У меня и так куча дел. Ты знаешь, какая в Нидерландах затевается буча.
— А тебе-то что с того?
— Ну, надо же мне как-то скоротать пару веков, — ответил Тил. — К тому же поведение людей… Эй, ты чего?
— Пару что? — Травник начал привставать. — Пару веков?
— Эй, успокойся, успокойся! — Телли поднял руку. — Это ж я не о тебе. Думаю, Рик вернётся гораздо раньше.
— Да, конечно, лет через тридцать! — Жуга вскочил и зашагал по комнате туда-сюда. — Сущая мелочь, если судить по твоим меркам! Яд и пламя, на хрена ты вообще тогда ко мне приходишь? Душу мне травить? — Он остановился и с прищуром посмотрел на собеседника. — А ты изменился. Раньше ты не был… таким… таким…
— Бесстрастным?
— Равнодушным!
— Всё меняется, — философски заметил Тил. — Люди, знаешь ли, смертны. За эти годы я повидал много всего. Если бы я всё принимал близко к сердцу, вряд ли бы выжил.
Жуга остановился у окна. Потёр виски.
— Стол… — пробормотал он, — лавки… это же должно быть просто… очень просто… как ореховый паштет…
— О чем ты?
Ладони травника легли на подоконник. По стенам пробежала дрожь, свет замерцал, пол под ногами поехал. Со всех сторон раздались шорохи и скрипы. На мгновение возникло ощущение, что башня вот-вот рухнет, но, когда она шатнулась пару раз и ничего плохого не произошло, обоим сделалось понятно, что строение сродни тем деревам, которые в любую бурю лишь качаются, но не ломаются. Напугать могло другое: шевелилась сама комната, в которой не осталось ничего надёжного и прочного; стол покосился и начал оплывать, как перегретая свеча, потолок выгнулся куполом, гексагоны оконной решётки дали трещину — снаружи сразу потянуло свежестью весенней ночи; орнаменты на стенах и колоннах тоже начали ползти и двигаться, тянуться во все стороны побегами, буквально на глазах преображая комнатку в подобие лесной поляны.
— Жуга… — Тил переменился в лице и начал привставать; всегдашняя саркастическая усмешка исчезла с его лица. — Жуга, стой! Не трогай здесь ничего! Что ты…
Телли осёкся, когда ушедший из-под ног пол заставил его повалиться грудью на стол.
А через мгновение светящиеся стены погасли, со всех сторон донёсся еле слышный треск, и на пол посыпались клейкие чешуйки — это повсюду в замке на башнях из белых Деревьев одновременно лопнули почки.
Воцарилась тишина, Жуга убрал руку от стола, мгновение глядел на свои пальцы, всё ещё окаймлённые бледноватым сиянием, затем порывисто и резко повернулся к собеседнику.
— Я словно умер, — тихо проговорил он.
— Там, снаружи, так и думают, — таким же тихим голосом подтвердил Тил.
— А какая разница? — Травник горько поморщился и потёр грудь, где под разорванной рубахой звездой краснел на коже свежий огнестрельный шрам. — Та пуля из испанской аркебузы вполне могла меня убить, и ничего б не изменилось. Так уже было, помнишь? Снова, как тогда, в пустыне, надо выбирать — жизнь или безопасность. Можно без конца сидеть в убежище, но, если хочешь перемен, придётся выйти. Этот замок — золото глупца, пользы от него никакой, он мёртвый, как и твой народ. А я выбираю жизнь, Тил. Пусть я в ловушке. Пусть. Но если тело поймано, почему дух не может быть свободным? Ты когда-то сказал, что придёшь мне на помощь. Ты… ах-ххг… Он согнулся и зашёлся кашлем.
— Я… — Тил проглотил комок в горле и попытался сесть обратно на скамью, но выросшие ветки его не пустили. — Я… пришёл.
Приступ миновал. Травник вытер рот.
