Линда хуй прервет телефонный разговор, чтобы выписать мне чек.
— Сколько тебе нужно? — наконец спрашивает она подозрительно.
— Дай мне 150,— говорит хаузкипер.
— Зачем тебе так много — 150? Стивен завтра уезжает. На один ланч ты собираешься истратить 150? Ты же не платишь за мясо, Эдвард. Возьми 100,— говорит Линда…
— А ты, дорогая, не будешь есть ничего ни завтра, ни послезавтра? Не хочешь иметь ланч? — ехидным голосом спрашиваю я ее.
Она дает мне 150. Боссовский цербер эта Линда.
Я засовываю чек в карман и не спеша уебываю в банк. Когда находишься возле денег, трешься возле них все время, появляется большая уверенность в себе и некая неспешность. Я всегда боялся банков, чувствовал себя в них робким прохожим до того времени, как стал работать на Стивена. Сейчас я обнаглел. Я например, очень разозлился, когда новый, не знающий меня в лицо банковский служащий попросил меня как-то расписаться на обороте чека, чек был, кажется, на полторы тысячи долларов, для Стивена, он брал cash в очередное путешествие. Я брезгливо сказал банковскому рабу, расписываясь: «Послушай, ты, я прихожу сюда минимум два раза в неделю, а то и чаще, и никто никогда не просил меня расписываться». Ибо чек несет на себе гордое имя мистера Грэя. Но этого я рабу уже не сказал. Подумал.
Зеленные лавки в нашем прекрасном городе дьявола держат почему-то корейцы, так же, как в Москве все чистильщики обуви были айсоры, ассирийцы. Корейская девушка с плоским интеллигентным лицом всегда приветствует меня улыбкой, я постоянный покупатель. Я выбираю мой вечный романский салат, аспарагус, вообще что душе угодно, и так же не торопясь, сунув одну руку в карман, уебываю домой. По дороге я заворачиваю к пухлому Майклу в магазинчик «Mad for cheese» за сыром и хлебом, таким свежим, что Линда каждый день удивляется этому хлебу уже год и лопает его, как будто она mad for bread. Я иду домой очень не спеша, еще рано, и сегодня день, который мне нравится. Я вообще люблю осень, осенью я к себе прислушиваюсь с особым вниманием, все мне осенью яснее и понятнее, просторнее.
Сегодня мне впервые становится понятно, что скоро я отсюда, из миллионерского домика, съебу. Не знаю еще как, и даже точное время пока мне неизвестно, но первый сигнал уже поступил откуда-то. Я не принимаю решения пока, я иду, переваливаясь, в своей старой китайской куртке домой. Китайская куртка досталась мне после старшего сыночка Генри, ее забыл, возможно, один из его друзей, и хозяин так и не объявился.
Решения я не принимаю, тем не менее я хорошо знаю себя, я совершил в своей жизни столько переездов, столько раз начисто менял сцену действия и состав исполнителей, что уже научился понимать — раз появилась мысль об уходе, будет и уход. Изжил себя и миллионерский домик — весной будет три года, как я впервые вошел в него, хватит, зовут меня другие земли, страны, женщины и другие приключения. Если я останусь здесь, я стану таким, как Линда, но я не имею права быть, как Линда — восемь лет на одном месте. У меня нет восьми лет. «Надо уебывать», — думаю я со счастливой улыбкой, открывая дверь дома своим ключом. У порога нашего снимают коммершиал, и красивая модель — всю жизнь они меня преследуют — улыбается мне, поправляя волосы, в то время как фотограф возится со своим фотоаппаратом. Может, она думает, что я хозяин.
* * *
Президент фирмы «Роллс-Ройс» прибыл на «роллс-ройсе». Не на таком шикарном, белом, лакированном и хромированном, на каких разъезжают черные пимпы с белыми девушками вокруг Централ-парка или высокого класса драг-дилеры. На скромном серебристо-сером «роллсе», небольшом по размеру, из тех, что не требуют шофера в фуражке. «Роллс» вел его бизнесмен-сотрудник, и выглядели они оба достаточно скромно. Стивен даже вышел им навстречу — что бывает достаточно редко. Он провожает своих гостей, но двери им открываю я или, реже, — Ольга. Я думаю, что в душе Гэтсби презирает фирму «Роллс-Ройс» за некоторую вульгарность ее продукции, может, именно за то, что на их автомобилях разъезжают пимпы и драг-дилеры. На стивеновских автомобилях, хотя их и выпускается несравненно меньшее количество (стоят они почти такие же деньги, как и «роллс-ройсы»), драг-дилеры не разъезжают. «Наши» автомобили респектабельны, как старый английский хорошего твида консервативный костюм, с виду вроде и ничего особенного, но знаток остановит взгляд и оценит непременно строгую сдержанность формы и цвета.
Я подал этой публике наверх в кабинет Стивена кофе на серебряном подносе, а также заваренный отдельно для президента чай в серебряном чайничке — оставил все это им, пусть сами себе наливают, они уже разложили бумаги, зачем им мешать, и спустился на кухню.
