— Опять отступление с боем. Русские прорываются всюду. Вот уже с час, как нас забрасывают паническими лозунгами. Широкое наступление. А здесь голая равнина. Зацепиться невозможно. Да, на этот раз отступление будет основательное.
— Как ты думаешь, кончим мы войну, когда дойдем до германской границы?
— А ты?
— Я думаю, что нет.
— И я так думаю. Кто у нас может кончить войну? Уж, конечно, не генеральный штаб. Он не возьмет на себя такую ответственность, — Иммерман криво усмехнулся. — В прошлую войну он сумел подсунуть это решение временному правительству, которое перед тем на скорую руку сформировали. Эти болваны подставили головы под обух, подписали перемирие, а через неделю их обвинили в государственной измене. Теперь все по-другому. Тотальное правительство — тотальное поражение. Второй партии, чтобы вести переговоры, не существует.
— Если не считать коммунистов, — с горечью заметил Гребер. — Тоже тотальное правительство. Те же методы. Пойду-ка я спать. Единственное, что мне нужно, это думать, что хочу, говорить, что хочу, и делать, что хочу. Но с тех пор как у нас появились мессии справа и слева, это считается большим преступлением, чем любое убийство.
Гребер захватил ранец и пошел к полевой кухне. Там он получил порцию горохового супа, хлеб и порцию колбасы на ужин. Теперь ему не надо будет возвращаться в деревню.
Стоял необычайно тихий вечер. Раздобыв соломы, новобранцы ушли. Фронт гремел, но казалось, что день прошел спокойно. Перед сараем расстилался газон, он был затоптан и разворочен снарядами, а трава все-таки зеленела, и по краям дорожки кое-где распускались цветы.
Гребер обнаружил в саду за березовой аллеей небольшую полуразрушенную беседку, откуда ему был виден сарай с пленными. Он нашел там даже несколько книг в кожаных переплетах с потускневшим золотым обрезом. Они пострадали от дождя и снега, уцелела только одна. То была книга с романтическими гравюрами идеальных пейзажей. Текст был французский. Гребер медленно перелистывал книгу. Постепенно гравюры захватили его. Они пробудили в нем какую-то мучительную и безнадежную тоску, которая долго не оставляла его, даже после того, как он давно уже захлопнул книгу. Он прошел по березовой аллее к пруду. Там, среди грязи и водорослей, сидел играющий на свирели Пан. Одного рога у него не хватало, но в остальном он благополучно пережил революцию, коммунизм и войну. Пан, как и книги, относился к легендарной эпохе, к эпохе, предшествовавшей первой мировой войне. В то время Гребера еще и на свете не было. Он родился после первой мировой войны, вырос в нищете инфляции, среди волнений послевоенных лет, и прозрел лишь во время новой войны. Гребер обогнул пруд, затем прошел мимо беседки и, вернувшись к пленным, внимательно оглядел железную дверь. Она не всегда была здесь, ее приделали позже. Может быть, человек, которому принадлежит дом и парк, сам ожидал смерти за этой дверью.
Пожилая женщина спала, молодая прилегла в углу. Мужчины стояли, следя за угасанием дня. Они посмотрели на Гребера. Девушка глядела прямо перед собой, а самый старший из русских наблюдал за ним. Гребер отвернулся и улегся на траву.
По небу плыли облака. На березах щебетали птицы. Голубой мотылек порхал от одной воронки к другой, с цветка на цветок. Потом появился еще один. Они играли и гонялись друг за другом. Грохот, доносившийся со стороны фронта, нарастал. Мотыльки соединились и так, сцепившись, полетели сквозь знойный, солнечный воздух. Гребер уснул.
Вечером новобранец принес пленным кое-какую еду — остатки разбавленного водой горохового супа от обеда. Новобранец подождал, пока пленные поели, потом забрал миски. Он принес Греберу причитающиеся ему сигареты. Их было больше, чем обычно. Плохая примета. Улучшение пищи и прибавка сигарет предвещали трудные дни.
— Сегодня вечером нас два лишних часа муштровать будут, — сказал новобранец. Он серьезно посмотрел на Гребера. — Боевое учение, метание гранат, штыковой бой.
— Ротный знает, что делает. Он вовсе не хочет вас зря мучить.
Новобранец кивнул. Он разглядывал русских, словно зверей в зоопарке.
— А ведь это люди, — сказал Гребер.
— Да, русские.
— Ладно, пусть русские. Возьми винтовку. Держи ее наготове. Сначала по очереди выпустим женщин.
Гребер скомандовал через решетку двери:
— Всем отойти в левый угол. Старуха — сюда. Потом выйдут за нуждой и другие.
Старик что-то сказал остальным. Они повиновались. Новобранец держал винтовку наготове. Пожилая женщина подошла. Гребер отпер, выпустил ее и снова запер дверь. Она заплакала. Она думала, что ее ведут на расстрел.
— Скажите, что ей ничего не будет. Пусть оправится, — приказал Гребер старику.
Тот перевел. Женщина перестала плакать. Гребер и новобранец отвели ее за угол дома, где еще уцелели две стены. Гребер подождал, пока она вышла оттуда, и выпустил молодую. Та быстро, гибкой походкой пошла вперед. С мужчинами было проще. Он отводил их за угол, не выпуская из виду. Молодой новобранец, озабоченно выпятив нижнюю губу, держал винтовку наготове — воплощенное усердие и бдительность. Он отвел последнего пленного и запер за ним дверь.
— Ну и волновался же я! — сказал он.
— Да что ты… — Гребер отставил свою винтовку. — Теперь можешь идти.
Он подождал, пока новобранец ушел. Потом достал сигареты и дал старику по одной для каждого. Зажег спичку и протянул ее сквозь решетку. Все закурили. Сигареты рдели в полумраке и освещали лица. Гребер смотрел на молодую русскую женщину и вдруг ощутил невыносимую тоску по Элизабет.
— Вы — добрый, — сказал старик, следивший за взглядом Гребера, на ломаном немецком языке и прижался лицом к решетке. — Война проиграна… для немцев… Вы добрый, — добавил он тихо.
— Чепуха.
— Почему нет… нас выпустить… с нами идти… — Он на мгновение повернул морщинистое лицо к молодой женщине. Потом опять к Греберу, — Идем с нами, Маруся… спрятать… хорошем месте, жить, жить, — повторил он настойчиво.
Гребер покачал головой. «Это не выход, — подумал он. — Нет, не выход. Но где он?
— Жить… не мертвый… только пленный, — шептал русский, — Вы тоже — не мертвый… у нас хорошо… мы не виноваты…
Это были простые слова. Гребер отвернулся. В мягких гаснущих сумерках они звучали совсем просто. «Вероятно, эти люди и в самом деле невиновны. При них не нашли оружия, и они не похожи на партизан, во всяком случае старик и пожилая женщина. А что если я их выпущу? — подумал Гребер. — Этим я хоть что-то сделаю, хоть что-то. Спасу нескольких невинных людей. Но идти с ними я не могу. Туда — нет. Не могу идти к тому, от чего хочу бежать». — Он побрел по парку, опять вышел к фонтану. Березы уже казались черными на фоне неба. Гребер вернулся. Чья-то сигарета еще тлела в глубине сарая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90