Ф.ТРЕПОВУ ЗАПИСКА О ПРОИСШЕСТВИЯХ Варшава, 12 октября 1905 года. I.УБИЙСТВА И ПОРАНЕНИЯ. 1) Сегодня, в 11 часов утра, на углу Великой и Каликста неизвестный злоумышленник подошел к командиру 2 бригады 4 пехотной дивизии генерал-майору Тюменькову, который, выйдя из своей квартиры в доме №19 на улице Каликста, садился на извозчика. Злоумышленник выхватил револьвер и произвел в генерала пять выстрелов, причем ранил его в правый бок и левую руку. Затем злоумышленник вместе со своими четырьмя сообщниками бросился бежать на Нововейскую улицу. Так как были получены сведения, что двое из них скрылись в доме №11 на этой улице, то дом этот был оцеплен и в нем был произведен обыск, но злоумышленников там не оказалось. Генерал был отвезен немедленно в Уяздовский госпиталь. Проходившая по прилегающим к месту преступления улицам публика, услышав выстрелы, в панике бросилась бежать. Некоторые из офицеров, проживающих на улице Каликста, предполагая, что это убегают злоумышленники, стали стрелять из револьверов с балконов и из окон. Был ли кто при этом ранен, сведений пока не имеется. 2) Вчера, в 12 часов дня, из лагеря л. -гв. Кексгольмского полка были высланы в патруль по городу 8 нижних чинов 15 роты под, командой ефрейтора Атамасова, который послал их по два человека. Рядовые Иван Лапчин и Константин Шакулин были посланы по Вороньей улице. Около дома №23 к ним подошли два неизвестных молодых человека и, спросив: „вы куда идете“, произвели в них четыре револьверных выстрела, причем тяжело ранили Лапчина в живот, а Шакулина в голову около левого уха. Раненые упали, а злоумышленники, забрав вкнтовки, скрылись. III. ЗАБАСТОВОЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ. 3) Остановили работу металлисты завода Прохоровского и каменщики пригорода Праги, находящиеся под традиционным социал-демократическим влиянием. 4) Забастовали рабочие кожевенной мастерской Файнштауба, требуя увольнения бухгалтера Кфина, который, по их словам, является агентом Охранного отделения. Это уже третья забастовка в мастерской Файнштауба. Все забастовки проводятся под социал-демократическими лозунгами. IV. МАНИФЕСТАЦИИ И СБОРИЩА. 5) На Хмельной состоялась восьмая за этот месяц демонстрация рабочих социал-демократов и примыкавших к ним социалистов и „пролетариатчиков“, которые требовали конституции, свободы слова, а также протестовали против „эксплуатации трудового люда чиновно-буржуазной сволочью, царскими сатрапами“. Аресты провести не удалось из-за огромного стечения народа и недостатка сил полиции».
(Таких отчетов на стол товарища министра внутренних дел каждое утро приходило шестьдесят четыре: по числу губерний.
Читать их было страшно; к страницам прикасался осторожно, как к холодному лбу покойника.
Безысходность полная; одна надежда на армию.) ТОВАРИЩ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ЗАВЕДЫВАЮЩИЙ ПОЛИЦИЕЙ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ ПРИВИСЛИНСКОГО КРАЯ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ К.К.МАКСИМОВИЧУ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО Милостивый Государь Константин Клавдиевич. В течение последних месяцев в пределах вверенного Вашему Превосходительству Края, в особенности же в г. Варшаве, заметно участились случаи дерзких нападений со стороны членов подпольных организаций на чинов полиции, дворников и даже чинов военных патрулей, принявшие за самое последнее время как бы эпидемический характер. Насильственные действия со стороны злоумышленников, ускользающих обыкновенно от преследования и законной ответственности, терроризуют население и несомненно подрывают в нем всякое доверие к могуществу правительственной власти и способности ее предоставить обывателям законную и надежную защиту от произвола злоумышленников. Обращаясь к выяснению причин описанного печального положения вещей, нельзя не признать, что таковыми прежде всего являются полная несостоятельность полицейского розыска, приводящая к безнаказанности дерзких нарушителей общественного порядка и спокойствия, а равно и те исключительные условия Привислинского края, в которых приходится действовать Варшавской полиции, и что во избежание дальнейших осложнений в этом отношении и для скорейшего водворения прочного порядка представляется единственно и безусловно необходимым возможно широкое пользование войсками, наряжаемыми в помощь полицейским силам. Ввиду изложенного я считаю своим служебным долгом просить Ваше Превосходительство не отказать в принятии всех возможных и необходимых по Вашему мнению мероприятий, которые, при широком пользовании войсками, как средством для проявления сильной и непоколебимой власти, могли бы ближайшим образом содействовать скорейшему водворению порядка и спокойствия в возбужденном населении вверенного Вам Края, и в частности в г. Варшаве. Прошу Ваше Превосходительство принять уверение в совершенном моем почтении и преданности. Подписал: Д. Трепов.
… Однако и после того, как армия еще более активно включилась в борьбу с революцией, тише не стало — забастовочное движение росло и ширилось, трещали щелчки ночных выстрелов. Власть не могла уже больше удерживать так, как раньше, потому что рабочие перестали бояться — чего ж бояться-то?! Ведь страшатся тогда лишь, когда есть что терять, а ныне такая голодная и серая жизнь пошла, что и терять нечего.
По Варшаве пошла летучая фраза Дзержинского: «Если нет конца терпенью, тогда нет конца страданиям».
Натерпелись вдосталь.
Хватит.
