Хайдеггер, намеревающийся высказать истину через газету?) или же его пост-присутствие в дискурсе мира взывает к пересмотру проектов языка как дома бытия?
Неверно, что мы в первую очередь вслушиваемся в данность, возникающую из опутанности Хайдеггеровского языка телефонным кабелем, в его слова военного времени или сказанные журналу Шпигель . В некоторых отношениях, в трудах Хайдеггера, включая его финальное интервью, используется телефон для симулирования ответственности там, где царит лишь сумятица и неразборчивость - требующая, тем не менее, нашего декодирования. Именно сам Хайдеггер устанавливает телефон. Он располагает телефон в том сочинении, где хотел бы реализовать свое желание этики. Уже было сказано об отсутствии этики у Хайдеггера. Это приводит к проблеме с нашей центральной АТС; линии эмпирической вины и хайдеггеровской теории вины, похоже, обслуживаются одной и той же телефонисткой. Здесь серьезная проблема для произведения, снабженного телефонным диском, прямое назначение которого - сделать такого рода связи неизбежными, одновременно порождая их и желая аннулировать. Даже если интервью, содержащее телефонный звонок, есть уловка или дымовая завеса, намеренно продуцированная философом - это еще не повод поднимать его на смех. Может потому, что Хайдеггер никогда не углублялся в позу мэтра - видимо, он не желал отстаивать идею высшего служения в духе Бодлера - или же потому, что воздержание от смеха знаменует более суровый приговор - тот, что еще будет зачитан через линию связи, которая временно не обслуживается. Поскольку необходимо избежать смешения топосов эмпирическо-антропологического прочтения вины и теоретически обоснованного, следует учесть, что для Хайдеггера отношения между онтологией и антропологией не являются просто внешними. Филипп Лаку-Лабар убедительно продемонстрировал разделенность исторического и эмпирического в фигуре философа.7)
Пришло время записать сообщение,
выслушать с надлежащим вниманием
то, что было сказано в промежутке
между двумя гудками.
Давайте-ка прокрутим запись, касающуюся двух, по-видимому главных пунктов. Хайдеггер ответил на вызов. В духе Лакана назовем исходную категорию перемещением власти от субъекта к Другому.8) В данном случае Другим оказался группенфюрер университетских штурмовиков. Хайдеггер прослеживает свое отношение к национал-социализму вплоть до этого звонка, указывая, таким образом, нефиксированное место, где другой вторгся в него, необнаружимое место или момент, когда была установлена связь. Он не сообщает о встрече лицом к лицу, но мы ее сейчас устроим без труда.
Сцена может быть передана по телетайпу с учетом двух предварительных моментов. Во-первых, компромисс Хайдеггера с национал-социализмом свидетельствует о соглашении со сверх-технизированной властью. Во-вторых, Хайдеггер фактически разрабатывает идею techne, на которую в значительной степени падает тень отрицания. Получается рассогласование с Бытием, усугубление его опустошения, сокрытости и забвения. Состыковка этих двух аспектов приведет нас к подозрению: а что, если именно теория техники (Technih) толкнула Хайдеггера в ряды нацистской партии? Позднее Хайдеггер дистанцируется от национал-социализма, связав нацистское движение с той же техникой. Но если первоначально Хайдеггер подписывается на нацистскую авантюру, то это происходит в какой-то мере из-за его сопротивления технике, из-за надежды ее превзойти, как превозмогают скорбь или боль потерянности в сфере человеческого. Нам придется обратить внимание на эту немотивированную скорбь, посредством которой Хайдеггер отпевает фигуру техники. Или, если быть еще точнее, Хайдеггер хочет отпеть технику, но оказывается, что она покуда не подлежит отпеванию - ибо пока не мертва и тем более не похоронена.
