В его решениях недоставало последовательности, и оно нередко предпринимало шаги, которые потом само же отменяло. Так обстояло дело и с получением разрешения на горьковский спектакль.
Однажды, когда Пауль пошел относить на почту извещения о предстоящей репетиции драмкружка, он встретился с Рут.
— Ты знаешь новость? — здороваясь, спросил Пауль. — Разрешение получено! Спектакль будет в субботу, а репетицию устроим завтра. Пришлось потрудиться, прежде чем удалось добиться этого! Они не уверены в себе, и этим нужно пользоваться... Пойдем со мной, бросим письма в ящик!
Он подхватил Рут под руку и почти насильно потащил с собой. Ему хотелось заразить Рут своим радостным настроением. Но той новость пришлась не по вкусу. Она надеялась, что спектакль вообще не состоится, так как ей не хотелось демонстрировать перед публикой свою сценическую беспомощность. Особенно неловко ей было перед отцом, который, несомненно, разочаруется в ее способностях и бог знает что подумает о Пауле...
— Ты, кажется, и не рада? — спросил Пауль.
Рут спрятала лицо в своем котиковом воротнике, из которого печально выглядывали одни глаза.
— Чего же мне радоваться? Я же знаю, что провалюсь!
Это было сказано тихо, с покорностью жертвы. Пауль, который уже успел забыть, что он на последней репетиции огорчил Рут и между ними пробежала черная кошка, почувствовал вдруг, что за последнее время был невнимателен к Рут. Ему стало больно глядеть на эти печальные глаза и сознавать, что Рут не разделяет его искренней радости.
— Это ты-то провалишься! — прошептал он с нежностью, сжав ее руку.
Сердце Рут растаяло, и на лице заиграла улыбка.
Они молча, прижавшись друг к другу, прошли некоторое расстояние. Бросив на Пауля отчасти робкий и в то же время лукавый взгляд, Рут вдруг сказала:
— Да, но если я все же сыграю плохо? Ты не рассердишься?
— Это еще тревожит тебя? Это сейчас не так важно. Увидишь, ты сыграешь очень хорошо! К чему все эти сомнения?
— Я и не сомневаюсь! - ответила Рут, стараясь убедить самое себя. — Все бы ничего, если бы зрителями были только чужие. Но если придут знакомые, то мне станет стыдно и я потеряю уверенность...
— Зачем тебе думать об этом! И какие это знакомые придут туда? Наших людей ты ведь не знаешь. Речь может идти только о тех, кого ты сама пригласила. Ты много продала билетов? Пийбер придет?
— А что? — с легкой усмешкой спросила Рут.
— Ничего, я так... Если такой, как Пийбер, будет сидеть в зале, у тебя действительно может пропасть уверенность в себе...
— Ты думаешь, я боюсь его?
— Боишься? О нет! Но его скептическое отношение может подействовать парализующе. И вообще этот скептицизм...
Ни с того, ни с сего Пауль опять со всей горячностью ополчился на эту распространенную среди интеллигенции болезнь. Никогда они не испытывают настоящего восторга, нет у них готовности пройти сквозь огонь и воду за идею! Ничто не свято для них, ничто не доходит до сердца! Нет! Но умничанья, пренебрежительных улыбок, иронии — этого хоть отбавляй! Они словно голые сучья в разгар лета, объединенные жучками-вредителями. Пусть Рут остерегается их. Потому что некоторые из этих жучков заползли и в ее душу. Вначале, да, вначале Рут выказала много смелости и горячности. Но теперь? Теперь она отступает, все более обнаруживая двойственность, нерешительность. Если хочешь шагать смело, надо заглядывать подальше вперед, не спускать глаз с отдаленной цели. Но если, проходя по узеньким мосткам, все время глядеть в поток и взвешивать каждый шаг, голова закружится и ты можешь упасть в воду.
— Может быть, ты и прав, — уступчиво сказала Рут.
— Может быть? Нет, скажи лучше — прав.
— Да, но...
— Но?
— Не преувеличиваешь ли ты все-таки? Наш интеллигент вовсе не только скептик... Существуют и другого рода интеллигенты... И даже -от этих скептиков услышишь иной раз совсем другое...
— Что другое?
— Хотя бы протест... против несправедливости... против существующего строя...
Рут сказала это как-то беспомощно, неуверенно, и Пауль тотчас же ухватился за ее слова.
— Эта чайная ложка протеста ? Его подсыпают в кушанье лишь для остроты, для приправы!
Они уже несколько раз прошлись мимо почтовой конторы. Пауль продолжал горячиться, словно борясь с невидимым врагом. Рут порой казалось, что Пауль и ее хочет оттолкнуть к этим врагам. Она не знала, как защитить себя, и становилась все молчаливее.
