А после так же, по внезапной стылости в носу, по запаху твердеющей воды вдруг понимаешь; всё, теперь конец и осени — зима напоминает о себе. Потом весна придёт, и снова первым известит о ней не солнце, не ветер и не ласточки, а терпкий запах тающей смолы, нагретых досок, подсыхающей земли и пробивающейся зелени, а после наступающее лето щекотнёт в ноздрях полынным ароматом трав, цветов, дорожной пыли, застоявшейся воды и конского навоза. А потом всё повторится сначала, и так, наверное, будет раз за разом до тех пор, пока не умрёшь.
А после будет без тебя.
Пыхтя и отдуваясь, Фриц еле поспевал за господином кукольником, поддерживал мешок и размышлял, что, наверное, и у каждого времени суток есть свой запах, по которому вот так же безошибочно и просто можно распознать, когда взошло солнце, когда пора обедать, а когда — ложиться спать. С Утра в окно тянуло туманом и мочой, креветками и рыбой с рынка, свежим хлебом из пекарен и вонючей копотью от ворвани, перегоревшей в фонарях. Днём город наполняли запахи пряностей, смолы и кислых кож из порта, пива и пивного супа, растопленного сала и тележной смазки, мокрого сукна, навоза, убежавшего молока и торфяного дыма из кухонных труб. Но вечерний Брюгге пах совсем иначе. Лавки к этому времени уже все закрывались, а таверны и пивные погребки предлагали горожанам и приезжим знаменитое брюжское пиво, закуски и неизменную трубочку с добрым амстердамским табачком. Эти запахи смешивались с перегретым воском и ладаном из церковных врат, с духами проходящих модников и вертопрахов, с нечистым духом нищих и бродяг, образуя дикую смесь на грани между ароматом и зловонием. От бесчисленных лотков тянуло раскалённым маслом для лепёшек koeke-bakke, рыбой, печёными яблоками, подогретым вином, жареной свининой с перцем, пирогами с цаплей и горячими вафлями, а от каналов — деревянной гнилью свай, смолой от лодочных бортов, улитками и влажностью зелёной, зацветающей воды. От стен тянуло старой краской и нагретой штукатуркой, мостовая пахла мусором: помоями и мылом, а распахнутые окна — подгоревшим ужином, увядшими настурциями в ящиках, просохшим тюфяком и прочим, прочим, прочим — всем, чем пахнет город и что никогда не удаётся до конца распознать, но всегда безошибочно узнаётся.
Фрицу очень хотелось есть. Желудок, приятно озадаченный вчерашним пиршеством, настойчиво требовал продолжения. Но как раз поесть они и не успели, лишь малышке Октавии позволили перехватить кусок лепёшки с мёдом и выпить кружку молока. Перед уходом из гостиницы Карл Барба порывался закупить провизии, но их новый знакомый отговорил его, оправдываясь нехваткой времени.
— Нет, нет, господин сицилиец, мягко, но решительно сказал он, когда Карл-баас вознамерился спуститься вниз. — Негоже упускать момент, когда дневная стража уже устала, а вечерняя ещё не заступила. Вы и так переполошили полгорода. Скорее собирайтесь и пойдёмте. Берите только самое необходимое: одежду, что на вас, и кукол. Остальное не нужно.
— Но мои сундуки… полотна, декорации… — запротестовал было Карл Барба.
Йост покачал головой:
— Боюсь, сундуки и ящики придётся бросить здесь. Я поговорил с трактирщицей, она постарается их сохранить, но если что — не обессудьте.
Карл Барба сел, достал платок и вытер потный лоб. Напряжение минувшего дня давало о себе знать. В голосе, во взгляде, во всей позе кукольного мастера сквозила настороженная усталость. Руки его подрагивали.
— Куда вы хотите нас отвести?
— В безопасное место. Не бойтесь, — усмехнулся юноша, заметив нерешительность в глазах бородача, — я не служу испанцам или их наместникам.
— Вот как? Кому же вы служите?
— Искусству и поэзии, — отрезал он и встал. — И хватит расспросов! Идёмте, а то может быть поздно.
