Ион, спровадив Ану, в тот же день пошел в Армадию к Виктору Грофшору, прослышав, что он мастак, позубастее многих адвокатов даже и в Бистрице. Грофшору был тогда занят выборами и, узнав, что Ион не избиратель, велел ему прийти в другой раз. Но Ион с обычным упорством не отставал от него, пока не рассказал подробно, какая вышла незадача. Почуяв поживу, Грофшору прежде всего спросил:
— Свидетели у тебя есть?
— Есть, господин адвокат, как не быть... Вот кто... — заторопился он и стал перечислять всех, кто был при сговоре и слышал посулы тестя.
Адвокат взялся оттягать всю землю, но потребовал вперед половину гонорара. Когда Ион отсчитал деньги, Грофшору запер их в несгораемую кассу, посоветовал привести домой Ану, чтобы Василе Бачу не говорил после, что муж выгнал ее, — только устроить так, чтобы не заподозрили, будто он в ней нуждается.
Ион облегченно перекрестился. Если уж адвокат взял деньги, значит, должен выиграть. Ана и сама вернется... Но когда прошло две недели, он забеспокоился, не провалить бы дела из-за того, что жена не у него дома.
Когда Василе Бачу узнал, что Ион притянул его к суду, он потемнел. Он боялся судов, сам никогда не судился, а по другим видел, что тяжбы только зря съедают у людей нажитое. Начались сомнения. Не вышло бы чего, пожалуй, и всего лишишься. Адвокаты — они какую только механику не подводят. Упекут тебя и тюрьму с законом в руках. Может, все же лучше отдать этому псу половину земли и старый дом и не знать заботы... Он опять стал косо поглядывать на Ану и подумывал, к чему бы придраться, чтобы прогнать се назад, к разбойнику. Выбрала его себе, а теперь вот ничем от него не отобьешься.
На третье воскресенье Василе Бачу решил напиться, чтобы легче было прогнать ее. После полудня корчма, по обыкновению, была полна народу. Аврум, хотя и мрачный как туча из-за какой-то сделки с письмоводителем, подавал ракию проворнее, чем всегда. Василе не успел еще хорошенько набраться, когда к нему подсел Тома Булбук, очень веселый и довольный по случаю закладки каменного дома, который он строил для Джеордже, собираясь женить его в зиму. Слово за слово, Бачу поплакался ему, как он прогадал с дочерним замужеством и что она теперь живет у него, словно безмужняя... Тома покачал головой и потом добродушно спросил:
— Отчего вы не помиритесь, Василе? Люди должны в согласии жить...
— Да с кем будешь мириться, чудак-человек? — гаркнул Бачу, хватив стаканом об стол, и опять начал рассказывать про свои обиды: мол, зять хочет без угла его оставить, по миру пустить.
В этот момент в корчму зашел Ион. Он пришел сюда с умыслом, зная, что застанет тестя, хотел попробовать столковаться с ним, чтобы увести жену домой. Но сел за другой стол и, отдуваясь, крикнул:
— Хозяин!.. Эй, хозяин!.. Дай-ка и мне лиходейной!
Аврум еще не успел принести ракию, как Тома позвал Иона:
— Иди-ка сюда, Ион! Иди, иди, небось никто не съест...
Ион неловко подошел к их столу и каким-то чужим голосом сказал:
— Здорово, тесть...
— Какой там тесть! — вскинулся Василе полушутя, полусердито. — Это мне надо тебя тестем величать, твоя жена, как я посмотрю, больше у меня околачивается.
— А моя это вина? — отрезал Ион, по-шутовски сгорбив спину.
— Мой вам совет, помирились бы вы, как добрые люди, будет вам на смех-то себя выставлять! — заговорил Тома, косясь то на одного, то на другого. — Ей-богу! Подсаживайся, Ион, вот сюда!
Ион уселся, расстелив на скамью красный платок с зелеными цветами, чтобы не запачкать одежду. Тома сразу навел их на разговор. В другое время они бы загорячились, переругались, осипли от крика, теперь же оба были спокойны, деловиты, хладнокровны, как два потерпевших торгаша. Под конец Василе стал предлагать Иону половину земель и дом, обещая переписать это на обоих когда угодно, лишь бы не было разлада. Ион ответил, что пускай лучше суд решит, раз он не желает отдавать обещанное на сговоре, хотя Ана может перейти к нему когда угодно, против нее у него ничего нет... Тома понукал каждого поступиться чем-нибудь и заставил их подать друг другу руки.
— Ладно уж, пускай будет так, как вы говорите,— буркнул Ион с загоревшимся взглядом. — А суд само собой... Пока что будь по-вашему, но суд пускай мое полное право признает! Если ты мне по доброй воле отдашь то, что сейчас обещаешь, меньше будем судиться!
Василе Бачу не хотел слышать о суде и рассердился. Но Тома заставил их второй раз подать руки, благодушно сказав:
— Пусть, пусть его говорит, он ведь помоложе и безрассудней! Пусть его... До суда еще сколько время пройдет, а там, кто его знает, что бог нашлет!
Они пили магарыч дотемна. Ион пошел домой вместе с Аной. Он был пьян, но все же не выдал своей радости. Только в душе ликовал, что разбил лед.
На другое утро, как и было уговорено, пришел Василе Бачу, и они отправились в Жидовицу к письмоводителю выправлять запись.
-- А вы там припишите, господин письмоводитель, что суд впереди! — сказал Ион для устрашения.
Василе Бачу попробовал возразить, но Ион встал, иг дан ему сказать.
Мне нужна вся земля, тесть, это ты хорошо знаешь... Вся земля!..
3
После отъезда Титу в доме Херделей настало спокойствие. Учитель кое-когда хвастался, как он ловко сыграл на выборах депутата, но мать и дочь только и думали о Лауре. Чтобы утешиться, г-жа Херделя, покончив с делами, обычно уединялась в гостиной и громко читала молитвы по истрепанному, рваному молитвеннику, дарованному ей в давние времена дядюшкой Симионом Мунтяну.
Как-то вечером, перед ужином, на дворе залаял Гектор, калитка протяжно заскрипела, на галерее заслышались чьи-то тяжелые шаги, а потом и стук в дверь.
— Письмо от Лауры! — живо встрепенулась Гиги и захлопала в ладоши.
— Войдите! — густым голосом отозвался Херделя.
И действительно, это пришел стражник Козма Чокэнаш с почтой из Жидовицы; одно письмо было Хер-деле, два других — сельчанам от сыновей, отбывавших службу, несколько газет Белчугу. Учитель перечел все адреса, отдал письмо Гигице и хотел было оставить у себя газеты.
— Не могу, господин учитель, ей-богу, не могу,— смущенно пробормотал стражник. — Батюшка приказывал, чтобы я у вас ни единой газеты не оставлял, а то он меня в церкви пробирать будет...
— Ладно, Козма, шут с тобой! — ответил Херделя, снедаемый любопытством. — Ты тут посиди и отдохни, а я скоренько посмотрю, что в них пишут...
Со дня выборов Белчуг порвал все отношения с Херделей; они уже не разговаривали, не здоровались, были как чужие. В Армадии многие ругали Хер-делю, и в особенности Виктор Грофшору. Тот всем так и говорил, что только по вине «ренегата из Припаса» румынский избирательный округ послал депутатом в парламент венгра.
Пока Херделя проглядывал газеты, жена принялась читать письмо Лауры. Гиги вместе с ней нетерпеливо пробегала глазами мелкую вязь прямых, тонких букв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130