Никогда еще я не был так счастлив, как теперь,
увидев ее ласковую круглую мордашку.
- Ты отлично выглядишь, До! - сказал я.
Она внимательно осмотрела мое изображение (линза на нашем домашнем
видеофоне немножко не в фокусе, кроме того, на Дороти не было очков).
- Хотела бы сказать то же самое и тебе! - произнесла она наконец. -
Этот бросок был неудачным?
По открытой линии говорить такое не следовало, но она могла видеть
мое лицо, и этого было достаточно. Я ответил:
- Средне ужасным. Как Барии?
- Скучает по папочке, как же иначе? У него прорезались зубки!
Я застал ее с чашкой кофе, и она сделала небольшой глоток.
- Тебя что-то тревожит? - решила она. - Что именно, Доминик?
Удивляясь, я произнес:
- Ты права, До! Я чувствую... мне весело... не знаю отчего.
Она кивнула: я только подтвердил то, что Дороти знала и без того.
Когда Дороти Арбенц поступила в наш институт в качестве психолога, я сразу
отметил ее: она была просто великолепной, чуткой и очень способной. Позже,
когда я женился на До, я почувствовал, что остаток моей жизни, она будет
читать мои мысли. Дороти оставила в покое мое тревожное подсознание и
переменила тему:
- Ты возвращаешься домой?
- Хотелось бы. В Институт Склодовской-Кюри.
- В Вашингтон?
- Боюсь, что да!
Она снова отхлебнула кофе. Я немного научился читать мысли Дороти и
знал, что произойдет после.
- Ты улетаешь опять? - спросила она.
Я помедлил с ответом.
- Не надо об этом! - напомнил я.
Моя жена знала, что это не ответ, и знала также, что если я снова
пойду в разведку, то не для того, чтобы прокрасться на цыпочках и
оглядеться вокруг.
Мы обменялись воздушными поцелуями, и я дал отбой. Затем задумался,
что же меня беспокоило?
Однажды я это узнал и теперь не хотел вспоминать.
Здесь было слишком много нас!
Когда я прощупывал почву в Тау и Эпсилоне, я встретил других
Домиников Де Сота, но это не было так странно, как сейчас, когда нас было
трое. Удивление и страх - это передалось мне, и по спине поползли мурашки.
Я намекаю на то, что все они были мной. И был не один "я", как жил раньше,
но все "мы", кем я мог бы стать, а в их временах - стал. Я мог бы родиться
в то время, когда наука была грязным бранным словом; в тридцать пять лет я
мог бы остаться мальчиком, украдкой встречаясь с девушкой, на которой не
мог жениться, меня бы терроризировало правительство, проводившее линию
угнетающей социальной системы, которое заставляло стыдиться даже
собственной наготы. Я мог бы стать Ники Де Сота, сознание которого было
мне неясно, и в то же время я был им. Или я мог отказаться от науки в
пользу политики и оказаться сенатором. Допустим, это вовсе неплохо! Это
было бы просто превосходно: богатство и сила, всеобщее уважение, но и
здесь не все было гладко. Он (или я?) был связан тайным адюльтером с
другой женщиной, так как не любил свою жену и не мог от нее освободиться
без страшных последствий. Финансовый и политический крах оказались бы
неминуемы!
Еще я мог выбрать военную карьеру, как другое мое воплощение, майор,
гордящийся своим вероломством и скотским вторжением, или мог бы умереть в
детстве, как это произошло с Домиником-Ро.
И все мы были мной!
Это было жутко и грозило поколебать стабильность моей жизни. Ведь
каждый знает, что все могло бы быть иначе... но совсем другое дело знать
это на сто процентов.
Я хорошо узнал двоих Домиников Де Сота. Даже через толстые стены было
видно, что у Ники полупустое время с огнями дорожных фар за неделю до Дня
Труда. И был сенатор. Наблюдать за ним одно удовольствие. Хотя оба они
были также разделены временем, как Марс... конечно, я - совсем другое
дело!
Я видел, как деловой человеке места 32-Си раскладывал на столике
содержимое своего дипломата, время от времени бросая раздраженные взгляды
на видеофон.
Я отвернулся и позвонил снова.
Я не стал искать через коммутатор, а сразу набрал личный код Гарри
Розенталя. Как я и рассчитывал, он был не в Чикаго.
- Ты в Вашингтоне? - задал я вопрос.
- Чертовски верно! - заволновался он. - С нетерпением жду вас! Каждые
пять минут мне звонят из армии, научный секретарь и из ЦРУ. Хотелось бы,
чтобы вы прилетели быстрее!
Я не спросил зачем.
