Сами кедры чем-то напоминали
можжевеловые деревья - и, одновременно, отличались от них, как
отличается черноголовый от какого-нибудь бормоталы. Черноголовые
созданы для богов - так же и кедры были созданы для богов.
Величественные, царственные, они просторно разбросали свои кроны
над бессмертной горой. В каждом из них угадывалось горделивое
упорство, казалось, будто кедры сами осознают свою
значительность. Очевидцы первых шагов созданного могучим
дуновением Энлиля мира, они были прекрасны древней, нетронутой
дикостью. Да и кто осмелился бы тронуть эти неохватные стволы,
эти корявые, могучие, властно раскинутые ветви?
Несмотря на провал, перебраться на гору Хуррум оказалось
несложно. Несколько сосен, вырванных с корнем неизвестной силой,
были перекинуты через пропасть.
- Не для нас ли это приготовлено? - нервно засмеявшись,
спросил Энкиду.
- Для кого же еще? - превозмогая трепет перед
величественностью бессмертной горы, Гильгамеш стал спускаться к
необычному мосту.
- Нет уж, нет уж. Я пойду первым. Вот так.- Энкиду
обогнал Большого.
В движениях степного человека чувствовались напряжение и опаска.
Он медленно-медленно, как ребенок, который только учится ходить,
стал продвигаться по соснам на другую сторону провала. Урукцы
замерли. Они ожидали подвоха: вот сейчас, думалось им, сосны
рассыплются, переломятся и Созданный Энки полетит в бездну. Но
он беспрепятственно перебрался на другую сторону и махнул рукой
остальным: "Идите!"
Гильгамеш, а следом за ним пятьдесят служителей Кулаба ступили
на гору Хуррум. Та не сотряслась, не возопила, но, раздвинув
заросли олеандра, росшие здесь на краю пропасти, люди замерли в
изумлении.
Им открылась исполинская, мощеная стеклистыми, как будто
оплавленными, базальтовыми плитами дорога. Прямая как стрела,
тенистая от нависающих крон кедров, она поднималась к вершине
горы. А там виднелось еще одно дерево - древо всех деревьев,
размером с башню. В дупле, темнеющем у его корней, мог бы
поместиться целый дом.
- Он там,- прошептал Энкиду.- Он смотрел на нас.
Степного человека охватила слабость. Чувствуя, как предательски
темнеет у него в глазах, как подкашиваются ноги, он
непроизвольно опустился на колени.
- Что с тобой? - непроизвольно опустился к
брату Гильгамеш.
- Не знаю,- пробормотал Энкиду, утирая с широкого лба
ледяные капли пота.- Наверное, это Он. Он смотрит и вытягивает
силы.
- Хувава? - Гильгамеш специально назвал хозяина горы по
имени. Проговорил его он с трудом, словно здешние кедры терпели
только почтительно-уступающее "Он". Зато произнеся
"Хувава", Большой ощутил, как в его сердце, в затылке, в
глазах собирается сила. Он засмеялся - уже без всякого
усилия.- Столько одолели гор, Энкиду, неужели мы будем столь
жалки, что не взберемся на вершину этой? Перед нами прямая
дорога! Нарубим кедров, прогоним отсюда зло - и, славя Уту,
отправимся домой. Не думай о смерти, тогда тебя не настигнет
слабость. Ты не боялся героев Аги Кишского - чего же бояться
деревьев? Сообрази: хозяин этих мест один, нас же двое.
Дотронься до ожерелья, которое подарила матушка. Вспомни, вместе
с нами идут Лугальбанда и Уту. Оглянись, посмотри на молодцов.
Они ступили на гору Хуррум, теперь их уже ничто не остановит!
Вот как нас много, а Хувава один! Один!
Громовой рык раздался над горой:
- Кто здесь произносит мое имя?
Схватившись за ожерелье Нинсун, Энки рывком поднялся на ноги.
Вместе с братом они вглядывались в дорогу. Однако та была пуста,
голос раздавался откуда-то со стороны.
- Кто осмелился проникнуть в запретное место?
Настоящая буря встряхнула кедры, окружавшие людей. Их властные
ветви жадно тянулись к человеческой плоти, стволы надсадно
трещали, словно деревья хотели вырвать из земли свои корни.
- Я поражаю вас проклятием Энлиля, групцы! Ни шагу больше
не ступите вы по земле, на которой боги разговаривают друг с
другом!
Голос бесновался уже совсем рядом с братьями.
- Боги разговаривают друг с другом? - перекрывая грохот
бури, прокричал Гильгамеш.- Тогда услышь нас, Уту! Во славу
твою, во имя твое мы пришли сюда. Прими нашу силу так же, как ты
принимаешь жертвы в храме Кулаба. Мы служим тебе, не
отворачивайся от тех, кто предан. Помоги нам; здесь нас хотят
одолеть темные, злые ветра. Так дай же нам своей, солнечной
мощи!
