-- Ричард
Иванович огляделся по сторонам и снизил голос до шепота: -- Немедленно! Сию же
секунду!..
-- Но куда, -- пожал плечами солдатик, -- и как? Крылатый конь усквозил в
эмпиреи, летательный аппарат Сундукова я ухайдокал...
-- Вы?! -- ахнул Ричард Иванович. -- Шлепнут! Уж будьте уверены, душа моя,
поставят к стенке и -- шлепнут!..
-- Вот и драпану, -- горько пошутил Тюхин, -- в Лимонию... В Рай...
-- Оно бы -- с Богом, только вы мне, счастье мое, жизнь спасли. Долг, как
говорится, платежом... -- Ричард Иванович поднял велосипед и выправил руль. --
Есть тут один вполне безумный вариантец. Плавать умеете?.. Надо же, а я так и
не удосужился... Вобщем, садитесь-ка партайгеноссе, на раму, и живенько,
живенько, пока не опередили. Я ведь, Тюхин, такую информацию провидческими
своими очами выглядел!..
-- Где?
-- Да все там же, в Смольном, из кабинета всенародно обожаемой императрицы...
Вот так они и поехали -- интеллигент в шляпе, но без штанов -- сзади, на
багажнике, военизированный Тюхин -- в седле, за рулем. Ричард Иванович как-то
подозрительно быстро оклемался, повеселел, заболтал ногами, мешая Тюхину, запел
"Лили Марлен". Слов Тюхин, разумеется, не знал, а потому терпеливо молчал,
размышляя об этих странных, чуть навыкате, как у всех здешних кандидатов в
покойники, глазах сидевшего сзади, чересчур уж пронзительных, подчеркнуто
живых, что ли, ненастоящих...
Свернули на Воинова. Большой Дом чудом уцелел, только стекла повышибало и на
всех этажах полоскались на ветру казенные шторы. У четвертого подъезда валялся
труп. Тюхину вдруг показалось, что глаза у трупа взмаргивали. "Вот, вот оно! --
пронзило крутившего педали, которому вспомнились в это мгновение глаза отца,
ночью, в сорок девятом, прыгавшего на одной ноге, все никак не попадая в
штанину, такие чужие, остановившиеся, уже почти мертвые...
-- Вот! Вот оно! -- выкрикнул Тюхин, да так громко, так неожиданно, что Ричард
Иванович испуганно осекся. А тут еще, как нарочно, через дорогу перед колесами
переметнулось что-то темное, здоровенное. Они грохнулись на мостовую.
-- Кажется, крыса, -- сказал Тюхин растерянно.
-- Хуже! -- простонал крепко зашибшийся Зоркий. -- это кот мой... черный...
названный в честь... э... Кузявкина -- Кузей... К чему бы?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Было это давным-давно, когда по Суворовскому еще ходили трамваи. На 8-ой
Советской мальчик сел на "пятерку" и доехал до кольца. Остановка называлась
таинственно -- "перевоз Смольного". Мальчик, волнуясь, вышел на берег реки и
впервые в жизни увидел настоящий морской туман. Хлюпала вода. На невидимом
корабле звякала невидимая рында. Сквозь ладони, сложенные "бинокликом", мальчик
вглядывался во мглу и сердце у него билось, потому что там, за туманом, была
страна его отчаянной мальчишеской мечты по имени...
-- Америка! -- прошептал невозможный Ричард Иванович.
Тюхин вздохнул.
Они стояли на берегу сгинувшей в туманной мгле Невы и внизу, прямо под ногами,
плюхалась привязанная к свае лодка. Она была выкрашена в дурацкий розовый цвет,
а на носу ее было написано белилами: "Надежда".
Беглецы спустились к воде. Звякнула цепь -- ржавая, на замке, таком, Господи,
хлипеньком с виду, несерьезном. Казалось, только дерни как следует...
Ричард Иванович Зоркий нетерпеливо дернул.
Глава двадцать третья
Продолжение следует...