— Почему я так резко говорю обо всем этом? — спросил Пауль, видя, что Рут все время отмалчивается. — Я хочу, чтобы ты перестала наконец колебаться. Речь идет не только о твоем участии в спектакле. Не так уж важно, удастся тебе роль или нет... Помнишь, я как-то покритиковал тебя при всех — и ты обиделась. Да, чем больше человек любит самого себя, тем легче он обижается. Но беда не в этом! Не это важно. Гораздо печальнее то, что ты начала сомневаться не только в своих способностях, но и во всех наших начинаниях. Ты, наверно, жалеешь даже о том, что завела знакомство с такими, как мы?.. А почему бы тебе в самом деле не зажить
по-прежнему, спокойно, ни во что не вмешиваясь? Ну, ты отучишься, кончишь университет, выйдешь замуж, заведешь семью. Плохо ли? А теперь — кто знает, что с тобой может стрястись, еще дискредитируешь себя, попадешь в какую-нибудь историю, бросишь тень на своего отца...
К горлу Рут подступили слезы. Только что Пауль нежно и многозначительно пожал ей руку... А теперь?
«Нет, он больше не любит меня, не любит!» — повторяла она про себя, расставшись с Паулем. Она бесцельно бродила по мокрым улицам, подолгу стояла перед витринами, хотя ничего в них не видела. Не замечала она и проходивших знакомых, которые с ней здоровались. «Что происходит в моей душе, это его не касается. Все остальное для него важнее... Он радовался завтрашней репетиции, а не встрече со мной, не встрече со мной...»
Она заметила вдруг легкие снежинки, падавшие на пальто, щекотавшие лицо. И, видимо, что-то решив, Рут вскинула голову.
«Нет! Он должен убедиться, что я вовсе не соломинка, которую носит ветер! Самолюбие — сказал он? Пускай! Ну, так самолюбия у меня достанет не только на то, чтоб обидеться, но и на то, чтобы проявить самостоятельность!»"
На следующей репетиции Рут на деле доказала, что может сыграть свою роль лучше, чем ожидал Пауль. Но похвалу его она выслушала совершенно равнодушно, а по окончании репетиции незаметно исчезла. «Пусть почувствует, что и я что-то значу!»
В день спектакля Пауль был в дурном настроении, все мешало ему, все шло не так. Уже дома у него произошла размолвка с сестрой, а когда он пошел к Рут, то не застал ее. Сцену в Рабочем доме еще не приготовили, недоставало реквизита, на месте не было никого, кроме гримера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Однажды, когда Пауль пошел относить на почту извещения о предстоящей репетиции драмкружка, он встретился с Рут.
— Ты знаешь новость? — здороваясь, спросил Пауль. — Разрешение получено! Спектакль будет в субботу, а репетицию устроим завтра. Пришлось потрудиться, прежде чем удалось добиться этого! Они не уверены в себе, и этим нужно пользоваться... Пойдем со мной, бросим письма в ящик!
Он подхватил Рут под руку и почти насильно потащил с собой. Ему хотелось заразить Рут своим радостным настроением. Но той новость пришлась не по вкусу. Она надеялась, что спектакль вообще не состоится, так как ей не хотелось демонстрировать перед публикой свою сценическую беспомощность. Особенно неловко ей было перед отцом, который, несомненно, разочаруется в ее способностях и бог знает что подумает о Пауле...
— Ты, кажется, и не рада? — спросил Пауль.
Рут спрятала лицо в своем котиковом воротнике, из которого печально выглядывали одни глаза.
— Чего же мне радоваться? Я же знаю, что провалюсь!
Это было сказано тихо, с покорностью жертвы. Пауль, который уже успел забыть, что он на последней репетиции огорчил Рут и между ними пробежала черная кошка, почувствовал вдруг, что за последнее время был невнимателен к Рут. Ему стало больно глядеть на эти печальные глаза и сознавать, что Рут не разделяет его искренней радости.
— Это ты-то провалишься! — прошептал он с нежностью, сжав ее руку.
Сердце Рут растаяло, и на лице заиграла улыбка.
Они молча, прижавшись друг к другу, прошли некоторое расстояние. Бросив на Пауля отчасти робкий и в то же время лукавый взгляд, Рут вдруг сказала:
— Да, но если я все же сыграю плохо? Ты не рассердишься?
— Это еще тревожит тебя? Это сейчас не так важно. Увидишь, ты сыграешь очень хорошо! К чему все эти сомнения?
— Я и не сомневаюсь! - ответила Рут, стараясь убедить самое себя. — Все бы ничего, если бы зрителями были только чужие. Но если придут знакомые, то мне станет стыдно и я потеряю уверенность...
— Зачем тебе думать об этом! И какие это знакомые придут туда? Наших людей ты ведь не знаешь. Речь может идти только о тех, кого ты сама пригласила. Ты много продала билетов? Пийбер придет?
