Он терпеть не мог грамотных солдат. Изо дня в день мелочными, оскорбляющими достоинство человека придирками «господин» фельдфебель доводил людей до исступления. В устах нижних чинов он признавал только четыре слова: «так точно» и «никак нет».
Не было отдыха солдатам и в праздничные дни. С утра молебен, потом всевозможные проверки, а если кому посчастливится получить увольнение в город, то и там бедняга натерпится. Бывало, идет солдат, особенно из молодых, засмотрится и не заметит старшего офицера, не станет «во фронт». За это его прямо на улице так отхлещут по физиономии, что небо с овчинку покажется.
Запретным для солдата был городской парк. При входе в него висела табличка: «Солдатам и собакам вход воспрещен».
В 1912 году меня демобилизовали. К этому времени я сполна овладел солдатской «наукой» и хорошо познал, что значит «царева служба».
Возвращаться в Котельву не хотелось, решил остаться в Саратове. В городе было полно безработных. Ходил целый месяц на большие и малые предприятия, на все пристани. Работы не было. Однажды в порту набрел на группу грузчиков. Разговорились. Они предложили остаться в артели. Согласился. Однако вскоре понял, что долго здесь не выдержу. Грузчики были люди хорошие, работящие, но совершенно опустившиеся. Они потеряли главное — цель в жизни. Ни у кого из них не было ни семьи, ни дома, они влачили жалкое и тягостное существование люмпен-пролетариев, типичных представителей горьковского «дна»: работали нечеловечески много, спали и ели прямо на берегу. Одежда на каждом была ветхая, едва прикрывавшая тело.
Хозяин-кабатчик держал грузчиков в долговой кабале и охотно отпускал им продукты в кредит. После каждой разгрузки или погрузки производились расчеты. Кабатчик предварительно старался споить грузчиков и, когда они пьянели, подсчитывал заработанное так ловко, что артель всегда оставалась у него в долгу. Проработал я в артели два месяца и ушел. Удалось устроиться чернорабочим в Саратовское трамвайное депо. Работа там была ночная, а стало быть, днем предоставлялась возможность еще поискать какую-нибудь работу на стороне. Познакомился с кузнецом-ремесленником, и он предложил пойти к нему молотобойцем.
Кузница находилась недалеко от излюбленных мест воскресных прогулок саратовской знати. В обычные дни у нас не всегда была работа, а когда и случалась, все равно зарабатывали мало. Лучше обстояло дело но воскресеньям. Каждую субботу мы, три молотобойца и кузнец, тщательно прибирали кузницу, всю территорию вокруг посыпали свежим песком. Часам к одиннадцати дня на живописном берегу Волги появлялась хорошо одетая публика. Изнеженные баре были сами непрочь посмотреть, как работают кузнецы, и показать нас своим домочадцам и гостям. Вот тут-то наш хозяин и хвастал своими «талантами». Как только барская компания подходила поближе, кузнец выхватывал из горна раскаленный добела кусок металла, и мы по его команде начинали выстукивать полупудовыми молотами барыню, гопака, польку. Этими «фокусами» за один воскресный день зарабатывали больше, чем за всю неделю.
В Саратове меня застала империалистическая война 1914 года. Я был мобилизован в первый же день и отправлен в тот же Асландузский полк. А на четырнадцатый день войны мы уже вступили в бой в районе Люблина.
В этом первом сражении противник изрядно потрепал нас. В строю осталось 120 солдат да несколько офицеров. Кстати,
штабс-капитан Вюрц погиб при первых же выстрелах, получив пулю в спину, Очевидно, с ним рассчитался один из его «крестников» за свои выбитые зубы.
Значительный урон понесли и другие полки 47-й дивизии, в состав которой входил Асландузский полк. Поэтому дивизию отвели в район Ивангородской крепости для переформирования. Меня, как грамотного, зачислили в команду полковой связи, а несколько позднее — в разведку, где я прослужил всю войну.
Много раз приходилось ходить по тылам врага в поисках «языков», определять дислокацию частей противника, участвовать в тяжелых боях, мерзнуть в стужу, изнывать от жажды в летний зной. Изо дня в день вращаясь в этом круговороте жестоких испытаний, солдаты все отчетливее начинали понимать истинные причины мучений народа. Па войне особенно быстро формируется сознание человека. Ежедневно и ежечасно подвергаясь смертельной опасности, люди невольно задумывались над вопросами: «Для чего гибнут тысячи, а миллионы становятся калеками? Почему жены должны оставаться вдовами, а дети — сиротами? Кто несет народу горе?»