19
Если остановить движение (что само по себе невозможно, ибо движение есть форма жизнедеятельности мироздания), или, точнее, если представить себе эту невозможную, резкую, как монтажный стык кинематографа, остановку, то незримый объектив кинокамеры должен увидеть, запечатлеть и сохранить навечно стылый январский день 1905 года, и трупы на Марсовом поле, и весеннее гулянье на Кони-Айленде, и расстрел первомайской демонстрации в Варшаве, и забастовки в Николаеве и Минске, и тифозных солдат в Хабаровске, и парад победы в Токио, и восстание в Лодзи, и канкан в Париже, и голодного Пикассо в Барселоне, и громадину Зимнего дворца, и тихую залу, в которой сидел великий князь Николай Николаевич, внимавший взлохмаченному и трясущемуся Филиппу-провидцу, который говорил жарко, мешая французские и русские слова:
— Деяние — рьян, ничто, пусто; ожидание — боюсь, боюсь, чую копыта! Величие — каково? Колонна рушится, величие — вечно! Ум — где он? Чей? Умишко — умище — ум…
Руки провидца Филиппа трогали черное сукно спиритуалистического стола осторожно, как хлеб, а как иначе трогать ему святое, ежели булочник он из Бордо, он к хлебу как к святости касался, он святость эту на мысль перенес, доходную мысль: когда царит страх — глупость во сто крат растет и надежду в другом ищет, коли в себе пусто.
— Чужой ум — в свое русло, русло сетью, рыба — твоя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
(Таких отчетов на стол товарища министра внутренних дел каждое утро приходило шестьдесят четыре: по числу губерний.
Читать их было страшно; к страницам прикасался осторожно, как к холодному лбу покойника.
Безысходность полная; одна надежда на армию.) ТОВАРИЩ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ЗАВЕДЫВАЮЩИЙ ПОЛИЦИЕЙ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ ПРИВИСЛИНСКОГО КРАЯ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ К.К.МАКСИМОВИЧУ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО Милостивый Государь Константин Клавдиевич. В течение последних месяцев в пределах вверенного Вашему Превосходительству Края, в особенности же в г. Варшаве, заметно участились случаи дерзких нападений со стороны членов подпольных организаций на чинов полиции, дворников и даже чинов военных патрулей, принявшие за самое последнее время как бы эпидемический характер. Насильственные действия со стороны злоумышленников, ускользающих обыкновенно от преследования и законной ответственности, терроризуют население и несомненно подрывают в нем всякое доверие к могуществу правительственной власти и способности ее предоставить обывателям законную и надежную защиту от произвола злоумышленников. Обращаясь к выяснению причин описанного печального положения вещей, нельзя не признать, что таковыми прежде всего являются полная несостоятельность полицейского розыска, приводящая к безнаказанности дерзких нарушителей общественного порядка и спокойствия, а равно и те исключительные условия Привислинского края, в которых приходится действовать Варшавской полиции, и что во избежание дальнейших осложнений в этом отношении и для скорейшего водворения прочного порядка представляется единственно и безусловно необходимым возможно широкое пользование войсками, наряжаемыми в помощь полицейским силам. Ввиду изложенного я считаю своим служебным долгом просить Ваше Превосходительство не отказать в принятии всех возможных и необходимых по Вашему мнению мероприятий, которые, при широком пользовании войсками, как средством для проявления сильной и непоколебимой власти, могли бы ближайшим образом содействовать скорейшему водворению порядка и спокойствия в возбужденном населении вверенного Вам Края, и в частности в г. Варшаве. Прошу Ваше Превосходительство принять уверение в совершенном моем почтении и преданности. Подписал: Д. Трепов.
… Однако и после того, как армия еще более активно включилась в борьбу с революцией, тише не стало — забастовочное движение росло и ширилось, трещали щелчки ночных выстрелов. Власть не могла уже больше удерживать так, как раньше, потому что рабочие перестали бояться — чего ж бояться-то?! Ведь страшатся тогда лишь, когда есть что терять, а ныне такая голодная и серая жизнь пошла, что и терять нечего.
По Варшаве пошла летучая фраза Дзержинского: «Если нет конца терпенью, тогда нет конца страданиям».
Натерпелись вдосталь.
Хватит.
19
Если остановить движение (что само по себе невозможно, ибо движение есть форма жизнедеятельности мироздания), или, точнее, если представить себе эту невозможную, резкую, как монтажный стык кинематографа, остановку, то незримый объектив кинокамеры должен увидеть, запечатлеть и сохранить навечно стылый январский день 1905 года, и трупы на Марсовом поле, и весеннее гулянье на Кони-Айленде, и расстрел первомайской демонстрации в Варшаве, и забастовки в Николаеве и Минске, и тифозных солдат в Хабаровске, и парад победы в Токио, и восстание в Лодзи, и канкан в Париже, и голодного Пикассо в Барселоне, и громадину Зимнего дворца, и тихую залу, в которой сидел великий князь Николай Николаевич, внимавший взлохмаченному и трясущемуся Филиппу-провидцу, который говорил жарко, мешая французские и русские слова:
— Деяние — рьян, ничто, пусто; ожидание — боюсь, боюсь, чую копыта! Величие — каково? Колонна рушится, величие — вечно! Ум — где он? Чей? Умишко — умище — ум…
Руки провидца Филиппа трогали черное сукно спиритуалистического стола осторожно, как хлеб, а как иначе трогать ему святое, ежели булочник он из Бордо, он к хлебу как к святости касался, он святость эту на мысль перенес, доходную мысль: когда царит страх — глупость во сто крат растет и надежду в другом ищет, коли в себе пусто.
— Чужой ум — в свое русло, русло сетью, рыба — твоя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162