Я для этого слитком стар.
Пришел час: вот что тебе приказано сделать.
Одиссей, я в восторге от твоей последней задачи,
Но на этот раз сам призван на службу, пустился в свое путешествие.
Париж, Берлин: куда еще деться экспатрианту?
Выстроим лагеря для интернированных персидских кошек.
Просто на всякий случай. Никогда точно не угадаешь.
Заснув в летящем трейлере, вижу бобовые стебли в троекратных очках, птицу-рыбу.
Сам стряпаю сны.
Спи, матадор, спи. Просьба не беспокоить.
Четыре
Никогда не забывай повесить на дверь табличку «Просьба не беспокоить». Иначе постучат и откроют дверь. Завидев тебя в постели, бормочут: «Вот черт», – уборку надо сделать немедленно. Но я подумал, а вдруг дверь откроет самая сверхъестественно одаренная на белом свете горничная, возьмет меня за руку и скажет: «Знаю, что с тобой происходит. Все написано вот тут на ладони».
Вместо того я откинул отельные простыни цвета осенних листьев и вышел на балкон. Мысленно нарисовал карту Калифорнии, прикинув, далеко ли до Фресно, следующей моей цели. Интересно, покину ли я когда-нибудь Золотой штат? Почему не доехать До Флориды, доплыть оттуда брассом или кролем до Кубы? Или из Мичигана перескочить через мост в Канаду? Или отправиться во Вьетнам, поискать парочку идолов с исколотыми венами под деревянной кожей? Можно легонько сдвинуть на столе джокер, посмотреть, как теперь легли карты, или срезать уголок игральной кости и бросить, щелкнув пальцами, или склеить монеты решками, глядя, как каждый раз выпадают орлы. Я мог многое сделать, но выбор казался неограниченным и поэтому бесполезным. Потом рассудок сузил безграничное поле возможностей, свел почти на нет, до размеров зубочистки, которую легко сломать. Все равно бесполезно.
Теперь к списку моих будущих наказаний добавилось самоубийство или убийство какой-то неизвестной степени. Убийство за опоздание, засвидетельствованное часовыми стрелками. Разве это наказуемое преступление?
Я чувствовал себя лучше, избавившись от похмелья, дыша сегодняшним кислородом, а не вчерашним метиловым спиртом. Никаких стреляющих нервов, никакого лобзика внутри. Я переживал не затмение при вчерашней ночной луне, а озарение при нынешнем ярком утреннем солнце. Вспомнил тот момент, когда ступил на другой путь. Бросив пить, совершил достижение, которого у меня не отнять. Когда бы ни поддавался зову крови, вспоминал, что выдержал много битв и опять выдержу. Окончательный исход сражений определит моя воля и долбаные опаленные напалмом гены. Меня принесли в этот мир, заранее задумав интригу, спланировав заговор. В определенной степени можно было повлиять на исход, но в процессе губка времени, видно, впитала меня в себя. Следовало бы понять, а я так и не понял: только что выбор был, и уже его нет.
Я решил промотать остатки денег из пакета Керри – не из легкомыслия, а как бы принеся их в жертву. Полученные сюрпризом деньги надо тратить на сюрпризы, а минимальную зарплату – на оплату электричества и жилья.
Заказал еду в номер, съел грандиозный завтрак, как у Рози, исключая оплеухи. Он обошелся в двадцать раз дороже, чем сто обедов в Бейкерсфилде, но дело того стоило – пятнадцать баксов за еду, пятнадцать за мир и покой.
Позавтракав, я растянулся на кровати, глядя в телевизор. Снова вызвал обслугу, отдал в стирку одежду. Дочитал роман Элмора Леонарда, заменяя его фразы своими и просто подумывая: может быть…
Потом принял душ, не взглянув в зеркало, чтоб отражение вдруг не испортило хорошего расположения духа. Мне никогда не стать порнозвездой, пускай даже фамилия несколько намекает на это – впрочем, обманчиво, ибо в замочную скважину я никогда не подглядывал, хотя вполне достаточно видел и знал.
Наконец, из прачечной прибыли вещи, я оделся, сунул в ящик с Библией книжку Элмора Леонарда – свой вариант бамперной наклейки Керри. Страдающие бессонницей постояльцы вознесут хвалу небесам, обнаружив в ящике нечто кроме Гидеона.
Я снова направился к Пегой, бедненькой моей ослице. Она как бы со стоном на меня взглянула, когда я повернул ключ зажигания. Все, что угодно, кроме ослиного рева. Она не стремилась к цели. Я не стал ее пришпоривать, только дернул поводья. Мы покатились, оба помятые в приключениях.
До Фресно было два часа езды – мы возвращались к хайвею. Хорошо бы иметь при себе Санчо чтобы перевязывал раны. Через десять минут я лишился и Пегой.
