Получишь за это пятьдесят баксов. Дам тебе ведро и тряпку.
Вскоре мне стало известно – гораздо лучше, чем когда-нибудь в жизни хотелось, – что люди после себя оставляют в ванных мотелей. Наверняка у хозяина есть бригада или, по крайней мере, пара уборщиц, значит, он сделал мне одолжение, хотя я так не Думал, бросая в мусорное ведро использованные презервативы.
На уборку ванных комнат ушло три часа. На договорную работу не распространяется трудовое законодательство, профсоюзов тут тоже нет. Причем все это благодаря финансовой мудрости Рози, которую я почтил, насвистывая спиричуэле собственного сочинения.
– Все сделал?
– Полностью.
– Хорошо поработал. Знаю, проверил, когда вернулся. Не везде заглядывал, в пару-тройку номеров. Я тебе доверяю. Вот твои пятьдесят баксов.
Я взял деньги.
– Вы только что купили мне новую одежду.
– Ну, удачи тебе в новой одежде. И держись подальше от той женщины. Персидские женщины просто бешеные, будь я проклят.
Я пошел к своей машине.
– Привет, Пегая.
С окончанием подобной работы человек приходит в чертовски хорошее настроение. Она высосала кое-какие соки из моей крови. Я снова выругался. Поскользнулся бы на банановой кожуре, но был обязан заняться другим трудом, не мартышкиным. Следующий пункт назначения – Бейкерсфилд, где надо повидаться с шустрой чудачкой японкой, читающей комиксы со скоростью девяносто страниц в минуту. В очередной солнечный день я сонно обмяк, обвис, как пальмовые листья. Проехав по шоссе пять миль, провалился в сон, рухнув с горы собственных мыслей.
Землетрясение в три балла
Снова пришло время Рихтера. Прошу ударить в барабаны…
Пой о замыслах, соединяй точки, следуй сценарию.
Папа мертв? От тайн мороз пробегает по коже.
Письма, врезавшие по мозгам, – крутые яйца. Не разобьешь.
«Вот, сэр Параноик: морские раковины из Японии».
«От кого, от вашего царя? Я хочу сказать, от императора?»
Грохочущие слова, гроздья винограда из Голливуда и Вайна.
Черт побери, старик, скоро может произойти что угодно.
Самый трясущийся в мире Джон
При землетрясении застрял в трещине.
Пять
И я поехал в Бейкерсфилд, думая всю дорогу: тебе мать нужна, что ли? Нет, мать тебе не нужна. Просто нужно узнать, чего тебе нужно.
Найдется ли ответ в Бейкерсфилде?
Господи Боже мой, Бейкерсфилд показался родным домом, в том смысле, что я был здесь и одновременно в любом другом месте. Сагино – сестра Бейкерсфилда, и я прожил с ней дольше, чем хотелось бы помнить. Промышленные зоны отравили мне сны, во все стороны тянутся склады и фабрики, миллионы готовых изделий, натянутые проволочные струны, бесконечный Гэри, штат Индиана.
Можно только догадываться, каким образом Керри в конце концов тут очутилась – она никогда не рассказывала. Я подозревал пережитое в детстве насилие, развод родителей, даже киднеппинг. Ей здесь нравилось лишь из любви к отчуждению, а невозможно представить, чтобы кто-нибудь был так чужд Бейкерсфилду, как Керри. Ей место в Манхэттене, где она кололась бы в лапах толкача наркотиков. Впрочем, в Бейкерсфилде полно пригородных лабораторий, готовящих кокаин, трейлеров под древовидной юккой, над которыми птицы, обкурившиеся химикатами, летают со сверхзвуковой скоростью.
В таком трейлере она и жила. Как-то умудрилась купить кусок земли, поэтому трейлер стоял на ее собственном участке, не стоившем ровно ничего, по крайней мере, пока песок не станет редкостью.
Последним, мимо чего я проехал по дороге к ней, был пост полиции штата. Интересно, беспокоилась ли когда-нибудь Керри насчет опасного соседства? Интересно, остался ли повод для беспокойства?
Сверкающему алюминием трейлеру со спутниковой тарелкой было самое место на Марсе. С первого взгляда на мусорный бак я понял, что она его не покинула. Бак был доверху завален пустыми пачками из-под сухого завтрака и картонками из-под молока. У нее еще имелся жучок-«фольксваген», которые плодятся, как тараканы, пока их не истребят. Проживи Керри тысячу лет, может быть, подыскала б машину в рабочем состоянии, предпочтительно небесно-голубую с ржавыми колесными колпаками и двигателем, который за двадцать миль слышно. На бампере, как обычно, красовалась наклейка, однако не предлагала задуматься о том-то или прекратить то-то, а утверждала: «БОГ МОЖЕТ ЖДАТЬ, А ТЫ НЕТ».
