Но, используя особую программу, можно довести боль до терпимого уровня.
Алекс Манион вдруг встрепенулся и запел:
Достиг предела ты, Душа полна веселья!
Хватило смелости Шагнуть в иную даль.
Ты нам махнул рукой, Потом нырнул в забвенье, Там все — и враг и друг, Там прошлого не жаль.
Я рад пропеть хвалы, И все же откровенно, Хотел бы так и я, Но мне не суждено Чужих миров причуды, Страсти, пенье Узреть и услыхать…
Нет, мне не суждено!..
Марк удивленно взглянул на него.
— Послушай, Алекс, не пора ли снять усмиритель и заняться серьезной работой? Я бы хотел получить детальный анализ сегодняшнего опыта.
Узким целительным лучом он осторожно проник в сознание единственного специалиста по динамическим полям, попытался помочь ему — снять внутреннее раздражение, а где необходимо — подлатать нейронные цепи. Манион вздрогнул, моргнул, потом потер брови… И тут Марк наткнулся на слепую, отточенную ненависть, прижившуюся в сознании Алекса. Всего на мгновение открылась ему эта тщательно скрываемая тайна, и тут же бурная дурашливая радость затопила мозги Маниона.
Ремилард был разочарован — он считал, что Алекса можно излечить. Тем временем тот неожиданно заявил:
— У нас есть чем удивить тебя, Марк. Пока кот гулял по крышам, разыгрались в доме мыши.
Патриция сразу перебила его, спеша первой рассказать о разыгравшейся на «Кулликки» трагедии. В разговор сразу вмешались Крамер и Ван-Вик и понесли откровенную чушь, заявив, будто бы Хелейн убила пятнадцать человек, включая жену Крамера и прежних членов совета, оперантов Диерде и Диомида Кеогов, еще и Питера Даламбера — только потом ее выстрелом из лазерного карабина сбил Стейнбреннер. Некоторых других безумная старуха ранила. Аркадия О'Малли, например, тяжело.
— Bon dieu de merde! note 10 — сказал Марк, казалось, он с трудом держал себя в руках.
— Ты можешь проделать такую же работу на Полтрое, — насмешливо предложил Манион, — но боюсь, что местным дикарям вряд ли придется по нутру то, что случилось здесь. Они, должно быть, поостерегутся твоих советов, хотя ты и предстал перед ними в образе божества.
Ремилард ничего не ответил — он неподвижно стоял посреди аппаратной. Лицо его стало мертвенно-бледным, глаза ввалились… Глаза Аваддона!.. Алекс Манион, нелепо взмахнув руками, неожиданно всплыл вверх, забился в конвульсиях. Глаза его выкатились из орбит, из пор показалась кровь. Он издал животный крик — как раз в этот момент его сознание затопило ясное ощущение подступающей смерти. Затем, освобожденный, весь перемазанный в крови, рвоте и собственных экскрементах, он рухнул на дубовые половые доски.
Марк по-прежнему бесстрастно глядел на него.
— Tu es un emmerdeur note 11, — наконец выговорил Ремилард. — К счастью, я еще не утратил чувства юмора. С тобой ничего серьезного не случилось. На этот раз! Завтра анализ сегодняшнего опыта должен быть готов.
Вонь в комнате стояла невыносимая. Манион что-то бессвязно бормотал. Не глядя на Патрицию, Марк подождал, пока она пройдет мимо замерших в напряжении Ван-Вика и Крамера, и следом за ней вышел из аппаратной.
— Хочу обратить твое внимание на Маниона, — начала Патриция, когда они поднялись в каюту Марка, расположенную на корме. — С ним творится что-то непонятное. Я не удивлюсь, если окажется, что именно он подсовывал наркотики Хелейн в надежде, что случится что-нибудь в этом роде. Его ядовитая душонка смутила Хелейн, заразила детей. А теперь мы потеряли Кеогов, наших самых сильных целителей.
— Бедные Кеоги, — задумчиво произнес Марк. — Сигизмунд и Сигнис note 12. Они проделали все это на высшем уровне. Но кто бы мог подумать, что Питер Даламбер умрет в своей постели.
— Когда мы нашли Питера, глаза у него были открыты. А лицо… — она передала Марку образ, — совершенно спокойное. Принудитель такой силы, как он, мог бы сам защитить себя от Хелейн. Мог, если бы захотел…
Марк направился к встроенной в нишу кухне, включил печь, потом открыл шкафчик для одежды.
— Я рассчитывал, — заговорил он, — что любовь и преданность детям, Бари и Фумико, маленькой внучке Хоуп убережет его, уравновесит депрессивное состояние, в которое он впадал на глазах. — Он выбросил из шкафа на узкую застеленную постель нижнее белье, джинсы, свитер. — Еще один скафандр. — Марк усмехнулся. — Очевидно, Питер не верил, что я способен справиться с детьми, не нанося им ущерба. И Кеоги тоже. Очевидно, они даже не сопротивлялись, когда обезумевшая Хелейн врывалась к ним в каюты. Кто-кто, а Кеоги могли спеленать ее в одну секунду…
Патриция молчала.
— Скажи, Пэт, — спросил Ремилард, — ты никогда не задумывалась: существует ли в принципе более мягкое, человеческое, так сказать, решение этой проблемы?