Она намертво испустила дух на въезде на бесплатную автостраду с громким воплем и мультипликационным облаком дыма. Мотор сдох. Вскрытия не требовалось: я все понял и пошел пешком. Никогда не умел менять масло. Наверно, последними словами машины были следующие: «Может, ты хотя бы отбуксируешь меня на кладбище?»
«Слышала, что я говорил о костях?» – напомнил я ей.
Прошагал пять миль назад к городу, поспрашивал окружающих, кто-то меня направил к автобусной станции, где я купил билет в оба конца куда-нибудь и откуда-нибудь в Калифорнии. На последние деньги.
Автобус был набит престарелыми горожанами, ехавшими на какую-то ярмарку в Фресно. Я сидел рядом с типом, больным раком. Подсознательно регистрировал признаки химиотерапии, думая об Аквамарин, которую так назвала рано постаревшая пьяница-мать, державшая бутылки в каждом ящике и шкафчике, наполовину индианка из Индии, наполовину истинная американка, «белая кость». Неся на шее ярмо подобного имени, ее дочь каким-то образом уговорила всех и каждого звать ее Марни, производным от Марин, сокращенного варианта Аквамарин, и алфавитный трюк сработал. Я имею в виду, это действительно была Марни – умненькая американская девушка, еще не женщина, несмотря на официальный возраст, которую никогда в жизни не спутаешь с ее матерью. Обычная девчонка, совсем не того типа, который обычно украшает мое полусуществование.
Мы познакомились в ресторане «Биг-бой», где она служила официанткой. Я заскочил туда впервые за долгие годы, после ухода от Керри, и, привлеченный веснушками, окрестил ее Пегой. Не успел даже зарегистрироваться в доме отдыха, когда мы нашли меж собой нечто общее. Регистрация была отложена, мы болтали, пока я дожидался счета.
Она рассказала, что ее зовут Аквамарин, ребята звали просто Марин до того момента, как она объявила, что ее отец, морской пехотинец, убит во Вьетнаме. Соврала. Ребята спросили, как ее теперь называть. «Никак», – сказала она, отправилась в библиотеку, попросила книжку «Как назвать ребенка». Увидела имя Марни и все поняла. Впоследствии официально зарегистрировалась в магистрате под этим именем, хотя мать упорно звала ее Аквамарин. Вместо супа «Кэмпбелл» и лапши «Рамон» она еженедельно одаривала дочь мешочками кристаллов и целебными ароматическими маслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Пришел час: вот что тебе приказано сделать.
Одиссей, я в восторге от твоей последней задачи,
Но на этот раз сам призван на службу, пустился в свое путешествие.
Париж, Берлин: куда еще деться экспатрианту?
Выстроим лагеря для интернированных персидских кошек.
Просто на всякий случай. Никогда точно не угадаешь.
Заснув в летящем трейлере, вижу бобовые стебли в троекратных очках, птицу-рыбу.
Сам стряпаю сны.
Спи, матадор, спи. Просьба не беспокоить.
Четыре
Никогда не забывай повесить на дверь табличку «Просьба не беспокоить». Иначе постучат и откроют дверь. Завидев тебя в постели, бормочут: «Вот черт», – уборку надо сделать немедленно. Но я подумал, а вдруг дверь откроет самая сверхъестественно одаренная на белом свете горничная, возьмет меня за руку и скажет: «Знаю, что с тобой происходит. Все написано вот тут на ладони».
Вместо того я откинул отельные простыни цвета осенних листьев и вышел на балкон. Мысленно нарисовал карту Калифорнии, прикинув, далеко ли до Фресно, следующей моей цели. Интересно, покину ли я когда-нибудь Золотой штат? Почему не доехать До Флориды, доплыть оттуда брассом или кролем до Кубы? Или из Мичигана перескочить через мост в Канаду? Или отправиться во Вьетнам, поискать парочку идолов с исколотыми венами под деревянной кожей? Можно легонько сдвинуть на столе джокер, посмотреть, как теперь легли карты, или срезать уголок игральной кости и бросить, щелкнув пальцами, или склеить монеты решками, глядя, как каждый раз выпадают орлы. Я мог многое сделать, но выбор казался неограниченным и поэтому бесполезным. Потом рассудок сузил безграничное поле возможностей, свел почти на нет, до размеров зубочистки, которую легко сломать. Все равно бесполезно.
Теперь к списку моих будущих наказаний добавилось самоубийство или убийство какой-то неизвестной степени. Убийство за опоздание, засвидетельствованное часовыми стрелками. Разве это наказуемое преступление?
