Воображение тем настойчивее отвлекало мысли Рут от экрана, что она вот уже с неделю не получала от Пауля писем. Может, он заболел? Или сильный мороз, который тоже начался с неделю назад, мешает работе почты.
Горский был приглашен в этот вечер к профессору Кянду. Там, правда, не готовились к приему, и хозяйка сетовала на то, что она не может предложить гостю ничего особенного, но именно поэтому встреча прошла особенно просто и непринужденно. Рут загорелась мыслью о возможности экскурсии в Советский Союз. Наконец-то может сбыться ее мечта побывать в Ленинграде и в Москве, в Эрмитаже и в Художественном театре! Если бы и Пауль смог поехать!
Услышав о Пауле, Горский постарался и сумел вселить в Рут надежду. Он добавил, что профессор- и сам мог бы предпринять кое-какие шаги, поскольку премьер-министр - его коллега. Кянд кивнул: разумеется, мог бы... Но мысль эта так и повисла в воздухе. Никогда Кянд не был ловок по части таких дел, — как же он .теперь будет хлопотать, да еще к тому же за чужого человека?
В ту же ночь Рут написала Паулю длинное, восторженное письмо и утром понесла его на почту. В своем почтовом ящике она нашла конверт. Неужто наконец от Пауля? На конверте было написано: «Рут Риухкранд». Что это значит? Клеветническое послание от какого-нибудь анонимного завистника? Рут разорвала конверт. Письмо было от Аделе Пюви. Кто бы это могла быть и чего она хотела?
Тут же, не сходя с места, Рут прочла письмо и побледнела, перед ее глазами поплыли круги, сердце замерло. Да возможно ли все это? Пюви? Аделе Пюви? Не та ли это женщина, круглолицая и курносая, которую Рут видела мельком, вместе с которой Пауль пришел к себе домой в новогоднее утро? Которую Пауль считал провокатором, в чем Рут тогда сомневалась?
В прошлый понедельник утром, сообщалось в письме, Пауль пришел к этой Пюви и рассказал о несчастье, которое случилось в его доме. Портной Паринбак, хозяин дома, пришел домой пьяный и принялся, как это уже не раз бывало, бить свою жену. Едва Пауль успел подняться и что-то на себя накинуть, чтоб поспешить на помощь женщине, как до него донеслись вопли самого портного. Пауль вбежал к хозяевам как раз в тот момент, когда тесть портного, живущий в том же доме, набросился на своего зятя и бил его по голове большими портновскими ножницами. Пауль вырвал у сумасшедшего старика ножницы и оттолкнул его. Тот стал сопротивляться, и они схватились. Тем временем поднялся портной и, с яростью кинувшись на своего тестя, нанес ему такой удар под ложечку, что старик упал навзничь да, к несчастью, еще ударился головой об угол печь и вскоре испустил дух.
«Ваш брат решил, что могут возникнуть всякие осложнения, и принес мне пачку Ваших, как он сказал, писем. Если хотите, можете получить их. Самого его, как он и предчувствовал, взяли сегодня под стражу вместе с портным. Мыслима ли большая «нелепость: подозревать его, невинного человека, в преступлении? Я бегала к прокурору, к следователю, в полицию. Все напрасно! К нему не пускают. Могу себе представить, что Вы сейчас переживаете. Сочувствую Вам от всей .души. Но что должна чувствовать я, так глубоко уважающая и любящая его...»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Белла сидела в спальне перед зеркалом и занималась утренним туалетом. Она думала о своей судьбе, и это ее расстраивало.
Когда Белла против воли отца вышла за Виллема Китса, он заявил, что даст дочери приданое лишь после того, как зять сам завоюет себе положение. В ответ на это молодые тотчас же разорвали отношения со стариком Винналем: какой же смысл в приданом для людей с положением?
Белла тогда видела в своем муже восходящую звезду, сияние которой вскоре увидят и за пределами их маленькой родины. За спиной у него Оксфордский и Лейпцигский университеты, он получил в Германии докторскую степень, знает все порядочные языки. Отчего бы ему не сделать карьеру на дипломатическом, а то и научном поприще? И плохо ли им жилось бы, если бы Биллем стал, скажем, советником или атташе посольства в Лондоне? Белла блистала бы на балах и приемах, кружила бы головы молодым и старым, ловко плела бы сеть интриг, подобно героиням мемуаров, которые она так жадно читает.
Но ничего подобного не произошло. Плохо, что Биллем не входил ни в одну из студенческих корпораций, некому было постоять за него. Приходилось прозябать в этой скучной провинции. Конечно, деньги сумели бы раскрыть все двери, но Биллем считал своего тестя мужиком, а Белла была слишком горда, чтоб идти на поклон к отцу, да еще после того, как тот отдал Фердинанду свой магазин, совершенно забыв о дочери, будто ее и на свете нет.
Она принялась обтачивать и подкрашивать свои ногти. Хоть бы этим пальчикам удалось урвать у жизни свой кус!
Биллем открыл дверь в спальню.
— Я уже полдня работаю, а ты даже не одета! — сказал он раздраженно.
— Я сама знаю, когда мне одеваться.
Разговор велся в том раздраженном тоне, который часто приводил к ссорам. Но тут раздался звонок. Горничная принесла визитную карточку.
— Доктор Шефер, — прочел на карточке Биллем, с трудом скрывая удивление.
— О, доктор Шефер!
Оживившись, Белла тотчас поднялась, запахнула кимоно и кинулась было встречать гостя.
— Куда ты несешься полуголая? Сперва оденься, тогда приходи!
— Я и не думаю идти! Можешь принимать один! — отрезала Белла и повернулась к мужу спиной.
Но Виллему некогда было приводить жену в хорошее настроение. Он прошел в свой кабинет, где уже расположился гость. Виллему сразу бросились в глаза высокие оленьи унты на ногах Шефера.
— Надеюсь, что я не наслежу в вашей комнате, — сказал гость, фамильярно протягивая руку. — Я издалека, господин доктор. Я прибыл с севера и привез вам оттуда письмо.
И гость принялся обшаривать свои карманы.
— Но прежде всего примите устные приветствия от ваших знакомых с того берега залива. От господина Муйдре, от вашего шурина и от других...
— Благодарю, благодарю. Вы прямо из Финляндии?
— Из Финляндии, но не прямо. Вас это удивляет? Я не люблю сидеть на одном месте. Особенно сейчас. Да, из Финляндии. Не впервой мне приходится ездить туда. По правде говоря, мне этот народ нравится гораздо больше, чем вы, эстонцы.
Грубая откровенность гостя не задевала Виллема, он тоже не питал уважения к своему народу: маленький, жалкий, убогий народишко. «Мрачная, как проклятие, история, немощное, раздавленное племя, болотные березы, кривые и понурые, уходящие корнями в трясинную топь», - вздыхал он не раз.
Биллем сел и, пытаясь подражать непринужденности и развязности гостя, положил, словно американец, ноги на полку под столом и сунул в рот папиросу.
— Вы, наверно, спросите — почему? — продолжал гость. — Сейчас отвечу. В вас меньше В1иЬо1, чем в этих финнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116