Этот звонок, как и разговор с Дороти, не был отрадным. У меня были
две тревожные мысли: вторжение Гаммы в Эпсилон и баллистический отскок.
Разговор обострил их еще больше.
- Пока мы еще пытаемся контролировать положение, - лаконично сказал
Гарри. - Все по-старому! Вы смотрели последние известия?
- Какого дьявола! Когда это я мог успеть, Гарри?
- Могли бы и постараться! - уныло сказал он. - Над площадью стали
возникать нежелательные последствия. Мы не смогли доставить вовремя
контролирующую аппаратуру, когда кругом чистое небо, а в столик кафе
ударила молния, нетрудно представить, что произошло. - Немного погодя
Гарри добавил: - Секретарь хотел бы знать, зачем вы прихватили людей из
Тау?
- Но ведь Дуглас мог все разболтать! - запротестовал я. - Это мера
предосторожности! Вы же сами приказали установить лимит знаний и мешать
другим открыть существование паравремен.
Розенталь внимательно посмотрел на меня:
- Мы послали вас, чтобы достать нам Дугласа и спасти невольного
эмигранта - сенатора. Никто не просил привозить еще четверых! Что вы
будете делать с ними?
Так как у меня не было ответа, я прекратил разговор и подпустим к
видеофону бизнесмена.
Когда я дошел до середины салона, я увидел двух других Домиников. Они
жаждали поговорить со мной, но я дружески кивнул и прошел мимо.
Стюардессы деловито вытаскивали из микроволновой печи пузыри
яичницы-болтуньи, но когда я сказал: "В третий класс, пожалуйста!" - они
не стали обсуждать, поскольку знали, что там находилось. Одна из них
оторвалась на минуту от работы, впустила меня в лифт и отправила в брюхо
лайнера.
Нижние отсеки использовались для самых различных целей. На некоторых
авиалиниях располагаются бары или места третьего класса по сниженным ценам
(они не пользуются особой популярностью). На трансконтинентальных линиях
их употребляют для спальных отделений и специального назначения.
У нас и было особое назначение.
Даже более специальное, чем подразумевается всегда, когда перевозят
преступников. Здесь были не заключенные, а всего лишь: пара фэбээровцев из
Тау и их Лари Дуглас, который совершил не такие преступления, о которых
пекутся в нашем мире. Здесь находился наш собственный Лари Дуглас, чей
статус был очень туманен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
увидев ее ласковую круглую мордашку.
- Ты отлично выглядишь, До! - сказал я.
Она внимательно осмотрела мое изображение (линза на нашем домашнем
видеофоне немножко не в фокусе, кроме того, на Дороти не было очков).
- Хотела бы сказать то же самое и тебе! - произнесла она наконец. -
Этот бросок был неудачным?
По открытой линии говорить такое не следовало, но она могла видеть
мое лицо, и этого было достаточно. Я ответил:
- Средне ужасным. Как Барии?
- Скучает по папочке, как же иначе? У него прорезались зубки!
Я застал ее с чашкой кофе, и она сделала небольшой глоток.
- Тебя что-то тревожит? - решила она. - Что именно, Доминик?
Удивляясь, я произнес:
- Ты права, До! Я чувствую... мне весело... не знаю отчего.
Она кивнула: я только подтвердил то, что Дороти знала и без того.
Когда Дороти Арбенц поступила в наш институт в качестве психолога, я сразу
отметил ее: она была просто великолепной, чуткой и очень способной. Позже,
когда я женился на До, я почувствовал, что остаток моей жизни, она будет
читать мои мысли. Дороти оставила в покое мое тревожное подсознание и
переменила тему:
- Ты возвращаешься домой?
- Хотелось бы. В Институт Склодовской-Кюри.
- В Вашингтон?
- Боюсь, что да!
Она снова отхлебнула кофе. Я немного научился читать мысли Дороти и
знал, что произойдет после.
- Ты улетаешь опять? - спросила она.
Я помедлил с ответом.
- Не надо об этом! - напомнил я.
Моя жена знала, что это не ответ, и знала также, что если я снова
пойду в разведку, то не для того, чтобы прокрасться на цыпочках и
оглядеться вокруг.
Мы обменялись воздушными поцелуями, и я дал отбой. Затем задумался,
что же меня беспокоило?
Однажды я это узнал и теперь не хотел вспоминать.
Здесь было слишком много нас!
Когда я прощупывал почву в Тау и Эпсилоне, я встретил других
Домиников Де Сота, но это не было так странно, как сейчас, когда нас было
трое. Удивление и страх - это передалось мне, и по спине поползли мурашки.