— Окажи мне услугу, — попросил он.
— Видит сердце, я и так… А что за услугу?
— Принеси мне какую-нибудь одежду. И оружие. Мне нужно размяться, я теряю форму.
— Меч и дага тебя устроят?
— Хватит одного меча. И побыстрее, я не сид и не могу мерить время вашими мерками. И…— Он поколебался, бросил взгляд на стол, где в молодых ветвях запутался злосчастный горшочек, и закончил: — И научи меня читать по-эльфийски.
Снаружи вдруг донеслись непонятные звуки, словно одинокая птица в чаще пробовала голос. Травник подошёл к окошку — выглянуть, ненароком коснулся сломанного переплёта и отдёрнул руку, перепачканную липким. Нагнулся, заинтересованно потрогал желтоватые потёки на решётке, поднёс пальцы к лицу осторожно понюхал, лизнул и удивлённо поднял бровь. Поворотился к Тилу:
— Мёду хочешь?
Четвёрка, возглавляемая рыжим вихрастым парнем лет двадцати пяти, ввалилась в лиссбургский кабак с башмаками на вывеске, когда заведение уже закрывалось. Несмотря на холод, ветер и глухую темень за окном, все были веселы, пьяны, возбуждены, смотрели с вызовом. Вожак держал в руках бутылку. На донышке ещё плескалось.
— Хозяин! — закричал он с порога. — Это… как тебя… давай чего-нибудь на стол! И выпить! Выпивки давай, ага…
Приятели нестройно заподдакивали.
Корчмарь напрягся. Медленно стянул и скомкал фартук, аккуратным образом его расправил, сложил и спрятал за стоику.
— Слушай, рыжий, — примирительно сказал он, глядя куда-то поверх его головы, — ты задолжал мне за три месяца. Может, сперва всё-таки заплатишь?
— By Gott — взмахнул руками тот. Остатки вина выплеснулись из бутылки. — Чего ты ерепенишься? Я ж сказал; погодь немного. Как только мне покатит фарт, я сразу всё отдам и сверху приплачу. Я правильно говорю? — Он обернулся к приятелям и снова — к кабатчику. Ударил себя в грудь. — Что, ты не знаешь меня, что ли? Давай, наливай, не порть людям веселье…
Старый Томас упрямо покачал головой.
— Нет монетов, нет и выпивки, — сказал он, берясь за тряпку. — И вообче, запомни, Шнырь, — я терпеливый, но не очень. В долг я тебе больше не налью. Ни тебе, ни твоим корешам. И вообче, гляжу, раз ты уже с бутылкой, значит, деньжата у тебя водятся. Так что плати или убирайся.
Четвёрка смолкла. Было слышно, как ветер трясёт ставни. Рыжий вразвалочку подошёл поближе, перегнулся через стойку, рывком вытянул руку и ухватил кабатчика за рубаху. Притянул к себе.
— Слышь, ты, — прошипел он ему в лицо. — Забыл? Я тебе тоже кой-чего в тот раз сказал. Не хочешь верить на слово, придётся поверить… вот этому!
Он подбросил бутылку, перехватил ее за горлышко, одним движением расколошматил о прилавок в дрызг и брызг и поиграл стеклянной «розочкой» под носом у кабатчика.
— Ну? Понял?
С блескучих острых краешков, с торчащих лепестков осколков, словно кровь, закапало вино. Кабатчик дёрнулся, заегозил, как червяк на крючке, только вырваться не смог, а может, побоялся. Шрамы у него на шее налились лиловым. Наконец он ослаб, облизал пересохшие губы и кивнул:
— Понял…
— Вот и ладушки. — Шнырь отпустил рубаху и подбросил битую стекляшку на ладони. — Давай наливай. Добром-то — оно всегда приятнее. — Он обернулся к собутыльникам. — Я праильно говорю?
Те снова закивали одобрительно.