Минуя подробности, нам придется вглядеться в контуры иного, как бы нефиксированного горизонта, откуда видно, что не существует непреодолимой дистанции между техническим, природным, человеческим и экзистенциальным мирами, нет чистоты и абсолютной внеположности друг другу. Хайдеггер же предложил, позволил себе, так сказать, наивное прочтение техники, общефилософский и исторический смысл которого требуют серьезной проверки. Похоже, он думал, что существует нечто по ту сторону радикального разрыва в Бытии, вызванного техникой - иное отношение к бытию, более естественное, чем то опосредовано техническим заполнением - и такую возможность он в какой-то момент идентифицировал с нацизмом. Но что такое нацизм как не наихудший момент в истории самой техники?9) Термин наихудший означает здесь общую квалификацию Момента , но он не ограничивает нас и вовсе не указывает на исчерпанность, наихудший момент в истории техники, не является все же ее отключением, а знаменует определенное состояние включенности. Позволю себе особо подчеркнуть, что телефон способен начинать работу сбора и сортировки вопросов желания и стремления, машин войны и приманок, будучи аппаратом мирного времени: до периода Gelassenheit, когда Хайдеггер, так и не сумев догадаться, что технику невозможно ни преодолеть, ни превзойти, ни даже приостановить, попадает в ловушку. Я хочу свести эту ловушку в один день, в одно событие. Я собираюсь повторить один и тот же вызов несколько раз, и затем попытаться двинуться дальше.
Перевод публикуется с личного разрешения автора [См. МЖ #50]. Постраничные сноски принадлежат переводчику. Примечания автора (со знаком - #) -)) располагаются после текста главы.
"Call" - один из ключевых терминов "Телефонной книги", несущих основную нагрузку. На многозначности этого английского слова Ронелл строит своеобразную и плодотворную семантику. Прежде всего "call" - это телефонный звонок, одновременно это окрик, крик, призыв, настоятельная нужда, требующая удовлетворения. Этот термин был использован в английском издании "Бытия и Времени" для перевода хайдеггеровского "зова" (der Ruf) (M.Heidegger. Being and Time, tr. J.Macquarrie and E.Robinson. N.Y., 1962). Таким образом, зов бытия и телефонный звонок в книге Ронелл постоянно пересекаются, поясняя и конкретизируя друг друга. В русском переводе "call" чаще всего передается как "вызов", благодаря чему сохраняется многозначность смысловой переклички.
Название главки "Delay call forwarding" включает в себя сочетание "delay call" (букв. "отложенный звонок") - имеется в виду режим автодозванивания, до тех пор, пока абонент не снимет трубку.
"Call of duty" - служебный звонок и одновременно "зов долга", категорический императив кантовской этики.
Название одной из поздних работ Ницше: "Сумерки идолов или как философствовать молотом".
В немецком и французском языках существует языковая близость между криком, рыданием, воплем (cri, schrei) и письмом (ecrire - писать, schreiben - письмо).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Неверно, что мы в первую очередь вслушиваемся в данность, возникающую из опутанности Хайдеггеровского языка телефонным кабелем, в его слова военного времени или сказанные журналу Шпигель . В некоторых отношениях, в трудах Хайдеггера, включая его финальное интервью, используется телефон для симулирования ответственности там, где царит лишь сумятица и неразборчивость - требующая, тем не менее, нашего декодирования. Именно сам Хайдеггер устанавливает телефон. Он располагает телефон в том сочинении, где хотел бы реализовать свое желание этики. Уже было сказано об отсутствии этики у Хайдеггера. Это приводит к проблеме с нашей центральной АТС; линии эмпирической вины и хайдеггеровской теории вины, похоже, обслуживаются одной и той же телефонисткой. Здесь серьезная проблема для произведения, снабженного телефонным диском, прямое назначение которого - сделать такого рода связи неизбежными, одновременно порождая их и желая аннулировать. Даже если интервью, содержащее телефонный звонок, есть уловка или дымовая завеса, намеренно продуцированная философом - это еще не повод поднимать его на смех. Может потому, что Хайдеггер никогда не углублялся в позу мэтра - видимо, он не желал отстаивать идею высшего служения в духе Бодлера - или же потому, что воздержание от смеха знаменует более суровый приговор - тот, что еще будет зачитан через линию связи, которая временно не обслуживается. Поскольку необходимо избежать смешения топосов эмпирическо-антропологического прочтения вины и теоретически обоснованного, следует учесть, что для Хайдеггера отношения между онтологией и антропологией не являются просто внешними. Филипп Лаку-Лабар убедительно продемонстрировал разделенность исторического и эмпирического в фигуре философа.7)
Пришло время записать сообщение,
выслушать с надлежащим вниманием
то, что было сказано в промежутке
между двумя гудками.
Давайте-ка прокрутим запись, касающуюся двух, по-видимому главных пунктов. Хайдеггер ответил на вызов. В духе Лакана назовем исходную категорию перемещением власти от субъекта к Другому.8) В данном случае Другим оказался группенфюрер университетских штурмовиков. Хайдеггер прослеживает свое отношение к национал-социализму вплоть до этого звонка, указывая, таким образом, нефиксированное место, где другой вторгся в него, необнаружимое место или момент, когда была установлена связь. Он не сообщает о встрече лицом к лицу, но мы ее сейчас устроим без труда.