Я чувствовал себя лучше, избавившись от похмелья, дыша сегодняшним кислородом, а не вчерашним метиловым спиртом. Никаких стреляющих нервов, никакого лобзика внутри. Я переживал не затмение при вчерашней ночной луне, а озарение при нынешнем ярком утреннем солнце. Вспомнил тот момент, когда ступил на другой путь. Бросив пить, совершил достижение, которого у меня не отнять. Когда бы ни поддавался зову крови, вспоминал, что выдержал много битв и опять выдержу. Окончательный исход сражений определит моя воля и долбаные опаленные напалмом гены. Меня принесли в этот мир, заранее задумав интригу, спланировав заговор. В определенной степени можно было повлиять на исход, но в процессе губка времени, видно, впитала меня в себя. Следовало бы понять, а я так и не понял: только что выбор был, и уже его нет.
Я решил промотать остатки денег из пакета Керри – не из легкомыслия, а как бы принеся их в жертву. Полученные сюрпризом деньги надо тратить на сюрпризы, а минимальную зарплату – на оплату электричества и жилья.
Заказал еду в номер, съел грандиозный завтрак, как у Рози, исключая оплеухи. Он обошелся в двадцать раз дороже, чем сто обедов в Бейкерсфилде, но дело того стоило – пятнадцать баксов за еду, пятнадцать за мир и покой.
Позавтракав, я растянулся на кровати, глядя в телевизор. Снова вызвал обслугу, отдал в стирку одежду. Дочитал роман Элмора Леонарда, заменяя его фразы своими и просто подумывая: может быть…
Потом принял душ, не взглянув в зеркало, чтоб отражение вдруг не испортило хорошего расположения духа. Мне никогда не стать порнозвездой, пускай даже фамилия несколько намекает на это – впрочем, обманчиво, ибо в замочную скважину я никогда не подглядывал, хотя вполне достаточно видел и знал.
Наконец, из прачечной прибыли вещи, я оделся, сунул в ящик с Библией книжку Элмора Леонарда – свой вариант бамперной наклейки Керри. Страдающие бессонницей постояльцы вознесут хвалу небесам, обнаружив в ящике нечто кроме Гидеона.
Я снова направился к Пегой, бедненькой моей ослице. Она как бы со стоном на меня взглянула, когда я повернул ключ зажигания. Все, что угодно, кроме ослиного рева. Она не стремилась к цели. Я не стал ее пришпоривать, только дернул поводья. Мы покатились, оба помятые в приключениях.
До Фресно было два часа езды – мы возвращались к хайвею. Хорошо бы иметь при себе Санчо чтобы перевязывал раны. Через десять минут я лишился и Пегой.
Она намертво испустила дух на въезде на бесплатную автостраду с громким воплем и мультипликационным облаком дыма. Мотор сдох. Вскрытия не требовалось: я все понял и пошел пешком. Никогда не умел менять масло. Наверно, последними словами машины были следующие: «Может, ты хотя бы отбуксируешь меня на кладбище?»
«Слышала, что я говорил о костях?» – напомнил я ей.
Прошагал пять миль назад к городу, поспрашивал окружающих, кто-то меня направил к автобусной станции, где я купил билет в оба конца куда-нибудь и откуда-нибудь в Калифорнии. На последние деньги.
Автобус был набит престарелыми горожанами, ехавшими на какую-то ярмарку в Фресно. Я сидел рядом с типом, больным раком. Подсознательно регистрировал признаки химиотерапии, думая об Аквамарин, которую так назвала рано постаревшая пьяница-мать, державшая бутылки в каждом ящике и шкафчике, наполовину индианка из Индии, наполовину истинная американка, «белая кость». Неся на шее ярмо подобного имени, ее дочь каким-то образом уговорила всех и каждого звать ее Марни, производным от Марин, сокращенного варианта Аквамарин, и алфавитный трюк сработал. Я имею в виду, это действительно была Марни – умненькая американская девушка, еще не женщина, несмотря на официальный возраст, которую никогда в жизни не спутаешь с ее матерью. Обычная девчонка, совсем не того типа, который обычно украшает мое полусуществование.
Мы познакомились в ресторане «Биг-бой», где она служила официанткой. Я заскочил туда впервые за долгие годы, после ухода от Керри, и, привлеченный веснушками, окрестил ее Пегой. Не успел даже зарегистрироваться в доме отдыха, когда мы нашли меж собой нечто общее. Регистрация была отложена, мы болтали, пока я дожидался счета.
Она рассказала, что ее зовут Аквамарин, ребята звали просто Марин до того момента, как она объявила, что ее отец, морской пехотинец, убит во Вьетнаме. Соврала. Ребята спросили, как ее теперь называть. «Никак», – сказала она, отправилась в библиотеку, попросила книжку «Как назвать ребенка». Увидела имя Марни и все поняла. Впоследствии официально зарегистрировалась в магистрате под этим именем, хотя мать упорно звала ее Аквамарин. Вместо супа «Кэмпбелл» и лапши «Рамон» она еженедельно одаривала дочь мешочками кристаллов и целебными ароматическими маслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38