Когда Элан вошел в контору, Том Льюис работал в своей клетушке. После беседы в автомобиле Дан Орлифф поспешно укатил, по всей видимости, в редакцию “Пост”. Элану пришлось еще раз изложить все, что происходило во время встречи с премьер-министром, — на этот раз Тому Льюису.
— Вот что я скажу, — не без зависти отметил Том. — Уж если ты вцепился в кость, у тебя ее не отнять.
Элан рассеянно кивнул. Он раздумывал, не позвонить ли ему Шерон, с другой стороны, никакого повода для этого у него не было. После короткой беседы по телефону два дня назад они больше так и не разговаривали.
— Да, кстати, — вспомнил Том. — Тебе посылка. Доставлена шофером и все такое прочее. Лежит у тебя в офисе.
Снедаемый любопытством, Элан заторопился к себе в клетушку. В центре стола он увидел квадратную коробку, обернутую бумагой. Распаковав ее, он открыл крышку. Под несколькими слоями папиросной бумаги он обнаружил глиняный бюст. А рядом записка:
“Я все старалась, чтобы было похоже на мистера Крамера, но каждый раз получалось то, что ты видишь. Поэтому — без булавок, пожалуйста! С любовью, Шерон”.
Элан взял бюстик в руки. Это был, ликующе отметил он, вполне похожий портрет его самого.
Глава 3
Менее чем в четверти мили от апартаментов премьер-министра в отеле “Ванкувер” судья Стэнли Уиллис, член Верховного суда провинции Британская Колумбия, уже около часа беспокойно мерил шагами свой служебный кабинет.
В душе судьи Уиллиса, внешне суховатого, сурового и невозмутимого, шло ожесточенное сражение.
Линия фронта в этой битве пролегла с беспощадной четкостью. По одну сторону находились его судейская целостность, неподкупность и честность, по другую — его собственная совесть. Пересекались они на одном предмете. Анри Дюваль.
Эдгар Крамер заявил помощнику премьер-министра:
“У благотворителей Дюваля не осталось более никаких легальных возможностей предпринять что-либо еще”. Элан Мэйтлэнд после недельных поисков юридических прецедентов пришел к такому же выводу.
Судья Уиллис располагал сведениями, свидетельствующими, что они оба ошибались. Сведения эти, если их умело использовать, освободят Анри Дюваля из его заточения на судне как минимум временно, а вполне возможно, и навсегда.
Ключ к решению проблемы находится в тяжелом фолианте “Британская Колумбия. Отчеты. Том 34, 1921 год”, открытом на странице, озаглавленной “Король против Ахмеда Сингха”.
Бумага, на которой были напечатаны эти слова и последующий текст, выцвела и пожелтела от времени. Но суждение закона оставалось столь же обязательным и непререкаемым, как если бы было вынесено только вчера.
Канадский судья постановил: “Ахмед Сингх в 1921 году… (а значит, и Анри Дюваль сегодня) не мог быть депортирован только на судно.
Любое лицо (как объявил давно скончавшийся судья еще в 1921 году) должно быть депортировано в ту страну, откуда оно прибыло, — и ни в какое другое место”.
Но “Вастервик” не направлялся в Ливан.., в страну, откуда прибыл Анри Дюваль.., где он сел на судно. “Вастервик” был океанским бродягой, очередной заход у него намечался в Белфаст, а дальнейший маршрут пока еще не был определен.
Поэтому приказ о депортации Анри Дюваля является противозаконным и не имеющим юридической силы.
Это вытекало из дела “Король против Ахмеда Сингха”.
Все факты, касающиеся “Вастервика”, судья Уиллис собирал тайком — так же, как он скрытно следил за всеми другими подробностями дела Анри Дюваля.
Ему сообщили, что Элан Мэйтлэнд и Том Льюис вели поиски юридических прецедентов, которые помогли бы предотвратить депортацию Анри Дюваля. Узнал он и об их неудаче, что его совсем не удивило.
Судья Уиллис не винил двух молодых адвокатов за то, что они не смогли докопаться до дела “Король против Ахмеда Сингха”. Оно было ошибочно аннотировано, индексировано и отнесено совершенно к другому разделу, в чем, в общем, не было ничего необычного, такое в судебной практике случается довольно часто. Да и сам судья никогда бы о нем не узнал, если бы давным-давно по чистой случайности не натолкнулся на старый отчет, который остался у него в памяти.
Если бы он был адвокатом Анри Дюваля, раздумывал судья Уиллис, он бы немедленно, сегодня же днем подал новую апелляцию. А как судья он бы немедленно удовлетворил подобное ходатайство. И вынес бы не какой-то половинчатый ордер ниси, как поступил прежде, а полноценный приказ доставить задержанного в суд, который в тот же момент освободил бы Анри Дюваля из его тюрьмы на “Вастервике”.
Но он был судья — и не был адвокатом. Никому на свете не дано быть и тем, и другим.
Задача судьи — рассматривать в судебном порядке представленные ему дела. В его функции не входило прямо вмешиваться в судебные дела или предпринимать шаги, дающие преимущество одной тяжущейся стороне над другой. Нет, иногда, конечно, судья может намекнуть адвокату, дать ему понять, что, по его мнению, нужно делать, чтобы восторжествовала справедливость. Он и сам так поступил с Эланом Мэйтлэндом во время слушания ходатайства по делу Анри Дюваля.
Однако за этими пределами вмешательство судьи являлось недопустимым. Более того, оно рассматривалось как измена высокому предназначению судьи.
Судья Уиллис снова принялся расхаживать по ковру в промежутке между окном и столом. Сегодня его широкие костистые плечи были опущены, словно на них давило тяжелое бремя ответственности. На длинном угловатом лице лежало напряженное и обеспокоенное выражение трудной работы мысли.
“Если бы только я не был тем, что есть, — размышлял судья Уиллис, — все было бы так просто. Поднять трубку вот этого телефона на столе и попросить Элана Мэйтлэнда. И просто сказать ему: “Загляните в “Британскую Колумбию”. Отчеты. Том 34, 1921 год, страница 191, “Король против Ахмеда Сингха”. А больше ничего и не нужно. Мэйтлэнд догадливый молодой человек, и еще до закрытия регистратуры объявится здесь с ходатайством по поводу нарушения неприкосновенности личности”. В таком случае судно уйдет без Анри Дюваля. “И мне не все равно, будет так или нет, — подумал он. — Элану Мэйтлэнду не все равно. И мне тоже. Но только потому, что я есть то, что есть, я не могу.., ни прямо, ни косвенно.., не могу этого сделать”.

И все же.., существовала негласная большая посылка.
Эту фразу он запомнил еще с давних времен, обучаясь на юридическом факультете. Ее и до сих пор полагалось заучивать, хотя теперь в присутствии судей упоминалась она крайне редко.
В основе негласной большой посылки лежала доктрина, что ни один судья, каковы бы ни были его намерения, не может быть абсолютно беспристрастен. Судья остается человеком, поэтому ему никогда не удается полностью уравновесить чаши весов. Вольно или невольно все его помыслы и поступки подвержены влиянию событий в его настоящей и прошлой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132