Через некоторое время появился на кухне Стивен, спросил: «Как все движется, Эдвард?» Я сказал, что если они готовы, то через пять минут я буду готов подать им ланч. «Отлично!» — воскликнул Стивен и нырнул в бейсмент, пошел выбрать к ланчу вино. По степени качества вина можно всегда безошибочно определить ценность, какую Стивен придает своим гостям. От этих, как я догадываюсь, он хотел, чтобы они поделились с ним своей distribution сетью, то есть взялись продавать и его автомобили. Наверняка у них хорошая сеть — еще бы нет, могущественная фирма. Я оказался прав. Стивен вернулся с двумя бутылками «Шато Хот-Брийон» 1961 года. «О! — подумал я, — по первому разряду принимает». Даже то, что Линда предупредила меня еще вчера, чтоб я надел сегодня свои черные служебные брюки, белую рубашку и пиджак («Стивен просил меня тебе сказать», — дипломатично заявила Линда), даже это обстоятельство подчеркивало важность происходящего.
Я разбаловался, испорченный слуга мировой буржуазии, и позволяю себе подавать ланчи Стивену и его людям даже будучи одет в тишотку с надписью «Кокаин опасен для жизни!». Или же у меня есть другая тишотка, подаренная мне в свое время Бриджит, с надписью «IRT лайнс», то есть линия IRT нью-йоркского сабвея, самая главная ист-сайдовская линия, скрытая под Лексингтон-авеню, — я гордо щеголяю в ней, патриот Ист-сайда. Тишотка эта раньше принадлежала самому Ричарду Хеллу — нашей нью-йоркской номер один панк-звезде. Бой-френд Бриджит — Дуглас — был некоторое время барабанщиком у Ричарда Хелла. В этой тишотке, разрезанной лезвием там и сям, специально разрезанной, Ричард Хелл давал интервью газетчикам. Я нагло появляюсь, зашив всего пару дыр в этой панк-реликвии, перед очи Гэтсби. Мое «падение» произошло постепенно, не сразу. Вначале я всякий день был облачен в черные брюки и белую рубашку.
Роллс-роевцы и Гэтсби сели за стол — я дал им баранину и пареные овощи, которые я сам ненавижу, и свистнул вверх — приглашая этим свистом Линду занять ее место за кухонным столом. Кроме Линды с нами должен был еще обедать мистер Ричардсон, он теперь работает в нашем доме всякий день над очередным фантастическим проектом Гэтсби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Сколько тебе нужно? — наконец спрашивает она подозрительно.
— Дай мне 150,— говорит хаузкипер.
— Зачем тебе так много — 150? Стивен завтра уезжает. На один ланч ты собираешься истратить 150? Ты же не платишь за мясо, Эдвард. Возьми 100,— говорит Линда…
— А ты, дорогая, не будешь есть ничего ни завтра, ни послезавтра? Не хочешь иметь ланч? — ехидным голосом спрашиваю я ее.
Она дает мне 150. Боссовский цербер эта Линда.
Я засовываю чек в карман и не спеша уебываю в банк. Когда находишься возле денег, трешься возле них все время, появляется большая уверенность в себе и некая неспешность. Я всегда боялся банков, чувствовал себя в них робким прохожим до того времени, как стал работать на Стивена. Сейчас я обнаглел. Я например, очень разозлился, когда новый, не знающий меня в лицо банковский служащий попросил меня как-то расписаться на обороте чека, чек был, кажется, на полторы тысячи долларов, для Стивена, он брал cash в очередное путешествие. Я брезгливо сказал банковскому рабу, расписываясь: «Послушай, ты, я прихожу сюда минимум два раза в неделю, а то и чаще, и никто никогда не просил меня расписываться». Ибо чек несет на себе гордое имя мистера Грэя. Но этого я рабу уже не сказал. Подумал.
Зеленные лавки в нашем прекрасном городе дьявола держат почему-то корейцы, так же, как в Москве все чистильщики обуви были айсоры, ассирийцы. Корейская девушка с плоским интеллигентным лицом всегда приветствует меня улыбкой, я постоянный покупатель. Я выбираю мой вечный романский салат, аспарагус, вообще что душе угодно, и так же не торопясь, сунув одну руку в карман, уебываю домой. По дороге я заворачиваю к пухлому Майклу в магазинчик «Mad for cheese» за сыром и хлебом, таким свежим, что Линда каждый день удивляется этому хлебу уже год и лопает его, как будто она mad for bread. Я иду домой очень не спеша, еще рано, и сегодня день, который мне нравится. Я вообще люблю осень, осенью я к себе прислушиваюсь с особым вниманием, все мне осенью яснее и понятнее, просторнее.
Сегодня мне впервые становится понятно, что скоро я отсюда, из миллионерского домика, съебу. Не знаю еще как, и даже точное время пока мне неизвестно, но первый сигнал уже поступил откуда-то. Я не принимаю решения пока, я иду, переваливаясь, в своей старой китайской куртке домой. Китайская куртка досталась мне после старшего сыночка Генри, ее забыл, возможно, один из его друзей, и хозяин так и не объявился.