Тени на дороге перед людьми потемнели. Буря теперь не просто
колыхала кедры. Она скручивала тени в узкий черный жгут,
пляшущий как змея перед Гильгамешем. Чернота постепенно
разгоралась бледным, мертвенным сиянием. Похожее на сиреневые
огоньки, прыгающие ночью по гнилушкам, оно было более
интенсивным и непереносимо холодным. Служители Кулаба
непроизвольно прикрывали глаза ладонью. Они ожидали великанов,
рыкающих львов, а здесь к людям подступало нечто невообразимое,
не укладывающееся в голове. Они перешли границу, за которой
любые человеческие представления не значили ничего.
Только Гильгамеш не отрываясь смотрел на луч смерти. Да,
это он уже видел во сне на берегу Евфрата. Так и есть,
ангелы-хранители предупреждали его, что на горе Хуррум
придется собрать в кулак все отпущенное ему небесами мужество.
Когда жгут стал приближаться к людям, Большой поднял топор и
прокричал боевой клич. Широкий плоский квадрат меди ослепительно
вспыхнул отраженным светом солнца. Может быть потому, что сила
богов была близка к горе Хуррум, а, может благодаря
колдунам-кузнецам Тибире и Симугу, специально выковавшим этот
топор для владыки Урука, отраженный солнечный свет не исчез. Он
превратился в юношу с лапами льва. Ловкий, как красный хозяин
степей, он прыгнул на сияющую тьму. Детище Хувавы охватило его
черными кольцами, а тот рвал когтями мертвенные змеиные объятия.
Гильгамеш и Энкиду бросились вперед. Взмахивая топором, Большой
не мог понять, где он - здесь, снаружи отсекает от жгута
длинные кипящие пласты, или же там, внутри, юношей-львом
распарывает сияющую смертью плоть.
Холодные поцелуи-прикосновения змеи оставляли на теле Гильгамеша
болезненные багровые пятна. Но он рвал, рубил, мял тьму - и вот
что-то хрустнуло под его лапами, порвалось от удара гигантского
топора. Высокий, закладывающий уши вой вознесся к небесам,
и змея исчезла. Вместе с ней исчез юноша-лев. Запыхавшиеся,
пораненные стояли Гильгамеш и Энкиду, а перед ними лежал
переломленный пополам кедр. Черный сок бежал из места слома, но
могучие ветви все еще тянулись к людям.
- Добейте его! - крикнул Большой служителям Кулаба.
Пятьдесят юношей как муравьи облепили умирающее дерево.
Сопровождаемые все более глухими стонами, послышались удары
топоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
можжевеловые деревья - и, одновременно, отличались от них, как
отличается черноголовый от какого-нибудь бормоталы. Черноголовые
созданы для богов - так же и кедры были созданы для богов.
Величественные, царственные, они просторно разбросали свои кроны
над бессмертной горой. В каждом из них угадывалось горделивое
упорство, казалось, будто кедры сами осознают свою
значительность. Очевидцы первых шагов созданного могучим
дуновением Энлиля мира, они были прекрасны древней, нетронутой
дикостью. Да и кто осмелился бы тронуть эти неохватные стволы,
эти корявые, могучие, властно раскинутые ветви?
Несмотря на провал, перебраться на гору Хуррум оказалось
несложно. Несколько сосен, вырванных с корнем неизвестной силой,
были перекинуты через пропасть.
- Не для нас ли это приготовлено? - нервно засмеявшись,
спросил Энкиду.
- Для кого же еще? - превозмогая трепет перед
величественностью бессмертной горы, Гильгамеш стал спускаться к
необычному мосту.
- Нет уж, нет уж. Я пойду первым. Вот так.- Энкиду
обогнал Большого.
В движениях степного человека чувствовались напряжение и опаска.
Он медленно-медленно, как ребенок, который только учится ходить,
стал продвигаться по соснам на другую сторону провала. Урукцы
замерли. Они ожидали подвоха: вот сейчас, думалось им, сосны
рассыплются, переломятся и Созданный Энки полетит в бездну. Но
он беспрепятственно перебрался на другую сторону и махнул рукой
остальным: "Идите!"
Гильгамеш, а следом за ним пятьдесят служителей Кулаба ступили
на гору Хуррум. Та не сотряслась, не возопила, но, раздвинув
заросли олеандра, росшие здесь на краю пропасти, люди замерли в
изумлении.
Им открылась исполинская, мощеная стеклистыми, как будто
оплавленными, базальтовыми плитами дорога. Прямая как стрела,
тенистая от нависающих крон кедров, она поднималась к вершине
горы. А там виднелось еще одно дерево - древо всех деревьев,
размером с башню. В дупле, темнеющем у его корней, мог бы
поместиться целый дом.
- Он там,- прошептал Энкиду.- Он смотрел на нас.
Степного человека охватила слабость. Чувствуя, как предательски
темнеет у него в глазах, как подкашиваются ноги, он
непроизвольно опустился на колени.
- Что с тобой? - непроизвольно опустился к
брату Гильгамеш.