В первый период войны очень многие воевали, «не щадя живота своего, за веру, царя и отечество». Я тоже служил добросовестно.
Прояснились солдатские умы, а в том числе и мой, после провала наступления в 1916 году на Юго-Западном фронте. Прорвав оборону противника на протяжении более четырехсот километров по фронту, русские войска неудержимым потоком устремились вперед. За два месяца боев было убито и ранено свыше миллиона солдат и офицеров противника, 450 тысяч взято в плен, захвачено около 600 орудии, 1800 пулеметов. Осуществив этот грандиозный прорыв, русские войска помешали немцам разгромить французов и англичан на Западном фронте и оттянули на себя все вражеские резервы. Даже нам, рядовым солдатам, было понятно, что еще один-другой такой нажим — и противник капитулирует.
Однако получилось совсем не так. Царские генералы не сумели закрепить и развить добытые большой кровью успехи. Не были подтянуты резервы, не подвезены боеприпасы и продовольствие. Враг получил возможность перегруппировать свои силы, и наше наступление захлебнулось. Подойдя в Карпатах к Кслиманскому перевалу, мы остановились. У солдат передовых частей не хватало боеприпасов, они голодали, были кое-как одеты и обуты, однако больше двух недель отбивали яростные атаки врага.
Каково же было наше возмущение, когда при отступлении мы увидели на тыловых базах большие запасы муки, масла, консервов и других продуктов, боеприпасы, вооружение и обмундирование.
Нам строжайше запрещалось уничтожать при отступлении военные склады и выводить из строя железнодорожные станции. Офицеры объясняли это тем, что, дескать, можно расшифровать противнику пути отступления своих частей и их местонахождение.
В районе Черновиц наша разведгруппа прикрывала отступление 47-й дивизии. На станции солдаты нашли в пакгаузах много обмундирования, конской сбруи, продовольствия. Там же, неподалеку от железнодорожного узла, обнаружили большие склады снарядов разных калибров, ручных гранат, винтовочных патронов. Зачем же оставлять все это врагу! Я был старшим группы и под свою ответственность приказал все уничтожить. Но как только мы вернулись в полк, начались допросы. Командование разыскало виновников «диверсий».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Не было отдыха солдатам и в праздничные дни. С утра молебен, потом всевозможные проверки, а если кому посчастливится получить увольнение в город, то и там бедняга натерпится. Бывало, идет солдат, особенно из молодых, засмотрится и не заметит старшего офицера, не станет «во фронт». За это его прямо на улице так отхлещут по физиономии, что небо с овчинку покажется.
Запретным для солдата был городской парк. При входе в него висела табличка: «Солдатам и собакам вход воспрещен».
В 1912 году меня демобилизовали. К этому времени я сполна овладел солдатской «наукой» и хорошо познал, что значит «царева служба».
Возвращаться в Котельву не хотелось, решил остаться в Саратове. В городе было полно безработных. Ходил целый месяц на большие и малые предприятия, на все пристани. Работы не было. Однажды в порту набрел на группу грузчиков. Разговорились. Они предложили остаться в артели. Согласился. Однако вскоре понял, что долго здесь не выдержу. Грузчики были люди хорошие, работящие, но совершенно опустившиеся. Они потеряли главное — цель в жизни. Ни у кого из них не было ни семьи, ни дома, они влачили жалкое и тягостное существование люмпен-пролетариев, типичных представителей горьковского «дна»: работали нечеловечески много, спали и ели прямо на берегу. Одежда на каждом была ветхая, едва прикрывавшая тело.
Хозяин-кабатчик держал грузчиков в долговой кабале и охотно отпускал им продукты в кредит. После каждой разгрузки или погрузки производились расчеты. Кабатчик предварительно старался споить грузчиков и, когда они пьянели, подсчитывал заработанное так ловко, что артель всегда оставалась у него в долгу. Проработал я в артели два месяца и ушел. Удалось устроиться чернорабочим в Саратовское трамвайное депо. Работа там была ночная, а стало быть, днем предоставлялась возможность еще поискать какую-нибудь работу на стороне. Познакомился с кузнецом-ремесленником, и он предложил пойти к нему молотобойцем.