— Нет, — вдруг раздалось из-за стойки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— А тебе-то что с того?
— Ну, надо же мне как-то скоротать пару веков, — ответил Тил. — К тому же поведение людей… Эй, ты чего?
— Пару что? — Травник начал привставать. — Пару веков?
— Эй, успокойся, успокойся! — Телли поднял руку. — Это ж я не о тебе. Думаю, Рик вернётся гораздо раньше.
— Да, конечно, лет через тридцать! — Жуга вскочил и зашагал по комнате туда-сюда. — Сущая мелочь, если судить по твоим меркам! Яд и пламя, на хрена ты вообще тогда ко мне приходишь? Душу мне травить? — Он остановился и с прищуром посмотрел на собеседника. — А ты изменился. Раньше ты не был… таким… таким…
— Бесстрастным?
— Равнодушным!
— Всё меняется, — философски заметил Тил. — Люди, знаешь ли, смертны. За эти годы я повидал много всего. Если бы я всё принимал близко к сердцу, вряд ли бы выжил.
Жуга остановился у окна. Потёр виски.
— Стол… — пробормотал он, — лавки… это же должно быть просто… очень просто… как ореховый паштет…
— О чем ты?
Ладони травника легли на подоконник. По стенам пробежала дрожь, свет замерцал, пол под ногами поехал. Со всех сторон раздались шорохи и скрипы. На мгновение возникло ощущение, что башня вот-вот рухнет, но, когда она шатнулась пару раз и ничего плохого не произошло, обоим сделалось понятно, что строение сродни тем деревам, которые в любую бурю лишь качаются, но не ломаются. Напугать могло другое: шевелилась сама комната, в которой не осталось ничего надёжного и прочного; стол покосился и начал оплывать, как перегретая свеча, потолок выгнулся куполом, гексагоны оконной решётки дали трещину — снаружи сразу потянуло свежестью весенней ночи; орнаменты на стенах и колоннах тоже начали ползти и двигаться, тянуться во все стороны побегами, буквально на глазах преображая комнатку в подобие лесной поляны.
— Жуга… — Тил переменился в лице и начал привставать; всегдашняя саркастическая усмешка исчезла с его лица. — Жуга, стой! Не трогай здесь ничего! Что ты…
Телли осёкся, когда ушедший из-под ног пол заставил его повалиться грудью на стол.
А через мгновение светящиеся стены погасли, со всех сторон донёсся еле слышный треск, и на пол посыпались клейкие чешуйки — это повсюду в замке на башнях из белых Деревьев одновременно лопнули почки.
Воцарилась тишина, Жуга убрал руку от стола, мгновение глядел на свои пальцы, всё ещё окаймлённые бледноватым сиянием, затем порывисто и резко повернулся к собеседнику.
— Я словно умер, — тихо проговорил он.
— Там, снаружи, так и думают, — таким же тихим голосом подтвердил Тил.
— А какая разница? — Травник горько поморщился и потёр грудь, где под разорванной рубахой звездой краснел на коже свежий огнестрельный шрам. — Та пуля из испанской аркебузы вполне могла меня убить, и ничего б не изменилось. Так уже было, помнишь? Снова, как тогда, в пустыне, надо выбирать — жизнь или безопасность. Можно без конца сидеть в убежище, но, если хочешь перемен, придётся выйти. Этот замок — золото глупца, пользы от него никакой, он мёртвый, как и твой народ. А я выбираю жизнь, Тил. Пусть я в ловушке. Пусть. Но если тело поймано, почему дух не может быть свободным? Ты когда-то сказал, что придёшь мне на помощь. Ты… ах-ххг… Он согнулся и зашёлся кашлем.
— Я… — Тил проглотил комок в горле и попытался сесть обратно на скамью, но выросшие ветки его не пустили. — Я… пришёл.
Приступ миновал. Травник вытер рот.
— Окажи мне услугу, — попросил он.
