- Нет.
- Тогда почему?..
- Потому, что Рыжий - это банально.
А сушняк потрескивал, пел в костре, и веселый живой огонь трепетал,
метался на чернеющих ветках, брызгал вдруг осиными роями искр, исходил
прозрачным дурманящим дымом, и тот взмывал невесомыми клубами, терялся в
черном бархате неба, траченном звездной молью...
Вот также вливался в небо горький седой дым горящих прошлогодних
листьев тогда, на кладбище, только небо было другое - низкое, серое, оно
клубилось над самыми верхушками голых продрогших берез, сеяло на землю
мельчайшую водяную пыль, холодную, неуютную, - жалкую пародию на веселый
весенний дождь. Они шли по осклизлой тропинке - Ксения Владиславовна,
Наташа, Виктор, - и по сторонам в промозглом тумане проступали оградки,
обелиски, кресты, а сзади остались тихий говор немногих пришедших, и
рыхлая свежая насыпь над могилой Глеба, и нелепая роскошь цветов на ней.
Наташа шла слепо, невидяще, и ее неестественно прямая фигурка
постепенно отдалялась, уходила вперед, расплывалась тенью в холодной
туманной мороси, и Ксения Владиславовна придержала Виктора за локоть,
шепнула тихонько:
- Ты будь сейчас рядом, Витя, постарайся отвлечь ее чем-нибудь,
хорошо? Слишком тяжело ударила Наташу эта смерть...
"Наташу... А вас?" - думал Виктор, искоса глядя в это темное,
стремительно дряхлеющее лицо. Он отвернулся, покусал губы, сказал:
- Один мой друг (он археолог) собирается летом искать какое-то
языческое капище. Звал меня с собой. Может быть?..
- Это хорошо, Витя. - Ксения Владиславовна зябко поежилась, спрятала
ладони в рукава плаща. - Увези ее на время из города. Тогда и я уеду. К
сестре.
И вот уходит пятый день с тех пор, как исчез, растаял в пыльном
мареве город, - пятый день лесного безлюдья, одуревших от собственной
голосистости птиц, новорожденных цветов и чего-то еще, что совсем недавно
не волновало, что теперь обязательно нужно найти, как смысл, как цель
жизни.
А отсветы походного костра шарят по знакомым едва ли не с детства
лицам, высвечивая в них новые, не осознанные черты, и это хорошо.
А Наташа... Она ожила, оттаяла за эти пять дней, и это очень-очень
хорошо.
Корабль горел. Он полыхал каким-то диким, ослепительно-золотым
пламенем, и толпы обезличенных ужасом людей неуместно и бесполезно
метались по палубе, по бесконечным темным и тесным трюмным переходам, и
это было жутко, но еще более жуткой была бесшумность этого ада полуодетых
истерзанных тел, белых от страха глаз, обезображенных немыми воплями ртов.
Единственным звуком был частый надтреснутый лязг корабельного колокола -
назойливый, приглушенный...
Виктор барахтался, рвался из последних сил, но что-то держало руки,
не пускало, и отсветы золотого пламени метались по лицу, и не смолкал
где-то вдалеке торопливый лязгающий звон, и нельзя было даже закричать от
ужаса, от смертной тоски и бессилия - крик не шел из стиснутого судорогой
горла - но удалось, изнемогая от непомерных усилий, раскрыть, разорвать
наконец слипшиеся от пота веки.
Виктор обмер, заморгал растеряно на окружающий мир, где не оказалось
ни корабля, ни пожара, ни темноты; где не было исходящих почти осязаемым
ужасом толп; где от ночного кошмара остались только золотые отсветы
шныряющих по лицу солнечных зайчиков и веселая дробь - там, за тонким
брезентом палатки, у костра, Наташа тарахтит ложкой по котелку: завтрак
готов.
Виктор с трудом выпутался из спального мешка. Лежбище слева уже
пустовало - Антон вылез на свет божий и наверняка изволит делать свою
вывихнутую зарядку. Костолом-любитель...
Справа спал Толик. В недрах спальника смутно белело его лицо -
худощавое, матовое, лицо строгого постника и аскета. Как обманчива бывает
внешность!
Виктор глянул на свои часы, подвешенные к потолку при помощи бельевой
прищепки, снова поглядел на Толика, подумал. Потом надел часы на руку, а
прищепку, старательно прицелившись, нацепил на длинный толиков нос и, как
был, на четвереньках, проворно ускакал из палатки.
Снаружи было утро. Снаружи было солнечно, и совсем рядом гремела,
играла искристыми бурунами река, и какая-то пичуга, пристроившись на крыше
наташиной палатки, звенела, спорила с речным громом, самозабвенно раздувая
крошечное горло. А над всем этим навис бездонный купол прозрачной
хрустальной синевы, и на востоке синева сплавлялась с золотом и лилась
оттуда в бескрайний, вымытый утренними росами мир зеленью трав и листвы.
- Вот это да!.. - Виктор замотал головой от избытка чувств. Картина
пробуждающегося мира привела его в состояние детского восторга - истового
и бездумного. Наташа, колдовавшая над посудой, обернулась на его
восклицание, улыбнулась мягко, ласково:
- Доброе утро, Вить. Чаю хочешь?
- Чаю? - Виктор даже опешил слегка от этой ласковости, показавшейся
ему чрезмерной. - Спасибо, Наташенька, с удовольствием!
- Тогда принеси воды, вскипяти, завари и пей на здоровье. - Наташа
запустила в его сторону пустым котелком. - Только, Вить... Это, конечно,
твое личное дело, но если ты так и пойдешь на четвереньках, то котелок
нести очень-очень неудобно будет. Так что, может быть, все-таки встанешь
на задние конечности?
Вода в реке была холодная и изумительно прозрачная. Виктор отчетливо
видел укатанную гальку дна, зацепившиеся за нее темные струйки водорослей,
из последних сил сопротивляющиеся стремительному течению; видел, хотя
глубина в этом месте была больше метра. Потом он заметил серую пятнистую
рыбу, медленно и с трудом пробирающуюся навстречу неудержимо мчащимся
массам ледяной воды, и засмотрелся на нее, забыв о котелке.
А потом сзади чуть слышно хрустнули камешки, и Виктор осознал наличие
азартного, изо всех сил сдерживаемого сопения за спиной. Он чуть выждал и
резко, не выпрямляясь, метнулся в сторону. Толик, пытавшийся напялить ему
на голову чехол от палатки, промахнулся и с плеском влетел в воду.
Подошел с полотенцем через плечо Антон. Рыжие локоны аккуратно
расчесаны, огненная борода - тоже... Интересно, а эту медную проволоку,
которой так обильно курчавится его могучая грудь, он тоже расчесывает?
Некоторое время Антон слушал, как выбирающийся на берег Толик яркими
сочными красками живописует поведение Виктора, температуру воды и свою
печальную судьбу (необходимость ограничивать палитру ввиду присутствия
невдалеке дамы Толик компенсировал поистине виртуозным использованием
доступных ему средств).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62