своим огромным носом надушённым платком. В левой руке он нёс пузырёк с ароматическими солями, который поминутно подносил к носу.
— Клянусь Богом! — воскликнул он. — От этих жалких негодяев идёт страшная вонь. Я задыхаюсь, клянусь Богом, что я задыхаюсь! Право, я не стал бы бунтовать уже из-за одного того, чтобы не находиться в такой вонючей компании. Сержант, скажите, нет ли среди них кого-нибудь, больного лихорадкой? А?
— Они здоровы как тараканы, ваша честь, — ответил сержант, делая под козырёк.
Франт залился пронзительным, дребезжащим смехом:
— Ха! ха! ха! Нечасто, видно, вам делают визит такие высокопоставленные лица? В этом я готов держать пари. А я прибыл сюда по делу, сержант, по делу. Меня привела сюда «Auri sacra fames». Вы помните, сержант, как это говорит Гораций Флакк?
— Никогда, сэр, не слыхал, как этот господин говорил. По крайней мере, при мне они ничего не изволили сказывать.
— Ха! ха! ха! Так вы никогда не слыхали Горация Флакка? Ваш ответ бесподобен, сержант. Когда я расскажу о вас у Слафтера, все будут кататься со смеху;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148