Большая белая чайка по имени К. К., сделав круг, снова нырнула в
хлор-пикриновую завесу. Смертоносный туман был густ, почти непрогляден, и лишь
ориентируясь на одинокостоящее у забора спецлечебницы 1 1 дерево,
она снова отыскала по меньшей мере странную парочку. Первый же вираж убедил ее,
что никакой ошибки не было. Пронесясь над самыми головами копошившихся у лодки
химероидов, чайка по имени К. К. торжествующе воскликнула: "Они!.. Они!..".
Левый, в нижнем белье и в соломенной шляпе, в той, в прошлой его милицейской
жизни звался Ричардом Зорким и был до такой степени засекречен, что сама
товарищ лейтенант Шизая И. М. терялась в догадках. Ходили слухи, что имел он
чин чуть ли не белобилетника, а стало быть -- невоеннообязанного, чего попросту
быть не могло, а если все-таки имело место, то разве что в единичном, из ряда
вон выходящем случае.
Вторым был некто Тюхин -- типчик морально и творчески несостоятельный,
политически неблагонадежный, нечистый на руку. Судя по всему, и в данный момент
он посягал на чужую собственность, неумело колотя булыжником по замку
привязанной к свае лодки, каковое действие сопровождалось нецензурными,
понимаешь, выражениями, говоря конкретней -- матом.
Встревоженно кружа, переселившаяся в белокрылую птицу душа полковника запаса К.
К. Всуева бдительно следила за происходящим.
Ричард Иванович нервничал. Обмахиваясь шляпой, он выговаривал Тюхину:
-- Ах, батенька, да кто ж так бьет?! Ну так бить же нужно, а не тюкать, тюха вы
этакий!.. Вот руки-то -- крюки! Ну что, не поддается? Ну, знаете, голубь, вам
бы не лодки... м-ме... воровать, а... Молчу, молчу!.. А между тем, Тюхин,
слышите -- поднимается ветерок!.. Что?! И вы спрашиваете: ну и что?! Господи, с
кем я связался -- это же государственная граница, Тюхин! Развеется туман и
первый же Карацупа из трехлинеечки -- кых!.. кых!.. И гудбай, Америка!..
-- Туда нам, выродкам, и дорога!..
-- Экий вы, право! А еще... а еще... космополит называется!..
Проклятый замочек -- хоть ты тресни -- не поддавался. Тюхин уже вконец употел,
куроча его. Да тут еще, вдобавок к Ричарду Ивановичу, эта невесть откуда
взявшаяся чайка! Она так и норовила клюнуть Тюхина в мозжечок хирургически
острым клювом. Глазки у нее были красные, злобные, как у допившегося до безумия
бывшего тюхинского парторга. Как он, гад, орал тогда, в сортире, взяв Тюхина за
грудки: "Еще на коленях приползешь! Сапоги, понимаешь, целовать будешь!.."
-- Как же -- разбежался и нога в говне! -- пробормотал незадачливый похититель
портфелей, отмахиваясь от крылатой фурии. Терпение у него лопнуло. Тюхин вынул
из кармана именной "браунинг" Зловредия Падловича и передернул затвор.
Ричард Иванович ахнул:
-- Значит, это все-таки вы, вы убили нашего дорогого Человека-с-Пистолетом?!
-- Ну и я. И что?
-- Э-э... Молодцом-с!
Чайка по имени К. К., испуганная блеском металла, взметнулась было в небеса, но
этот псих в трофейном обмундировании стрелять по ней не стал. С трудом
сдерживая дрожь в руках, (а он держал свою пукалку обеими руками), Тюхин трижды
выпалил по замку и тот раскрылся, как миленький. Точнее, как беспринципный рот
бывшего слепца-провиденциалиста, упавшего-таки -- на всякий случай! -- на одно
колено.
-- Родина-мать, прощай! -- на лету сориентировавшись, вскричал, прижавший руку
к сердцу, Ричард Иванович Зоркий.