«Самое необходимое» едва вместилось в два мешка, большой и малый, остальные вещи пришлось бросить. Оставалось надеяться, что пугливая хозяйка не спалит их в камине. Теперь все четверо шагали по брусчатке мостовой, пробираясь вдоль каналов куда-то на восточную окраину города. Поэт вёл их непрямым путём, избегая площадей и шумных улиц. Откуда-то издалека доносилось хриплое пение, сопровождаемое глухими ударами барабана. Смотреть по сторонам было некогда, дома, каналы, узкие кривые переулки — всё перемешалось. Мальчишка давно уже потерял всякую ориентировку и вряд ли смог бы найти дорогу обратно в гостиницу. Запоздало вспомнилось, что он так и не удосужился узнать её название. Пузатый мешок покачивался в такт шагам, Фриц хватал его за углы и пытался поддерживать снизу. Барабан на длинном ремне при каждом шаге поддавал сзади под коленки. Отставая назад, забегая вперёд, непоседа Октавия в меру сил старалась держаться рядом и казалась не столько испуганной, сколько взволнованной, всё время раскрывала-закрывала свой зонтик. Её платье давно уже высохло, волосы покрыл чепец, а тополевые башмачки при первой же возможности ей купили новые. Процессия выглядела странноватой, но не привлекающей внимания — на улицах старого Брюгге видывали и не такое.
Неизвестность тревожила. Когда они миновали ратушу и кружным путём обогнули площадь, кукольник не выдержал и снова обратился к их провожатому:
— Куда мы всё-таки идем?
— Я вам сказал уже: в безопасное место, — терпеливо пояснил юноша. Несмотря на мешок за спиной, шёл он быстро и почти не смотрел по сторонам. — Зачем вам знать заранее?
— Porca Madonna! Почему бы и не знать?
— Да потому, что если вас поймают стражники, вы можете признаться, где это. А так — не сможете даже под пыткой.
Фриц при этих его словах слегка похолодел и вслед за бородачом ускорил шаг.
— Но вы не говорили, что ваше убежище находится так далеко.
Йост пожал плечами.
— Водой, наверно, было бы быстрее, — философски сказал он, — если найти толкового лодочника, конечно. Но мне некогда было искать.
— Что ж вы мне сразу не сказали! — Итальянец остановился, сбросил мешок и сердито поправил очки. — На лодке мы бы увезли всё сразу, а теперь тащим эти жалкие два мешка. Разве дела так делаются? Пять минут ничего не решали. Право слово, я уже начинаю жалеть, что доверился вам.
Поэт остановился тоже. Мешка, однако, с плеч не сбросил.
— Если хотите, можете вернуться. Если вас ещё не ждут в гостинице, наверняка поймают около. Говорите, на лодке увезли бы всё? А где б вы взяли эту лодку, позвольте спросить? Наняли канальщика? Так эта братия, — он помахал рукой, — похуже старых кумушек: через день весь Брюгге будет знать, куда вы поехали. И всё равно пришлось бы гнать порожняком — нагруженная лодка что жилая баржа, просто так не развернёшься и не выгребешь. Мы бы добрались до места к середине ночи, и это в лучшем случае. А в худшем нас бы захватило отливом и утащило в Звинн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
А после будет без тебя.
Пыхтя и отдуваясь, Фриц еле поспевал за господином кукольником, поддерживал мешок и размышлял, что, наверное, и у каждого времени суток есть свой запах, по которому вот так же безошибочно и просто можно распознать, когда взошло солнце, когда пора обедать, а когда — ложиться спать. С Утра в окно тянуло туманом и мочой, креветками и рыбой с рынка, свежим хлебом из пекарен и вонючей копотью от ворвани, перегоревшей в фонарях. Днём город наполняли запахи пряностей, смолы и кислых кож из порта, пива и пивного супа, растопленного сала и тележной смазки, мокрого сукна, навоза, убежавшего молока и торфяного дыма из кухонных труб. Но вечерний Брюгге пах совсем иначе. Лавки к этому времени уже все закрывались, а таверны и пивные погребки предлагали горожанам и приезжим знаменитое брюжское пиво, закуски и неизменную трубочку с добрым амстердамским табачком. Эти запахи смешивались с перегретым воском и ладаном из церковных врат, с духами проходящих модников и вертопрахов, с нечистым духом нищих и бродяг, образуя дикую смесь на грани между ароматом и зловонием. От бесчисленных лотков тянуло раскалённым маслом для лепёшек koeke-bakke, рыбой, печёными яблоками, подогретым вином, жареной свининой с перцем, пирогами с цаплей и горячими вафлями, а от каналов — деревянной гнилью свай, смолой от лодочных бортов, улитками и влажностью зелёной, зацветающей воды. От стен тянуло старой краской и нагретой штукатуркой, мостовая пахла мусором: помоями и мылом, а распахнутые окна — подгоревшим ужином, увядшими настурциями в ящиках, просохшим тюфяком и прочим, прочим, прочим — всем, чем пахнет город и что никогда не удаётся до конца распознать, но всегда безошибочно узнаётся.
