Не легко пробраться к грузовику. На идущих сердятся, но мужчина не обращает на это внимания, а девушка за его спиной указывает на сверток, который она несет в руках, и поясняет, что они непременно должны передать его устроителям митинга.
Наконец они добрались. Увидев своего вернувшегося из ссылки дядю, Пауль радостно поздравляет его, но Михкель серьезен и сосредоточен. У него одно желание — выступить перед народом.
Появление на трибуне Михкеля Саара — сюрприз и для его товарищей по работе. Они приветствуют Михкеля дружными аплодисментами и слушают его бесхитростную, но выразительную речь. В ней не дается пощады ни правительству, ни капиталистам, в ней изливается ненависть Михкеля ко всей буржуазии. Отведя душу, он достает красное полотнище, разворачивает его и спрашивает, помнит ли кто-нибудь это боевое знамя.
— Конечно, мало осталось тех, кто когда-то нес это знамя, — говорит он, — но оно, как видите, уцелело. Шпики и полиция мечтали разорвать его в клочья, растоптать, но оно не попало в их грязные руки. Его, берегли и прятали почти целых двадцать лет. Сегодня настал день, когда оно снова может взвиться над городом.
Кончив, Михкель со знаменем в руках спешит к ратуше. Хилье жаль расстаться с этим сокровищем, и она идет следом за дядей.
Тут слово берет Пауль. Он ограничивается тем, что знакомит народ с принятыми столичными рабочими решениями. Решения эти и здесь встречают восторженный прием.
Между тем Михкель прикрепил полотнище знамени к флагштоку и вывесил флаг из окошка ратушной башни. Над площадью, словно тучи голубей, взметнулись восторженные аплодисменты.
Большой, настоящий народный праздник был сегодня в городе.
До самой ночи народ гулял по улицам. Там и сям собирались группы оживленно беседующих людей. Каждую минуту можно было ждать сообщения по радио об образовании нового правительства и о его составе. Казалось в эту ночь, будто весь город и небо над ним рдели от возбуждения, будто лица людей сияли от радостного ожидания.
Проходя мимо «Полярной звезды», Пауль вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Он вошел. Кафе было переполнено и жужжало, точно улей.
— Вот идет новоиспеченный красный генерал, — услышал он позади себя голос Винналя. — На военной службе не продвинулся дальше капрала. А теперь берегись, как бы не отправил на тот свет любого из нас!
Пауль присел к столу Раутама, где оживленно обсуждались события сегодняшнего дня. Раутам был недоволен всем — и организацией демонстрации, и новым правительством. Принятые на митинге решения казались ему чересчур умеренными, под ними, по его мнению, мог подписаться любой буржуй. И чего еще дожидаются, почему не отбирают оружие у полиции, армии, кайтселийта? Почему не захватили сразу важнейшие стратегические пункты? Почему не провозгласили советскую власть? Что это за революция, когда нет ни единой жертвы? Блеф, больше ничего!
Пауль не мог удержаться, чтобы не вмешаться в разговор.
Революция не какой-нибудь ураган, который в один час все переворачивает вверх ногами. Нынешним переворотом руководят не какие-либо сорвиголовы. Нет, каждый шаг обдуман и взвешен, а мчаться вперед, не закрепляя тылы, означало бы верное поражение. Трудящимся прежде всего нужно организовать себя.
Чувствуя, что находится на боевом посту, где нужно до последней возможности защищать свои правильные взгляды, Пауль спорил горячо, не обращая внимания на острый язык Раутама.
Выходя из кафе, он вспомнил, что Таммемяги и раньше несколько скептически относился к Раутаму. Таммемяги оказался прав: Раутам легко может увлечься левой фразой.
Направляясь домой, Пауль встретил Таммемяги и Милиствера. Первый только что прибыл из столицы и уже знал, как здесь развернулись события. Пауль пригласил обоих к себе, тем более что Михкель теперь вернулся и он не прочь был после долгого времени увидеться со своим другом.
— Не помешаю ли я? — спросил Милиствер. — Может быть, вам хочется остаться одним, побыть в своей среде?
Сам он ничего не .имел против, чтобы после этого дня, богатого событиями, провести вечер с друзьями.
Радость свидания была, конечно, велика. Михкель по очереди обнял всех троих так крепко, что чуть не задушил.
— Послушай-ка, старина, — пошутил Таммемяги, ощутив запах водки, шедший от Михкеля, — ты Все еще не бросил старых привычек. Йюхаю, нюхаю и никак не пойму — Михкель это или «зеленый змий»?
— Но день-то сегодня какой!.. Если и сегодня нельзя пропустить рюмочку, то я уж не знаю...
Михкель велел Хилье подать на стол все, что только найдется в доме. Та вопросительно поглядела на дядю. Дома почти ничего и не было.
— Ну так вылей на сковородку пару-другую яичек. Вино у меня найдется,
Но яиц тоже не было: вместе с Минной и ее курами пропали и яйца. Но. Хилья не посмела сказать об этом дяде, а ушла, чтобы раздобыть у лавочника с черного хода яйца.
Пока она возилась на кухне, остальные общими силами принялись накрывать стол. Пауль отыскал тарелки и стаканы, Михкель нарезал хлеб, а Таммемяги накромсал колбасы. Только Милиствер стоял поодаль, не зная, за что взяться.
— Ты что смотришь, буржуй! — сказал Таммемяги. — Берись и ты за дело. Не порть настроения холостяцкой компании! Или тебя так избаловали твои две хозяйки, что ты теперь и пальцем двинуть не желаешь?
Намек Таммемяги на Асту, недавно окончательно переселившуюся к Милистверу, не понравился тому, так как напомнил ему о домашних распрях между Анной и Астой, пытавшейся забрать в свои руки власть в доме.
— Две хозяйки? — ответил Милиствер. — Две хозяйки в одном доме — это хуже, чем ни одной!
— Ну, значит, ты сам должен соображать! Не бутылку и пробочник.
Милиствер поковырял пробку, та рассыпалась.
— Эх, даже с этим не справляешься! Давай сюда! — добродушно подтрунивал над ним Таммемяги.
Когда все уже досыта наговорились о дневных событиях, Милиствер воскликнул:
— Странное дело! Хотите — верьте, хотите — нет, но сегодня все мои больные почувствовали себя значительно здоровее ! Один тяжело больной ревматик даже костыли отбросил!
— Это еще ничего, - заметил Михкель. — Случаются и более удивительные вещи...
Он замолк, выпил рюмку водки, вытер рукой рот и сказал:
— Бывает, что возвращается человек издалека — и что он видит? Жена сбежала. Человек приходит в ярость и готов все разнести в щепы. А потом уходит на митинг — и что бы вы думали? Все как рукой сняло! Дурного настроения как не бывало! А ведь душевная боль тоже не шутки, она грызет человека подчас не хуже ревматизма...
Михкель снял пиджак и закатал рукава. Он был действительно в превосходном настроении.
Таммемяги боролся с усталостью: сказались хлопоты и бессонные ночи последнего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116