Я намекаю на то, что все они были мной. И был не один "я", как жил раньше,
но все "мы", кем я мог бы стать, а в их временах - стал. Я мог бы родиться
в то время, когда наука была грязным бранным словом; в тридцать пять лет я
мог бы остаться мальчиком, украдкой встречаясь с девушкой, на которой не
мог жениться, меня бы терроризировало правительство, проводившее линию
угнетающей социальной системы, которое заставляло стыдиться даже
собственной наготы. Я мог бы стать Ники Де Сота, сознание которого было
мне неясно, и в то же время я был им. Или я мог отказаться от науки в
пользу политики и оказаться сенатором. Допустим, это вовсе неплохо! Это
было бы просто превосходно: богатство и сила, всеобщее уважение, но и
здесь не все было гладко. Он (или я?) был связан тайным адюльтером с
другой женщиной, так как не любил свою жену и не мог от нее освободиться
без страшных последствий. Финансовый и политический крах оказались бы
неминуемы!
Еще я мог выбрать военную карьеру, как другое мое воплощение, майор,
гордящийся своим вероломством и скотским вторжением, или мог бы умереть в
детстве, как это произошло с Домиником-Ро.
И все мы были мной!
Это было жутко и грозило поколебать стабильность моей жизни. Ведь
каждый знает, что все могло бы быть иначе... но совсем другое дело знать
это на сто процентов.
Я хорошо узнал двоих Домиников Де Сота. Даже через толстые стены было
видно, что у Ники полупустое время с огнями дорожных фар за неделю до Дня
Труда. И был сенатор. Наблюдать за ним одно удовольствие. Хотя оба они
были также разделены временем, как Марс... конечно, я - совсем другое
дело!
Я видел, как деловой человеке места 32-Си раскладывал на столике
содержимое своего дипломата, время от времени бросая раздраженные взгляды
на видеофон.
Я отвернулся и позвонил снова.
Я не стал искать через коммутатор, а сразу набрал личный код Гарри
Розенталя. Как я и рассчитывал, он был не в Чикаго.
- Ты в Вашингтоне? - задал я вопрос.
- Чертовски верно! - заволновался он. - С нетерпением жду вас! Каждые
пять минут мне звонят из армии, научный секретарь и из ЦРУ. Хотелось бы,
чтобы вы прилетели быстрее!
Я не спросил зачем.
Этот звонок, как и разговор с Дороти, не был отрадным. У меня были
две тревожные мысли: вторжение Гаммы в Эпсилон и баллистический отскок.
Разговор обострил их еще больше.
- Пока мы еще пытаемся контролировать положение, - лаконично сказал
Гарри. - Все по-старому! Вы смотрели последние известия?
- Какого дьявола! Когда это я мог успеть, Гарри?
- Могли бы и постараться! - уныло сказал он. - Над площадью стали
возникать нежелательные последствия. Мы не смогли доставить вовремя
контролирующую аппаратуру, когда кругом чистое небо, а в столик кафе
ударила молния, нетрудно представить, что произошло. - Немного погодя
Гарри добавил: - Секретарь хотел бы знать, зачем вы прихватили людей из
Тау?
- Но ведь Дуглас мог все разболтать! - запротестовал я. - Это мера
предосторожности! Вы же сами приказали установить лимит знаний и мешать
другим открыть существование паравремен.
Розенталь внимательно посмотрел на меня:
- Мы послали вас, чтобы достать нам Дугласа и спасти невольного
эмигранта - сенатора. Никто не просил привозить еще четверых! Что вы
будете делать с ними?
Так как у меня не было ответа, я прекратил разговор и подпустим к
видеофону бизнесмена.
Когда я дошел до середины салона, я увидел двух других Домиников. Они
жаждали поговорить со мной, но я дружески кивнул и прошел мимо.
Стюардессы деловито вытаскивали из микроволновой печи пузыри
яичницы-болтуньи, но когда я сказал: "В третий класс, пожалуйста!" - они
не стали обсуждать, поскольку знали, что там находилось. Одна из них
оторвалась на минуту от работы, впустила меня в лифт и отправила в брюхо
лайнера.
Нижние отсеки использовались для самых различных целей. На некоторых
авиалиниях располагаются бары или места третьего класса по сниженным ценам
(они не пользуются особой популярностью). На трансконтинентальных линиях
их употребляют для спальных отделений и специального назначения.
У нас и было особое назначение.
Даже более специальное, чем подразумевается всегда, когда перевозят
преступников. Здесь были не заключенные, а всего лишь: пара фэбээровцев из
Тау и их Лари Дуглас, который совершил не такие преступления, о которых
пекутся в нашем мире. Здесь находился наш собственный Лари Дуглас, чей
статус был очень туманен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67