— А что? — с легкой усмешкой спросила Рут.
— Ничего, я так... Если такой, как Пийбер, будет сидеть в зале, у тебя действительно может пропасть уверенность в себе...
— Ты думаешь, я боюсь его?
— Боишься? О нет! Но его скептическое отношение может подействовать парализующе. И вообще этот скептицизм...
Ни с того, ни с сего Пауль опять со всей горячностью ополчился на эту распространенную среди интеллигенции болезнь. Никогда они не испытывают настоящего восторга, нет у них готовности пройти сквозь огонь и воду за идею! Ничто не свято для них, ничто не доходит до сердца! Нет! Но умничанья, пренебрежительных улыбок, иронии — этого хоть отбавляй! Они словно голые сучья в разгар лета, объединенные жучками-вредителями. Пусть Рут остерегается их. Потому что некоторые из этих жучков заползли и в ее душу. Вначале, да, вначале Рут выказала много смелости и горячности. Но теперь? Теперь она отступает, все более обнаруживая двойственность, нерешительность. Если хочешь шагать смело, надо заглядывать подальше вперед, не спускать глаз с отдаленной цели. Но если, проходя по узеньким мосткам, все время глядеть в поток и взвешивать каждый шаг, голова закружится и ты можешь упасть в воду.
— Может быть, ты и прав, — уступчиво сказала Рут.
— Может быть? Нет, скажи лучше — прав.
— Да, но...
— Но?
— Не преувеличиваешь ли ты все-таки? Наш интеллигент вовсе не только скептик... Существуют и другого рода интеллигенты... И даже -от этих скептиков услышишь иной раз совсем другое...
— Что другое?
— Хотя бы протест... против несправедливости... против существующего строя...
Рут сказала это как-то беспомощно, неуверенно, и Пауль тотчас же ухватился за ее слова.
— Эта чайная ложка протеста ? Его подсыпают в кушанье лишь для остроты, для приправы!
Они уже несколько раз прошлись мимо почтовой конторы. Пауль продолжал горячиться, словно борясь с невидимым врагом. Рут порой казалось, что Пауль и ее хочет оттолкнуть к этим врагам. Она не знала, как защитить себя, и становилась все молчаливее.
— Почему я так резко говорю обо всем этом? — спросил Пауль, видя, что Рут все время отмалчивается. — Я хочу, чтобы ты перестала наконец колебаться. Речь идет не только о твоем участии в спектакле. Не так уж важно, удастся тебе роль или нет... Помнишь, я как-то покритиковал тебя при всех — и ты обиделась. Да, чем больше человек любит самого себя, тем легче он обижается. Но беда не в этом! Не это важно. Гораздо печальнее то, что ты начала сомневаться не только в своих способностях, но и во всех наших начинаниях. Ты, наверно, жалеешь даже о том, что завела знакомство с такими, как мы?.. А почему бы тебе в самом деле не зажить
по-прежнему, спокойно, ни во что не вмешиваясь? Ну, ты отучишься, кончишь университет, выйдешь замуж, заведешь семью. Плохо ли? А теперь — кто знает, что с тобой может стрястись, еще дискредитируешь себя, попадешь в какую-нибудь историю, бросишь тень на своего отца...
К горлу Рут подступили слезы. Только что Пауль нежно и многозначительно пожал ей руку... А теперь?
«Нет, он больше не любит меня, не любит!» — повторяла она про себя, расставшись с Паулем. Она бесцельно бродила по мокрым улицам, подолгу стояла перед витринами, хотя ничего в них не видела. Не замечала она и проходивших знакомых, которые с ней здоровались. «Что происходит в моей душе, это его не касается. Все остальное для него важнее... Он радовался завтрашней репетиции, а не встрече со мной, не встрече со мной...»
Она заметила вдруг легкие снежинки, падавшие на пальто, щекотавшие лицо. И, видимо, что-то решив, Рут вскинула голову.
«Нет! Он должен убедиться, что я вовсе не соломинка, которую носит ветер! Самолюбие — сказал он? Пускай! Ну, так самолюбия у меня достанет не только на то, чтоб обидеться, но и на то, чтобы проявить самостоятельность!»"
На следующей репетиции Рут на деле доказала, что может сыграть свою роль лучше, чем ожидал Пауль. Но похвалу его она выслушала совершенно равнодушно, а по окончании репетиции незаметно исчезла. «Пусть почувствует, что и я что-то значу!»
В день спектакля Пауль был в дурном настроении, все мешало ему, все шло не так. Уже дома у него произошла размолвка с сестрой, а когда он пошел к Рут, то не застал ее. Сцену в Рабочем доме еще не приготовили, недоставало реквизита, на месте не было никого, кроме гримера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116