Решения я не принимаю, тем не менее я хорошо знаю себя, я совершил в своей жизни столько переездов, столько раз начисто менял сцену действия и состав исполнителей, что уже научился понимать — раз появилась мысль об уходе, будет и уход. Изжил себя и миллионерский домик — весной будет три года, как я впервые вошел в него, хватит, зовут меня другие земли, страны, женщины и другие приключения. Если я останусь здесь, я стану таким, как Линда, но я не имею права быть, как Линда — восемь лет на одном месте. У меня нет восьми лет. «Надо уебывать», — думаю я со счастливой улыбкой, открывая дверь дома своим ключом. У порога нашего снимают коммершиал, и красивая модель — всю жизнь они меня преследуют — улыбается мне, поправляя волосы, в то время как фотограф возится со своим фотоаппаратом. Может, она думает, что я хозяин.
* * *
Президент фирмы «Роллс-Ройс» прибыл на «роллс-ройсе». Не на таком шикарном, белом, лакированном и хромированном, на каких разъезжают черные пимпы с белыми девушками вокруг Централ-парка или высокого класса драг-дилеры. На скромном серебристо-сером «роллсе», небольшом по размеру, из тех, что не требуют шофера в фуражке. «Роллс» вел его бизнесмен-сотрудник, и выглядели они оба достаточно скромно. Стивен даже вышел им навстречу — что бывает достаточно редко. Он провожает своих гостей, но двери им открываю я или, реже, — Ольга. Я думаю, что в душе Гэтсби презирает фирму «Роллс-Ройс» за некоторую вульгарность ее продукции, может, именно за то, что на их автомобилях разъезжают пимпы и драг-дилеры. На стивеновских автомобилях, хотя их и выпускается несравненно меньшее количество (стоят они почти такие же деньги, как и «роллс-ройсы»), драг-дилеры не разъезжают. «Наши» автомобили респектабельны, как старый английский хорошего твида консервативный костюм, с виду вроде и ничего особенного, но знаток остановит взгляд и оценит непременно строгую сдержанность формы и цвета.
Я подал этой публике наверх в кабинет Стивена кофе на серебряном подносе, а также заваренный отдельно для президента чай в серебряном чайничке — оставил все это им, пусть сами себе наливают, они уже разложили бумаги, зачем им мешать, и спустился на кухню.
Через некоторое время появился на кухне Стивен, спросил: «Как все движется, Эдвард?» Я сказал, что если они готовы, то через пять минут я буду готов подать им ланч. «Отлично!» — воскликнул Стивен и нырнул в бейсмент, пошел выбрать к ланчу вино. По степени качества вина можно всегда безошибочно определить ценность, какую Стивен придает своим гостям. От этих, как я догадываюсь, он хотел, чтобы они поделились с ним своей distribution сетью, то есть взялись продавать и его автомобили. Наверняка у них хорошая сеть — еще бы нет, могущественная фирма. Я оказался прав. Стивен вернулся с двумя бутылками «Шато Хот-Брийон» 1961 года. «О! — подумал я, — по первому разряду принимает». Даже то, что Линда предупредила меня еще вчера, чтоб я надел сегодня свои черные служебные брюки, белую рубашку и пиджак («Стивен просил меня тебе сказать», — дипломатично заявила Линда), даже это обстоятельство подчеркивало важность происходящего.
Я разбаловался, испорченный слуга мировой буржуазии, и позволяю себе подавать ланчи Стивену и его людям даже будучи одет в тишотку с надписью «Кокаин опасен для жизни!». Или же у меня есть другая тишотка, подаренная мне в свое время Бриджит, с надписью «IRT лайнс», то есть линия IRT нью-йоркского сабвея, самая главная ист-сайдовская линия, скрытая под Лексингтон-авеню, — я гордо щеголяю в ней, патриот Ист-сайда. Тишотка эта раньше принадлежала самому Ричарду Хеллу — нашей нью-йоркской номер один панк-звезде. Бой-френд Бриджит — Дуглас — был некоторое время барабанщиком у Ричарда Хелла. В этой тишотке, разрезанной лезвием там и сям, специально разрезанной, Ричард Хелл давал интервью газетчикам. Я нагло появляюсь, зашив всего пару дыр в этой панк-реликвии, перед очи Гэтсби. Мое «падение» произошло постепенно, не сразу. Вначале я всякий день был облачен в черные брюки и белую рубашку.
Роллс-роевцы и Гэтсби сели за стол — я дал им баранину и пареные овощи, которые я сам ненавижу, и свистнул вверх — приглашая этим свистом Линду занять ее место за кухонным столом. Кроме Линды с нами должен был еще обедать мистер Ричардсон, он теперь работает в нашем доме всякий день над очередным фантастическим проектом Гэтсби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94