Бампер машины Азаль почти не пострадал, а мой задымился. Я ударился головой о рулевое колесо, посадив синяк на синяк. Вылез из машины – мир на миг превратился в персидский ковер с затейливыми перекликающимися узорами, меняющимися на глазах от удара.
Я привалился к собственной машине. Ноги подкосились, затылок уткнулся в колесный колпак. Я просочился сквозь металлическую мандалу, утратив центр тяжести, безнадежно расколовшись на части.
– Азизам, након, – сказала она, растирая мне голову.
Азаль – маленькая, мозгов у нее больше, чем тела, – в меру сил повела меня в дом. Я еще сообразил, что захожу в чересчур знакомую дверь, потом очнулся на диване. Она накрыла меня покрывалом. Я чувствовал себя королем, потерпевшим поражение. Она сидела рядом. Мне послышалось, будто сказала: «Меня предупредили», – но не понял, что это значит.
Не Азаль ли убийца?
Натянула покрывало повыше, на глаза. Я преображался в коконе, хоть и подумывал, не тряпичный ли это гроб.
– Спи, мой мальчик.
Челюсть еще слишком болела, чтобы улыбнуться. С удовольствием умер бы под покрывалом. Вот как надо умирать – ничего не зная, ничему до конца не веря, как простой скромный физик.
«Заткнись и поспи», – приказал я себе.
– Азизам, након.
Мандала перестала расширяться, свернувшись внутрь меня. На миг я почувствовал себя целым. Возможно, из-за принятых побоев понял, что все мои вопросы порождают лишь больше вопросов. Разноцветные искры в глазах растаяли во тьме. Я на секунду увидел слово «ЖОПА», представил, как Азаль преданно счищает его с капота, и услышал свой храп.
Когда проснулся, на журнальном столике стоял завтрак, десерт, хлеб, лимонад, апельсиновый сок, лежала матерчатая салфетка. Я не мог удержаться, прошелся по дому, откуда был изгнан, по-прежнему слыша, как в комнатном фонтанчике журчит вода, стекая в какой-то желобок, который тянется по всему дому и подает воду обратно. Помню, как я впервые увидел его: «У тебя в гостиной какой-то чудной акведук».
Иранский шах по-прежнему смотрел на меня сверху вниз, как много лет назад. Семья Азаль была не из тех иранцев, которые в 1970-х годах брали американцев в заложники, а из тех, которые помогали заложникам освободиться в обмен на билет до Америки. Тем не менее шах, даже мертвый, на это плевал и нисколько не испугался моего возвращения.
– Ты сейчас одна живешь? – спросил я.
– Мама и папа умерли в…
Да, я знал – через год один после другого. Не знаю, зачем спрашивал. Видел сведения в базе данных социального страхования. Постоянно вспоминал Азаль, зная, что у отца ее больное сердце, а у матери еще хуже. Всегда подозревал, что она после смерти родителей сойдет с ума – еще сильней свихнется. Нет, с ней все в полном порядке.
– Я смирилась, – сказала она. – Ешь. Постарела?
– Нет, – соврал я. Она выглядела так, словно родители передали ей в наследство все свои морщины. – А я наверняка.
– У тебя по-прежнему лицо маленькой девочки. Только в щетине. Потом можешь побриться. Сначала расскажи, зачем приехал. Тем более после того, как я послала тебе письмо, на которое ты так и не ответил.
Господи Боже, письмо от Азаль! Крупный сюрприз. Она мне угрожала и раньше. Иногда при ссорах начинала трястись, как двигатель, готовый взорваться. Однажды ночью вызвала копов, после чего я швырнул телефон в стену. «Ухожу, – сказал копам, махнув на них рукой, – свистуны». Вышел в дверь и пошел вниз по улице. Они меня почему-то не остановили. Я бродил и бродил, ночь проспал в парке. Никто меня не разбудил, не признал похожим на адвоката. Вообще никто не будил, потому что я не мог заснуть в ярости, окруженный в темноте невидимыми противниками. На следующее утро пошел искать фонтанчик, пусть даже с гепатитом, пока в конце концов не добрел до «Макдональдса», где выпросил стакан воды.
– Ты прислала письмо? Так и знал.
– Знал? Знал о смерти моих родителей и ничего не написал в ответ?
– Азаль, куда ты его послала?
– На адрес твоей матери. Думала, что она перешлет.
– Моя мать даже донорскую почку не перешлет.
Я вытащил из кармана письмо, протянул ей.
– Ох, – сказала она. – Кто-то сильно тебя невзлюбил.
– Не ты ли? А вот еще. – Предъявил распечатку сообщения с электронной почты.
– Ух ты! Неужели ты думаешь, будто я это прислала?
– Не знаю, кто прислал. Явно кто-то из бывших подружек. Ты – бывшая подружка. Надо было проверить. Ты сама что бы сделала?
– Подумала бы на какого-нибудь ненормального.
– Кажется, все, кроме меня, спокойно относятся к смертельной угрозе.
– Кто – все? Визит ко мне не первый? Виделся с Мэри, как ее там…
– Да, сначала был у Мэри. Продвигаюсь в обратном порядке.
– Как она поживает?
– Еще не нашла Великого Гэтсби.
– Последовательная цепочка.
– Что?
– Ничего. Что у тебя с лицом?
– Наткнулся на чей-то кулак.
– Устал? Хочешь еще поспать?
– Хочу душ принять. И во что-нибудь переодеться, если найдется.
– Наверно. Посмотрю, пока моешься.
Во второй раз в тот день я принял душ. На этот раз нечего было бояться, что кто-то заглянет, заметит у меня под ногами кипу одежды. Вода сильно хлестала, я как будто начинал все сначала в новой коже, с новыми мышцами. В плеске воды меньше думал о Рози, равно как и о сексе с другой женщиной. Чувствовал себя бесполым, еще не родившимся созданием. Может быть, это вода из реки Иордан – она перерождала меня, я в тот момент хорошо себя чувствовал. Только посмотрите, что сделал для Мэри. Вода меня дьявольски освежала, и я запел в скрипичном ключе любимое песнопение Рози:
Мы с тобой оба потеем и тужимся,
Тело ноет, болит, голова кружится.
Делай ставку, повышай залог,
Чуть напьешься, и за тобой щелкнет тюремный замок.
Устал я, опротивело мне пахать и пахать,
Устал от жизни, хотя и боюсь умирать.
А старушка река все течет и течет…
Азаль стукнула в дверь и сказала:
– Весьма глупо.
Она часто произносила подобные устаревшие фразы, вышедшие из употребления. Возрождала их. Они приобретали некую азальную магию ее неродного – второго – английского языка.
На дверце душа висело большое полотенце, словно она поджидала гостей. Я насухо вытерся. По-прежнему было прохладно, в ванной хлопотливо работал обогреватель. Я постоял перед ним – это лучше массажа, морских вод, полной пересадки тела.
Азаль открыла дверь, забросила одежду. Я надел красную рубашку-гольф, брюки цвета хаки, носки с рисунком из разноцветных ромбов, приняв вид шестидесятилетнего мужчины, имеющего мелкокалиберное оружие. Точней сказать, пистолет 9-го калибра.
Потом подумал – не в шестьдесят ли лет…
– Тебе идет папина одежда. Теперь я рада, что сохранила ее.
– Могла бы и мою сохранить.
– Отдала Армии спасения. Свои вещи здесь оставь. Я сегодня кое-куда иду и думаю взять тебя с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38