Толкаясь, они забрались в вертлявую лодчонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Иванович огляделся по сторонам и снизил голос до шепота: -- Немедленно! Сию же
секунду!..
-- Но куда, -- пожал плечами солдатик, -- и как? Крылатый конь усквозил в
эмпиреи, летательный аппарат Сундукова я ухайдокал...
-- Вы?! -- ахнул Ричард Иванович. -- Шлепнут! Уж будьте уверены, душа моя,
поставят к стенке и -- шлепнут!..
-- Вот и драпану, -- горько пошутил Тюхин, -- в Лимонию... В Рай...
-- Оно бы -- с Богом, только вы мне, счастье мое, жизнь спасли. Долг, как
говорится, платежом... -- Ричард Иванович поднял велосипед и выправил руль. --
Есть тут один вполне безумный вариантец. Плавать умеете?.. Надо же, а я так и
не удосужился... Вобщем, садитесь-ка партайгеноссе, на раму, и живенько,
живенько, пока не опередили. Я ведь, Тюхин, такую информацию провидческими
своими очами выглядел!..
-- Где?
-- Да все там же, в Смольном, из кабинета всенародно обожаемой императрицы...
Вот так они и поехали -- интеллигент в шляпе, но без штанов -- сзади, на
багажнике, военизированный Тюхин -- в седле, за рулем. Ричард Иванович как-то
подозрительно быстро оклемался, повеселел, заболтал ногами, мешая Тюхину, запел
"Лили Марлен". Слов Тюхин, разумеется, не знал, а потому терпеливо молчал,
размышляя об этих странных, чуть навыкате, как у всех здешних кандидатов в
покойники, глазах сидевшего сзади, чересчур уж пронзительных, подчеркнуто
живых, что ли, ненастоящих...
Свернули на Воинова. Большой Дом чудом уцелел, только стекла повышибало и на
всех этажах полоскались на ветру казенные шторы. У четвертого подъезда валялся
труп. Тюхину вдруг показалось, что глаза у трупа взмаргивали. "Вот, вот оно! --
пронзило крутившего педали, которому вспомнились в это мгновение глаза отца,
ночью, в сорок девятом, прыгавшего на одной ноге, все никак не попадая в
штанину, такие чужие, остановившиеся, уже почти мертвые...
-- Вот! Вот оно! -- выкрикнул Тюхин, да так громко, так неожиданно, что Ричард
Иванович испуганно осекся. А тут еще, как нарочно, через дорогу перед колесами
переметнулось что-то темное, здоровенное. Они грохнулись на мостовую.
-- Кажется, крыса, -- сказал Тюхин растерянно.
-- Хуже! -- простонал крепко зашибшийся Зоркий. -- это кот мой... черный...
названный в честь... э... Кузявкина -- Кузей... К чему бы?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Было это давным-давно, когда по Суворовскому еще ходили трамваи. На 8-ой
Советской мальчик сел на "пятерку" и доехал до кольца. Остановка называлась
таинственно -- "перевоз Смольного". Мальчик, волнуясь, вышел на берег реки и
впервые в жизни увидел настоящий морской туман. Хлюпала вода. На невидимом
корабле звякала невидимая рында. Сквозь ладони, сложенные "бинокликом", мальчик
вглядывался во мглу и сердце у него билось, потому что там, за туманом, была
страна его отчаянной мальчишеской мечты по имени...
-- Америка! -- прошептал невозможный Ричард Иванович.
Тюхин вздохнул.
Они стояли на берегу сгинувшей в туманной мгле Невы и внизу, прямо под ногами,
плюхалась привязанная к свае лодка. Она была выкрашена в дурацкий розовый цвет,
а на носу ее было написано белилами: "Надежда".
Беглецы спустились к воде. Звякнула цепь -- ржавая, на замке, таком, Господи,
хлипеньком с виду, несерьезном. Казалось, только дерни как следует...
Ричард Иванович Зоркий нетерпеливо дернул.
Глава двадцать третья
Продолжение следует...