Фрицу очень хотелось есть. Желудок, приятно озадаченный вчерашним пиршеством, настойчиво требовал продолжения. Но как раз поесть они и не успели, лишь малышке Октавии позволили перехватить кусок лепёшки с мёдом и выпить кружку молока. Перед уходом из гостиницы Карл Барба порывался закупить провизии, но их новый знакомый отговорил его, оправдываясь нехваткой времени.
— Нет, нет, господин сицилиец, мягко, но решительно сказал он, когда Карл-баас вознамерился спуститься вниз. — Негоже упускать момент, когда дневная стража уже устала, а вечерняя ещё не заступила. Вы и так переполошили полгорода. Скорее собирайтесь и пойдёмте. Берите только самое необходимое: одежду, что на вас, и кукол. Остальное не нужно.
— Но мои сундуки… полотна, декорации… — запротестовал было Карл Барба.
Йост покачал головой:
— Боюсь, сундуки и ящики придётся бросить здесь. Я поговорил с трактирщицей, она постарается их сохранить, но если что — не обессудьте.
Карл Барба сел, достал платок и вытер потный лоб. Напряжение минувшего дня давало о себе знать. В голосе, во взгляде, во всей позе кукольного мастера сквозила настороженная усталость. Руки его подрагивали.
— Куда вы хотите нас отвести?
— В безопасное место. Не бойтесь, — усмехнулся юноша, заметив нерешительность в глазах бородача, — я не служу испанцам или их наместникам.
— Вот как? Кому же вы служите?
— Искусству и поэзии, — отрезал он и встал. — И хватит расспросов! Идёмте, а то может быть поздно.
«Самое необходимое» едва вместилось в два мешка, большой и малый, остальные вещи пришлось бросить. Оставалось надеяться, что пугливая хозяйка не спалит их в камине. Теперь все четверо шагали по брусчатке мостовой, пробираясь вдоль каналов куда-то на восточную окраину города. Поэт вёл их непрямым путём, избегая площадей и шумных улиц. Откуда-то издалека доносилось хриплое пение, сопровождаемое глухими ударами барабана. Смотреть по сторонам было некогда, дома, каналы, узкие кривые переулки — всё перемешалось. Мальчишка давно уже потерял всякую ориентировку и вряд ли смог бы найти дорогу обратно в гостиницу. Запоздало вспомнилось, что он так и не удосужился узнать её название. Пузатый мешок покачивался в такт шагам, Фриц хватал его за углы и пытался поддерживать снизу. Барабан на длинном ремне при каждом шаге поддавал сзади под коленки. Отставая назад, забегая вперёд, непоседа Октавия в меру сил старалась держаться рядом и казалась не столько испуганной, сколько взволнованной, всё время раскрывала-закрывала свой зонтик. Её платье давно уже высохло, волосы покрыл чепец, а тополевые башмачки при первой же возможности ей купили новые. Процессия выглядела странноватой, но не привлекающей внимания — на улицах старого Брюгге видывали и не такое.
Неизвестность тревожила. Когда они миновали ратушу и кружным путём обогнули площадь, кукольник не выдержал и снова обратился к их провожатому:
— Куда мы всё-таки идем?
— Я вам сказал уже: в безопасное место, — терпеливо пояснил юноша. Несмотря на мешок за спиной, шёл он быстро и почти не смотрел по сторонам. — Зачем вам знать заранее?
— Porca Madonna! Почему бы и не знать?
— Да потому, что если вас поймают стражники, вы можете признаться, где это. А так — не сможете даже под пыткой.
Фриц при этих его словах слегка похолодел и вслед за бородачом ускорил шаг.
— Но вы не говорили, что ваше убежище находится так далеко.
Йост пожал плечами.
— Водой, наверно, было бы быстрее, — философски сказал он, — если найти толкового лодочника, конечно. Но мне некогда было искать.
— Что ж вы мне сразу не сказали! — Итальянец остановился, сбросил мешок и сердито поправил очки. — На лодке мы бы увезли всё сразу, а теперь тащим эти жалкие два мешка. Разве дела так делаются? Пять минут ничего не решали. Право слово, я уже начинаю жалеть, что доверился вам.
Поэт остановился тоже. Мешка, однако, с плеч не сбросил.
— Если хотите, можете вернуться. Если вас ещё не ждут в гостинице, наверняка поймают около. Говорите, на лодке увезли бы всё? А где б вы взяли эту лодку, позвольте спросить? Наняли канальщика? Так эта братия, — он помахал рукой, — похуже старых кумушек: через день весь Брюгге будет знать, куда вы поехали. И всё равно пришлось бы гнать порожняком — нагруженная лодка что жилая баржа, просто так не развернёшься и не выгребешь. Мы бы добрались до места к середине ночи, и это в лучшем случае. А в худшем нас бы захватило отливом и утащило в Звинн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186