Сцена может быть передана по телетайпу с учетом двух предварительных моментов. Во-первых, компромисс Хайдеггера с национал-социализмом свидетельствует о соглашении со сверх-технизированной властью. Во-вторых, Хайдеггер фактически разрабатывает идею techne, на которую в значительной степени падает тень отрицания. Получается рассогласование с Бытием, усугубление его опустошения, сокрытости и забвения. Состыковка этих двух аспектов приведет нас к подозрению: а что, если именно теория техники (Technih) толкнула Хайдеггера в ряды нацистской партии? Позднее Хайдеггер дистанцируется от национал-социализма, связав нацистское движение с той же техникой. Но если первоначально Хайдеггер подписывается на нацистскую авантюру, то это происходит в какой-то мере из-за его сопротивления технике, из-за надежды ее превзойти, как превозмогают скорбь или боль потерянности в сфере человеческого. Нам придется обратить внимание на эту немотивированную скорбь, посредством которой Хайдеггер отпевает фигуру техники. Или, если быть еще точнее, Хайдеггер хочет отпеть технику, но оказывается, что она покуда не подлежит отпеванию - ибо пока не мертва и тем более не похоронена.
Минуя подробности, нам придется вглядеться в контуры иного, как бы нефиксированного горизонта, откуда видно, что не существует непреодолимой дистанции между техническим, природным, человеческим и экзистенциальным мирами, нет чистоты и абсолютной внеположности друг другу. Хайдеггер же предложил, позволил себе, так сказать, наивное прочтение техники, общефилософский и исторический смысл которого требуют серьезной проверки. Похоже, он думал, что существует нечто по ту сторону радикального разрыва в Бытии, вызванного техникой - иное отношение к бытию, более естественное, чем то опосредовано техническим заполнением - и такую возможность он в какой-то момент идентифицировал с нацизмом. Но что такое нацизм как не наихудший момент в истории самой техники?9) Термин наихудший означает здесь общую квалификацию Момента , но он не ограничивает нас и вовсе не указывает на исчерпанность, наихудший момент в истории техники, не является все же ее отключением, а знаменует определенное состояние включенности. Позволю себе особо подчеркнуть, что телефон способен начинать работу сбора и сортировки вопросов желания и стремления, машин войны и приманок, будучи аппаратом мирного времени: до периода Gelassenheit, когда Хайдеггер, так и не сумев догадаться, что технику невозможно ни преодолеть, ни превзойти, ни даже приостановить, попадает в ловушку. Я хочу свести эту ловушку в один день, в одно событие. Я собираюсь повторить один и тот же вызов несколько раз, и затем попытаться двинуться дальше.
Перевод публикуется с личного разрешения автора [См. МЖ #50]. Постраничные сноски принадлежат переводчику. Примечания автора (со знаком - #) -)) располагаются после текста главы.
"Call" - один из ключевых терминов "Телефонной книги", несущих основную нагрузку. На многозначности этого английского слова Ронелл строит своеобразную и плодотворную семантику. Прежде всего "call" - это телефонный звонок, одновременно это окрик, крик, призыв, настоятельная нужда, требующая удовлетворения. Этот термин был использован в английском издании "Бытия и Времени" для перевода хайдеггеровского "зова" (der Ruf) (M.Heidegger. Being and Time, tr. J.Macquarrie and E.Robinson. N.Y., 1962). Таким образом, зов бытия и телефонный звонок в книге Ронелл постоянно пересекаются, поясняя и конкретизируя друг друга. В русском переводе "call" чаще всего передается как "вызов", благодаря чему сохраняется многозначность смысловой переклички.
Название главки "Delay call forwarding" включает в себя сочетание "delay call" (букв. "отложенный звонок") - имеется в виду режим автодозванивания, до тех пор, пока абонент не снимет трубку.
"Call of duty" - служебный звонок и одновременно "зов долга", категорический императив кантовской этики.
Название одной из поздних работ Ницше: "Сумерки идолов или как философствовать молотом".
В немецком и французском языках существует языковая близость между криком, рыданием, воплем (cri, schrei) и письмом (ecrire - писать, schreiben - письмо).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19