— Видит сердце, я и так… А что за услугу?
— Принеси мне какую-нибудь одежду. И оружие. Мне нужно размяться, я теряю форму.
— Меч и дага тебя устроят?
— Хватит одного меча. И побыстрее, я не сид и не могу мерить время вашими мерками. И…— Он поколебался, бросил взгляд на стол, где в молодых ветвях запутался злосчастный горшочек, и закончил: — И научи меня читать по-эльфийски.
Снаружи вдруг донеслись непонятные звуки, словно одинокая птица в чаще пробовала голос. Травник подошёл к окошку — выглянуть, ненароком коснулся сломанного переплёта и отдёрнул руку, перепачканную липким. Нагнулся, заинтересованно потрогал желтоватые потёки на решётке, поднёс пальцы к лицу осторожно понюхал, лизнул и удивлённо поднял бровь. Поворотился к Тилу:
— Мёду хочешь?
Четвёрка, возглавляемая рыжим вихрастым парнем лет двадцати пяти, ввалилась в лиссбургский кабак с башмаками на вывеске, когда заведение уже закрывалось. Несмотря на холод, ветер и глухую темень за окном, все были веселы, пьяны, возбуждены, смотрели с вызовом. Вожак держал в руках бутылку. На донышке ещё плескалось.
— Хозяин! — закричал он с порога. — Это… как тебя… давай чего-нибудь на стол! И выпить! Выпивки давай, ага…
Приятели нестройно заподдакивали.
Корчмарь напрягся. Медленно стянул и скомкал фартук, аккуратным образом его расправил, сложил и спрятал за стоику.
— Слушай, рыжий, — примирительно сказал он, глядя куда-то поверх его головы, — ты задолжал мне за три месяца. Может, сперва всё-таки заплатишь?
— By Gott — взмахнул руками тот. Остатки вина выплеснулись из бутылки. — Чего ты ерепенишься? Я ж сказал; погодь немного. Как только мне покатит фарт, я сразу всё отдам и сверху приплачу. Я правильно говорю? — Он обернулся к приятелям и снова — к кабатчику. Ударил себя в грудь. — Что, ты не знаешь меня, что ли? Давай, наливай, не порть людям веселье…
Старый Томас упрямо покачал головой.
— Нет монетов, нет и выпивки, — сказал он, берясь за тряпку. — И вообче, запомни, Шнырь, — я терпеливый, но не очень. В долг я тебе больше не налью. Ни тебе, ни твоим корешам. И вообче, гляжу, раз ты уже с бутылкой, значит, деньжата у тебя водятся. Так что плати или убирайся.
Четвёрка смолкла. Было слышно, как ветер трясёт ставни. Рыжий вразвалочку подошёл поближе, перегнулся через стойку, рывком вытянул руку и ухватил кабатчика за рубаху. Притянул к себе.
— Слышь, ты, — прошипел он ему в лицо. — Забыл? Я тебе тоже кой-чего в тот раз сказал. Не хочешь верить на слово, придётся поверить… вот этому!
Он подбросил бутылку, перехватил ее за горлышко, одним движением расколошматил о прилавок в дрызг и брызг и поиграл стеклянной «розочкой» под носом у кабатчика.
— Ну? Понял?
С блескучих острых краешков, с торчащих лепестков осколков, словно кровь, закапало вино. Кабатчик дёрнулся, заегозил, как червяк на крючке, только вырваться не смог, а может, побоялся. Шрамы у него на шее налились лиловым. Наконец он ослаб, облизал пересохшие губы и кивнул:
— Понял…
— Вот и ладушки. — Шнырь отпустил рубаху и подбросил битую стекляшку на ладони. — Давай наливай. Добром-то — оно всегда приятнее. — Он обернулся к собутыльникам. — Я праильно говорю?
Те снова закивали одобрительно.
— Нет, — вдруг раздалось из-за стойки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186