Дверь с опущенными жалюзи приглашала мух, Может быть, и меня пригласит, хоть у меня нет крыльев. Керри вечно оставляла дверь незапертой, никогда не боясь ни воров, ни торговцев, ни насильников, ни убийц. Я всегда спал, крепко прижавшись к ней, зная, что, если явится преступник, она меня спасет. Луч карманного фонарика, ворвавшись в ее редкий быстрый сон, пробудил бы сознание, вызвав взрыв, так что осветителю следовало поскорей улепетывать, пока во все стороны веером не полетело дерьмо. Керри была шести футов ростом, с черными волосами до пояса, которыми в случае необходимости удушила б любого. Сказать, будто она представляла собой только кожу и кости, было б преувеличением. Кости служили ей оружием.
– Так я и знала, черт побери, – сказала она.
– Что ты знала? Откуда?
– Ниоткуда. Входи.
Керри предоставила мне самому открыть дверь. Удивительно – в трейлере царил полный порядок. В углу стоял телевизор, на журнальном столике ничего не валялось, на полу лежал японский хлопчатобумажный матрас, торчал галогенный торшер, сидела – я не верил собственным глазам – персидская кошка, спрятавшись за занавеской. Чартриз, женщина, с которой я познакомился в дальнейших странствиях, утверждала, будто коллективное бессознательное вместе еще с каким-то синхронизмомподсказывают нам дальнейшую судьбу. Но персидская кошка служила очередным свидетельством, которых и без того предостаточно, что в этом мире почти все прочно связано со случайностью. Автомобильные номерные таблички, прогнозы погоды, индексы Доу-Джонса наглядно показывают, как плетется всемирная паутина. Хотя, глядя на кошку я старался вспомнить, что пауки – это мы. Сами плетем паутину.
Керри стояла на кухне, я сел на кушетку.
– Что значит – так и знала?
– Не хочу объяснять. Просто знала, что меня ждет испытание чем-то. Или кем-то.
– Не я, а ты прислала письмо.
– Письмо.
Я отметил, что это не вопрос.
– Значит, ты?
– Нет, я письма не посылала.
Я вытащил из кармана письмо, домашнее задание для ребенка после игры в футбол на грязном поле и принятого в штанах душа. Протянул листок, держа в обеих руках. Не хотелось, чтоб она его взяла. Керри подошла, прочла, потом вырвала, смяла, как папье-маше.
– Какой-то дерьмовый ребяческий бред.
– Ребяческий проступок! – воскликнул я. – Вандализм!
– Успокойся. Не злись на меня. До чего же я ненавижу адреналин.
– Давай минутку подумаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Вскоре мне стало известно – гораздо лучше, чем когда-нибудь в жизни хотелось, – что люди после себя оставляют в ванных мотелей. Наверняка у хозяина есть бригада или, по крайней мере, пара уборщиц, значит, он сделал мне одолжение, хотя я так не Думал, бросая в мусорное ведро использованные презервативы.
На уборку ванных комнат ушло три часа. На договорную работу не распространяется трудовое законодательство, профсоюзов тут тоже нет. Причем все это благодаря финансовой мудрости Рози, которую я почтил, насвистывая спиричуэле собственного сочинения.
– Все сделал?
– Полностью.
– Хорошо поработал. Знаю, проверил, когда вернулся. Не везде заглядывал, в пару-тройку номеров. Я тебе доверяю. Вот твои пятьдесят баксов.
Я взял деньги.
– Вы только что купили мне новую одежду.
– Ну, удачи тебе в новой одежде. И держись подальше от той женщины. Персидские женщины просто бешеные, будь я проклят.
Я пошел к своей машине.
– Привет, Пегая.
С окончанием подобной работы человек приходит в чертовски хорошее настроение. Она высосала кое-какие соки из моей крови. Я снова выругался. Поскользнулся бы на банановой кожуре, но был обязан заняться другим трудом, не мартышкиным. Следующий пункт назначения – Бейкерсфилд, где надо повидаться с шустрой чудачкой японкой, читающей комиксы со скоростью девяносто страниц в минуту. В очередной солнечный день я сонно обмяк, обвис, как пальмовые листья. Проехав по шоссе пять миль, провалился в сон, рухнув с горы собственных мыслей.
Землетрясение в три балла
Снова пришло время Рихтера. Прошу ударить в барабаны…
Пой о замыслах, соединяй точки, следуй сценарию.
Папа мертв? От тайн мороз пробегает по коже.
Письма, врезавшие по мозгам, – крутые яйца. Не разобьешь.
«Вот, сэр Параноик: морские раковины из Японии».
«От кого, от вашего царя? Я хочу сказать, от императора?»
Грохочущие слова, гроздья винограда из Голливуда и Вайна.
Черт побери, старик, скоро может произойти что угодно.
Самый трясущийся в мире Джон
При землетрясении застрял в трещине.
Пять
И я поехал в Бейкерсфилд, думая всю дорогу: тебе мать нужна, что ли? Нет, мать тебе не нужна. Просто нужно узнать, чего тебе нужно.