Большая белая чайка по имени К. К., сделав круг, снова нырнула в
хлор-пикриновую завесу. Смертоносный туман был густ, почти непрогляден, и лишь
ориентируясь на одинокостоящее у забора спецлечебницы 1 1 дерево,
она снова отыскала по меньшей мере странную парочку. Первый же вираж убедил ее,
что никакой ошибки не было. Пронесясь над самыми головами копошившихся у лодки
химероидов, чайка по имени К. К. торжествующе воскликнула: "Они!.. Они!..".
Левый, в нижнем белье и в соломенной шляпе, в той, в прошлой его милицейской
жизни звался Ричардом Зорким и был до такой степени засекречен, что сама
товарищ лейтенант Шизая И. М. терялась в догадках. Ходили слухи, что имел он
чин чуть ли не белобилетника, а стало быть -- невоеннообязанного, чего попросту
быть не могло, а если все-таки имело место, то разве что в единичном, из ряда
вон выходящем случае.
Вторым был некто Тюхин -- типчик морально и творчески несостоятельный,
политически неблагонадежный, нечистый на руку. Судя по всему, и в данный момент
он посягал на чужую собственность, неумело колотя булыжником по замку
привязанной к свае лодки, каковое действие сопровождалось нецензурными,
понимаешь, выражениями, говоря конкретней -- матом.
Встревоженно кружа, переселившаяся в белокрылую птицу душа полковника запаса К.
К. Всуева бдительно следила за происходящим.
Ричард Иванович нервничал. Обмахиваясь шляпой, он выговаривал Тюхину:
-- Ах, батенька, да кто ж так бьет?! Ну так бить же нужно, а не тюкать, тюха вы
этакий!.. Вот руки-то -- крюки! Ну что, не поддается? Ну, знаете, голубь, вам
бы не лодки... м-ме... воровать, а... Молчу, молчу!.. А между тем, Тюхин,
слышите -- поднимается ветерок!.. Что?! И вы спрашиваете: ну и что?! Господи, с
кем я связался -- это же государственная граница, Тюхин! Развеется туман и
первый же Карацупа из трехлинеечки -- кых!.. кых!.. И гудбай, Америка!..
-- Туда нам, выродкам, и дорога!..
-- Экий вы, право! А еще... а еще... космополит называется!..
Проклятый замочек -- хоть ты тресни -- не поддавался. Тюхин уже вконец употел,
куроча его. Да тут еще, вдобавок к Ричарду Ивановичу, эта невесть откуда
взявшаяся чайка! Она так и норовила клюнуть Тюхина в мозжечок хирургически
острым клювом. Глазки у нее были красные, злобные, как у допившегося до безумия
бывшего тюхинского парторга. Как он, гад, орал тогда, в сортире, взяв Тюхина за
грудки: "Еще на коленях приползешь! Сапоги, понимаешь, целовать будешь!.."
-- Как же -- разбежался и нога в говне! -- пробормотал незадачливый похититель
портфелей, отмахиваясь от крылатой фурии. Терпение у него лопнуло. Тюхин вынул
из кармана именной "браунинг" Зловредия Падловича и передернул затвор.
Ричард Иванович ахнул:
-- Значит, это все-таки вы, вы убили нашего дорогого Человека-с-Пистолетом?!
-- Ну и я. И что?
-- Э-э... Молодцом-с!
Чайка по имени К. К., испуганная блеском металла, взметнулась было в небеса, но
этот псих в трофейном обмундировании стрелять по ней не стал. С трудом
сдерживая дрожь в руках, (а он держал свою пукалку обеими руками), Тюхин трижды
выпалил по замку и тот раскрылся, как миленький. Точнее, как беспринципный рот
бывшего слепца-провиденциалиста, упавшего-таки -- на всякий случай! -- на одно
колено.
-- Родина-мать, прощай! -- на лету сориентировавшись, вскричал, прижавший руку
к сердцу, Ричард Иванович Зоркий.
Толкаясь, они забрались в вертлявую лодчонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60