Да попробуй же, попробуй! - Демоница вдруг
широко раскрыла глаза.- Ты боишься Инанны? Пустое! Она не
смогла справиться со мной - справиться ли с нами обоими,
юноша?
- Вот опять ты назвала меня юношей.- Поза Гильгамеша
стала расслабленной, губ коснулась улыбка.- Знаешь, демоница,
юношей до сих пор называл меня только посол Инанны,
Ниншубур.
Хозяйка ивы вздрогнула.
- Ниншу... Что за имя ты назвал?
- Ниншубур, красавица.- Гильгамеш положил руку на плечо
Энкиду.- Послушай меня, брат: блудницы мажут углем глаза,
бреют лоно, подтягивают повыше груди сетками и платками. Они
говорят, как девочки, носят полотняную косу - знак фальшивого
девичества, играют с мужчиной, прежде чем пустят его к себе. Но
все - лишь для того, чтобы привлечь внимание. Имей они силы
Инанны, мужчинам пришлось бы увидеть столько небывалого, что они
оставляли бы у них все заработанное. Но светлая богиня хранит
силу для своих нужд. Не так ли, хозяйка?
Демоница перестала быть томной. Вся подобравшись, она зло
смотрела на Большого, и ее глаза становились все более колючими.
Кожа демоницы светлела, с каждым вздохом чернота растворялась
где-то в глубине ее тела.
- Так каково же твое имя, Хозяйка? - весело спросил
Большой.- Я вижу, назвать его ты не желаешь. То превращение,
которое с тобой происходит, совсем сбило с толку моего брата.
Смотри, он не любит непонятного. Вопреки странному облику,
человеческого в нем много. Мне кажется, сейчас он перестанет
подслушивать наш разговор и возьмется за палицу.
- Не посмеет! - теперь голос у демоницы стал высоким,
легкая хрипотца выдавала в нем напряжение.- И ты не посмеешь
сказать больше ни слова.
- Не посмею? А вот и нет! - Гильгамеш с вызовом смотрел
на хозяйку ивы.- Я ославлю тебя, Инанна! Хотя бы перед братом
ославлю.
- Я не Инанна! - взвизгнула демоница.
- Нет, светлая богиня. Даже приняв преисподнее обличье,
ты - красавица. И ведешь себя как красавица, которая
никогда не знала отказа. Нет, госпожа утренней звезды, владычицу
блудниц я узнаю в любом ее облике... Ты поражен, Энкиду? Я сам
был поражен, когда покровительница твоей Шамхат явилась
требовать от меня любви.
- Вот она? Требовать любви? - голос степного человека
упал до шепота.
- Отец мой, бог Лугальбанда, не покинул меня, помог
удержаться от соблазна. Буду честен, светлая богиня, я ждал от
тебя мести, ждал грозы, которая обрушилась бы с небес на Урук. А
ты, оказывается, решила взять меня по-другому. Оказывается, твое
вожделение сильнее, чем я думал, оно обильно фантазией...
- В большей мере, чем твое сердце - разумом,- перебила
Гильгамеша богиня.- Больше играть с тобой я не стану.
Говоришь, ожидал грозу? Я нашлю ее на тебя!
Вспышка белого света заставила братьев закрыть глаза руками.
Когда они вновь обрели способность видеть, к иве вернулся ее
прежний облик. Только беспорядочные следы от ног героев, да
кинжал Большого, торчащий из земли, напоминали о схватке,
навеянной чарами Инанны.
- Миражи, призраки! - хмыкнул Энкиду.- Я думал, она и
вправду ждет от нас подвига.
- Я срублю это дерево,- решительно сказал
Гильгамеш.- Отдам его в храм Инанны. Там из него сделают
ложе - пусть красавица прилетает лежать на нем, тешась с
каким-нибудь глупцом и вспоминая о нас!
* * *
Тревожное возбуждение овладело Уруком. Даже стены, видимые из
любой части города, не могли подавить его. От Аги Кишского они
укрыли, но как могут стены спасти от небесного гнева?
Про разлад Гильгамеша и Инанны рассказывали по-разному, но все
соглашались, что Большой первым надсмеялся над богиней. Робость
сковывала язык, когда - шепотом! - урукцы сообщали проклятья,
которыми, якобы, заклеймили друг друга Инанна и Гильгамеш. Какое
из проклятий сильнее? - еще совсем недавно этот вопрос не мог
прийти горожанам в голову. Но теперь приходилось рассчитывать на
силу проклятий, коими заклеймил богиню их герой - на
умопомрачительное событие, переворачивающее мир вверх
тормашками.
Оценивать, был ли он прав, урукцы не пытались. Если Инанна
положила глаз на Большого, стоит ли ждать, что это кончится
добром! Заслужить любовь Утренней Звезды - все равно, что
превратиться в барашка, попавшегося на глаза пастуху,
собирающемуся принести жертву Думмузи. Вот только видано ли,
чтобы барашек ударил под колени пастуху, избодал и убежал? Нет,
определенно стихии, из которых сложен мир, начали меняться
местами, собираясь образовать новый узор. А потому к тревожному
возбуждению, испытываемому горожанами, примешивалось
восхищенное, благоговейное любопытство. Они смотрели на небо,
ждали молнии, что ударит в их Большого прямо из безоблачной
выси, но знали: эта молния принесет с собой новый уклад. Уклад
их детей, внуков, правнуков. Будущим поколениям суждено
привыкать к нему, понимать его. Задача же их, нынешних,
наблюдать, оставить память о горячем дыхании Энлиля, заново
переплавляющего в небесном горне мир.
Гильгамеш понимал все это не хуже своих подданых. Стремительная
смена событий, когда вожделеющая Инанна, грушевидный Ниншубур,
заколдованное дерево бегом сменяли друг друга, подсказывали, что
он оказался в средоточии каких-то величайших временных циклов.
Иначе как их влиянием Большой не мог объяснить легкость, с
которой он отверг внимание самой странной из богинь, беззаботную
проницательность, что двигала им около Инанниной ивы. Теперь,
когда в событиях наступило недолгое - он сердцем знал
это - затишье, Гильгамеша покинуло ощущение, что события сами
ведут его. Остановка рождает раздумье, а в размышлении ты
отделяешься от кругооборотов времен и неожиданно видишь себя
одного, окруженного разноцветными морскими валами событий,
причем каждый из них в состоянии смести твою одинокую фигурку.
Только диву даешься, как это тебе раньше удавалось противостоять
им.
Впрочем, Большой ни разу не поддался соблазну поплакать над
своей беззащитностью. Лишь оградившись от близких, ревнивых,
лазуритовых небес, Гильгамеш увидел себя, стал прислушиваться к
голосу, чей источник лежал куда дальше владык звезд, ветров и
вод. Сердце давно уже не желало объять мир, мысли о славе
забылись сами собой, их место заняли гордость и твердая
уверенность в том, что он поступил правильно. Большой смотрел на
свои руки, каждая из которых могла одолеть силу нескольких
людей, и знал, что даже Инанне сломить его будет нелегко.
Как ни удивительно, менее всего разглядывал в те дни небеса
Энкиду. Мохнатый брат Гильгамеша самолично срубил дерево Инанны,
после чего, довольный, выбросивший из головы все тревоги,
прислуживал Шамхат, которую называл не иначе, как
"женушка".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51