Найдется ли ответ в Бейкерсфилде?
Господи Боже мой, Бейкерсфилд показался родным домом, в том смысле, что я был здесь и одновременно в любом другом месте. Сагино – сестра Бейкерсфилда, и я прожил с ней дольше, чем хотелось бы помнить. Промышленные зоны отравили мне сны, во все стороны тянутся склады и фабрики, миллионы готовых изделий, натянутые проволочные струны, бесконечный Гэри, штат Индиана.
Можно только догадываться, каким образом Керри в конце концов тут очутилась – она никогда не рассказывала. Я подозревал пережитое в детстве насилие, развод родителей, даже киднеппинг. Ей здесь нравилось лишь из любви к отчуждению, а невозможно представить, чтобы кто-нибудь был так чужд Бейкерсфилду, как Керри. Ей место в Манхэттене, где она кололась бы в лапах толкача наркотиков. Впрочем, в Бейкерсфилде полно пригородных лабораторий, готовящих кокаин, трейлеров под древовидной юккой, над которыми птицы, обкурившиеся химикатами, летают со сверхзвуковой скоростью.
В таком трейлере она и жила. Как-то умудрилась купить кусок земли, поэтому трейлер стоял на ее собственном участке, не стоившем ровно ничего, по крайней мере, пока песок не станет редкостью.
Последним, мимо чего я проехал по дороге к ней, был пост полиции штата. Интересно, беспокоилась ли когда-нибудь Керри насчет опасного соседства? Интересно, остался ли повод для беспокойства?
Сверкающему алюминием трейлеру со спутниковой тарелкой было самое место на Марсе. С первого взгляда на мусорный бак я понял, что она его не покинула. Бак был доверху завален пустыми пачками из-под сухого завтрака и картонками из-под молока. У нее еще имелся жучок-«фольксваген», которые плодятся, как тараканы, пока их не истребят. Проживи Керри тысячу лет, может быть, подыскала б машину в рабочем состоянии, предпочтительно небесно-голубую с ржавыми колесными колпаками и двигателем, который за двадцать миль слышно. На бампере, как обычно, красовалась наклейка, однако не предлагала задуматься о том-то или прекратить то-то, а утверждала: «БОГ МОЖЕТ ЖДАТЬ, А ТЫ НЕТ».
Дверь с опущенными жалюзи приглашала мух, Может быть, и меня пригласит, хоть у меня нет крыльев. Керри вечно оставляла дверь незапертой, никогда не боясь ни воров, ни торговцев, ни насильников, ни убийц. Я всегда спал, крепко прижавшись к ней, зная, что, если явится преступник, она меня спасет. Луч карманного фонарика, ворвавшись в ее редкий быстрый сон, пробудил бы сознание, вызвав взрыв, так что осветителю следовало поскорей улепетывать, пока во все стороны веером не полетело дерьмо. Керри была шести футов ростом, с черными волосами до пояса, которыми в случае необходимости удушила б любого. Сказать, будто она представляла собой только кожу и кости, было б преувеличением. Кости служили ей оружием.
– Так я и знала, черт побери, – сказала она.
– Что ты знала? Откуда?
– Ниоткуда. Входи.
Керри предоставила мне самому открыть дверь. Удивительно – в трейлере царил полный порядок. В углу стоял телевизор, на журнальном столике ничего не валялось, на полу лежал японский хлопчатобумажный матрас, торчал галогенный торшер, сидела – я не верил собственным глазам – персидская кошка, спрятавшись за занавеской. Чартриз, женщина, с которой я познакомился в дальнейших странствиях, утверждала, будто коллективное бессознательное вместе еще с каким-то синхронизмомподсказывают нам дальнейшую судьбу. Но персидская кошка служила очередным свидетельством, которых и без того предостаточно, что в этом мире почти все прочно связано со случайностью. Автомобильные номерные таблички, прогнозы погоды, индексы Доу-Джонса наглядно показывают, как плетется всемирная паутина. Хотя, глядя на кошку я старался вспомнить, что пауки – это мы. Сами плетем паутину.
Керри стояла на кухне, я сел на кушетку.
– Что значит – так и знала?
– Не хочу объяснять. Просто знала, что меня ждет испытание чем-то. Или кем-то.
– Не я, а ты прислала письмо.
– Письмо.
Я отметил, что это не вопрос.
– Значит, ты?
– Нет, я письма не посылала.
Я вытащил из кармана письмо, домашнее задание для ребенка после игры в футбол на грязном поле и принятого в штанах душа. Протянул листок, держа в обеих руках. Не хотелось, чтоб она его взяла. Керри подошла, прочла, потом вырвала, смяла, как папье-маше.
– Какой-то дерьмовый ребяческий бред.
– Ребяческий проступок! – воскликнул я. – Вандализм!
– Успокойся. Не злись на меня. До чего же я ненавижу адреналин.
– Давай минутку подумаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38