- Не знаю,- пробормотал Энкиду, утирая с широкого лба
ледяные капли пота.- Наверное, это Он. Он смотрит и вытягивает
силы.
- Хувава? - Гильгамеш специально назвал хозяина горы по
имени. Проговорил его он с трудом, словно здешние кедры терпели
только почтительно-уступающее "Он". Зато произнеся
"Хувава", Большой ощутил, как в его сердце, в затылке, в
глазах собирается сила. Он засмеялся - уже без всякого
усилия.- Столько одолели гор, Энкиду, неужели мы будем столь
жалки, что не взберемся на вершину этой? Перед нами прямая
дорога! Нарубим кедров, прогоним отсюда зло - и, славя Уту,
отправимся домой. Не думай о смерти, тогда тебя не настигнет
слабость. Ты не боялся героев Аги Кишского - чего же бояться
деревьев? Сообрази: хозяин этих мест один, нас же двое.
Дотронься до ожерелья, которое подарила матушка. Вспомни, вместе
с нами идут Лугальбанда и Уту. Оглянись, посмотри на молодцов.
Они ступили на гору Хуррум, теперь их уже ничто не остановит!
Вот как нас много, а Хувава один! Один!
Громовой рык раздался над горой:
- Кто здесь произносит мое имя?
Схватившись за ожерелье Нинсун, Энки рывком поднялся на ноги.
Вместе с братом они вглядывались в дорогу. Однако та была пуста,
голос раздавался откуда-то со стороны.
- Кто осмелился проникнуть в запретное место?
Настоящая буря встряхнула кедры, окружавшие людей. Их властные
ветви жадно тянулись к человеческой плоти, стволы надсадно
трещали, словно деревья хотели вырвать из земли свои корни.
- Я поражаю вас проклятием Энлиля, групцы! Ни шагу больше
не ступите вы по земле, на которой боги разговаривают друг с
другом!
Голос бесновался уже совсем рядом с братьями.
- Боги разговаривают друг с другом? - перекрывая грохот
бури, прокричал Гильгамеш.- Тогда услышь нас, Уту! Во славу
твою, во имя твое мы пришли сюда. Прими нашу силу так же, как ты
принимаешь жертвы в храме Кулаба. Мы служим тебе, не
отворачивайся от тех, кто предан. Помоги нам; здесь нас хотят
одолеть темные, злые ветра. Так дай же нам своей, солнечной
мощи!
Тени на дороге перед людьми потемнели. Буря теперь не просто
колыхала кедры. Она скручивала тени в узкий черный жгут,
пляшущий как змея перед Гильгамешем. Чернота постепенно
разгоралась бледным, мертвенным сиянием. Похожее на сиреневые
огоньки, прыгающие ночью по гнилушкам, оно было более
интенсивным и непереносимо холодным. Служители Кулаба
непроизвольно прикрывали глаза ладонью. Они ожидали великанов,
рыкающих львов, а здесь к людям подступало нечто невообразимое,
не укладывающееся в голове. Они перешли границу, за которой
любые человеческие представления не значили ничего.
Только Гильгамеш не отрываясь смотрел на луч смерти. Да,
это он уже видел во сне на берегу Евфрата. Так и есть,
ангелы-хранители предупреждали его, что на горе Хуррум
придется собрать в кулак все отпущенное ему небесами мужество.
Когда жгут стал приближаться к людям, Большой поднял топор и
прокричал боевой клич. Широкий плоский квадрат меди ослепительно
вспыхнул отраженным светом солнца. Может быть потому, что сила
богов была близка к горе Хуррум, а, может благодаря
колдунам-кузнецам Тибире и Симугу, специально выковавшим этот
топор для владыки Урука, отраженный солнечный свет не исчез. Он
превратился в юношу с лапами льва. Ловкий, как красный хозяин
степей, он прыгнул на сияющую тьму. Детище Хувавы охватило его
черными кольцами, а тот рвал когтями мертвенные змеиные объятия.
Гильгамеш и Энкиду бросились вперед. Взмахивая топором, Большой
не мог понять, где он - здесь, снаружи отсекает от жгута
длинные кипящие пласты, или же там, внутри, юношей-львом
распарывает сияющую смертью плоть.
Холодные поцелуи-прикосновения змеи оставляли на теле Гильгамеша
болезненные багровые пятна. Но он рвал, рубил, мял тьму - и вот
что-то хрустнуло под его лапами, порвалось от удара гигантского
топора. Высокий, закладывающий уши вой вознесся к небесам,
и змея исчезла. Вместе с ней исчез юноша-лев. Запыхавшиеся,
пораненные стояли Гильгамеш и Энкиду, а перед ними лежал
переломленный пополам кедр. Черный сок бежал из места слома, но
могучие ветви все еще тянулись к людям.
- Добейте его! - крикнул Большой служителям Кулаба.
Пятьдесят юношей как муравьи облепили умирающее дерево.
Сопровождаемые все более глухими стонами, послышались удары
топоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51