Кузница находилась недалеко от излюбленных мест воскресных прогулок саратовской знати. В обычные дни у нас не всегда была работа, а когда и случалась, все равно зарабатывали мало. Лучше обстояло дело но воскресеньям. Каждую субботу мы, три молотобойца и кузнец, тщательно прибирали кузницу, всю территорию вокруг посыпали свежим песком. Часам к одиннадцати дня на живописном берегу Волги появлялась хорошо одетая публика. Изнеженные баре были сами непрочь посмотреть, как работают кузнецы, и показать нас своим домочадцам и гостям. Вот тут-то наш хозяин и хвастал своими «талантами». Как только барская компания подходила поближе, кузнец выхватывал из горна раскаленный добела кусок металла, и мы по его команде начинали выстукивать полупудовыми молотами барыню, гопака, польку. Этими «фокусами» за один воскресный день зарабатывали больше, чем за всю неделю.
В Саратове меня застала империалистическая война 1914 года. Я был мобилизован в первый же день и отправлен в тот же Асландузский полк. А на четырнадцатый день войны мы уже вступили в бой в районе Люблина.
В этом первом сражении противник изрядно потрепал нас. В строю осталось 120 солдат да несколько офицеров. Кстати,
штабс-капитан Вюрц погиб при первых же выстрелах, получив пулю в спину, Очевидно, с ним рассчитался один из его «крестников» за свои выбитые зубы.
Значительный урон понесли и другие полки 47-й дивизии, в состав которой входил Асландузский полк. Поэтому дивизию отвели в район Ивангородской крепости для переформирования. Меня, как грамотного, зачислили в команду полковой связи, а несколько позднее — в разведку, где я прослужил всю войну.
Много раз приходилось ходить по тылам врага в поисках «языков», определять дислокацию частей противника, участвовать в тяжелых боях, мерзнуть в стужу, изнывать от жажды в летний зной. Изо дня в день вращаясь в этом круговороте жестоких испытаний, солдаты все отчетливее начинали понимать истинные причины мучений народа. Па войне особенно быстро формируется сознание человека. Ежедневно и ежечасно подвергаясь смертельной опасности, люди невольно задумывались над вопросами: «Для чего гибнут тысячи, а миллионы становятся калеками? Почему жены должны оставаться вдовами, а дети — сиротами? Кто несет народу горе?»
В первый период войны очень многие воевали, «не щадя живота своего, за веру, царя и отечество». Я тоже служил добросовестно.
Прояснились солдатские умы, а в том числе и мой, после провала наступления в 1916 году на Юго-Западном фронте. Прорвав оборону противника на протяжении более четырехсот километров по фронту, русские войска неудержимым потоком устремились вперед. За два месяца боев было убито и ранено свыше миллиона солдат и офицеров противника, 450 тысяч взято в плен, захвачено около 600 орудии, 1800 пулеметов. Осуществив этот грандиозный прорыв, русские войска помешали немцам разгромить французов и англичан на Западном фронте и оттянули на себя все вражеские резервы. Даже нам, рядовым солдатам, было понятно, что еще один-другой такой нажим — и противник капитулирует.
Однако получилось совсем не так. Царские генералы не сумели закрепить и развить добытые большой кровью успехи. Не были подтянуты резервы, не подвезены боеприпасы и продовольствие. Враг получил возможность перегруппировать свои силы, и наше наступление захлебнулось. Подойдя в Карпатах к Кслиманскому перевалу, мы остановились. У солдат передовых частей не хватало боеприпасов, они голодали, были кое-как одеты и обуты, однако больше двух недель отбивали яростные атаки врага.
Каково же было наше возмущение, когда при отступлении мы увидели на тыловых базах большие запасы муки, масла, консервов и других продуктов, боеприпасы, вооружение и обмундирование.
Нам строжайше запрещалось уничтожать при отступлении военные склады и выводить из строя железнодорожные станции. Офицеры объясняли это тем, что, дескать, можно расшифровать противнику пути отступления своих частей и их местонахождение.
В районе Черновиц наша разведгруппа прикрывала отступление 47-й дивизии. На станции солдаты нашли в пакгаузах много обмундирования, конской сбруи, продовольствия. Там же, неподалеку от железнодорожного узла, обнаружили большие склады снарядов разных калибров, ручных гранат, винтовочных патронов. Зачем же оставлять все это врагу! Я был старшим группы и под свою ответственность приказал все уничтожить. Но как только мы вернулись в полк, начались допросы. Командование разыскало виновников «диверсий».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58