— Я готова следовать за тобой куда угодно. Какую бы цель ты ни поставил. Всегда! И ты знаешь об этом… Зачем задавать лишние вопросы. Ты когда-нибудь слышал от меня хотя бы слово осуждения? Если тебе дорога идея «ментального человека», значит, она дорога и мне. Для меня, Марк, существуешь ты. Только ты!.. Ты — мой ангел, моя нелепая, не ко времени страсть. Конечно, ты никогда не снизойдешь до любви ко мне, разве что разрешишь свернуться калачиком у твоих ног. Тебе и в голову не приходит удовлетворить грызущее меня желание. Даже теперь, когда на тебе под халатом ничего нет. А почему ни на тебе, ни у тебя ничего нет? Почему ты оказался гол как сокол, в прямом, переносном и в любом другом смысле? Неужели ты веришь в осуществимость своего романтического плана? Но если да, то и я верю! Зачем нам Клу, Хаген и все остальные, если у нас есть ты?.. Есть твои наследственные клетки.
— Верная, преданная Пэт!..
Он подошел к женщине, взглянул сверху вниз — Марк был высокий мужчина, — сбросил халат. Черты его лица, поджарое стройное тело до сих пор были привлекательны — исполнены некоей внутренней соразмерности. Он все еще — весь! — был юношески порывист и способен увлечь за собой человеческую массу — словом ли, жестом ли, взглядом!.. К нему тянулись, его боялись, его уважали и ненавидели. В нем было все, вздохнула Пэт, не было самой малости. Он не любил ее.
Женщина, словно зачарованная, смотрела на Марка, но даже ей, околдованной, погибающей от страсти, вдруг почудился некий диссонанс — что-то исподволь раздражающее, отталкивающее, нечеловеческое, зловещей стрункой вплетенное во внешний образ этого на первый взгляд гармонично сложенного человека. Она только теперь обратила внимание, что все тело Марка было покрыто частой сеточкой шрамов — дьявольской татуировкой? Это были следы пребывания в оздоровительном автоклаве. Вся кожа ниже шеи исполосована уже зажившими надрезами. Только на руках и гениталиях не было этих ужасных ран.
Он обнял Пэт — женщина забыла обо всем на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Алекс Манион вдруг встрепенулся и запел:
Достиг предела ты, Душа полна веселья!
Хватило смелости Шагнуть в иную даль.
Ты нам махнул рукой, Потом нырнул в забвенье, Там все — и враг и друг, Там прошлого не жаль.
Я рад пропеть хвалы, И все же откровенно, Хотел бы так и я, Но мне не суждено Чужих миров причуды, Страсти, пенье Узреть и услыхать…
Нет, мне не суждено!..
Марк удивленно взглянул на него.
— Послушай, Алекс, не пора ли снять усмиритель и заняться серьезной работой? Я бы хотел получить детальный анализ сегодняшнего опыта.
Узким целительным лучом он осторожно проник в сознание единственного специалиста по динамическим полям, попытался помочь ему — снять внутреннее раздражение, а где необходимо — подлатать нейронные цепи. Манион вздрогнул, моргнул, потом потер брови… И тут Марк наткнулся на слепую, отточенную ненависть, прижившуюся в сознании Алекса. Всего на мгновение открылась ему эта тщательно скрываемая тайна, и тут же бурная дурашливая радость затопила мозги Маниона.
Ремилард был разочарован — он считал, что Алекса можно излечить. Тем временем тот неожиданно заявил:
— У нас есть чем удивить тебя, Марк. Пока кот гулял по крышам, разыгрались в доме мыши.
Патриция сразу перебила его, спеша первой рассказать о разыгравшейся на «Кулликки» трагедии. В разговор сразу вмешались Крамер и Ван-Вик и понесли откровенную чушь, заявив, будто бы Хелейн убила пятнадцать человек, включая жену Крамера и прежних членов совета, оперантов Диерде и Диомида Кеогов, еще и Питера Даламбера — только потом ее выстрелом из лазерного карабина сбил Стейнбреннер. Некоторых других безумная старуха ранила. Аркадия О'Малли, например, тяжело.
— Bon dieu de merde! note 10 — сказал Марк, казалось, он с трудом держал себя в руках.
— Ты можешь проделать такую же работу на Полтрое, — насмешливо предложил Манион, — но боюсь, что местным дикарям вряд ли придется по нутру то, что случилось здесь. Они, должно быть, поостерегутся твоих советов, хотя ты и предстал перед ними в образе божества.
Ремилард ничего не ответил — он неподвижно стоял посреди аппаратной. Лицо его стало мертвенно-бледным, глаза ввалились… Глаза Аваддона!.. Алекс Манион, нелепо взмахнув руками, неожиданно всплыл вверх, забился в конвульсиях. Глаза его выкатились из орбит, из пор показалась кровь. Он издал животный крик — как раз в этот момент его сознание затопило ясное ощущение подступающей смерти. Затем, освобожденный, весь перемазанный в крови, рвоте и собственных экскрементах, он рухнул на дубовые половые доски.
Марк по-прежнему бесстрастно глядел на него.
— Tu es un emmerdeur note 11, — наконец выговорил Ремилард. — К счастью, я еще не утратил чувства юмора. С тобой ничего серьезного не случилось. На этот раз! Завтра анализ сегодняшнего опыта должен быть готов.
Вонь в комнате стояла невыносимая. Манион что-то бессвязно бормотал. Не глядя на Патрицию, Марк подождал, пока она пройдет мимо замерших в напряжении Ван-Вика и Крамера, и следом за ней вышел из аппаратной.
— Хочу обратить твое внимание на Маниона, — начала Патриция, когда они поднялись в каюту Марка, расположенную на корме. — С ним творится что-то непонятное. Я не удивлюсь, если окажется, что именно он подсовывал наркотики Хелейн в надежде, что случится что-нибудь в этом роде. Его ядовитая душонка смутила Хелейн, заразила детей. А теперь мы потеряли Кеогов, наших самых сильных целителей.
— Бедные Кеоги, — задумчиво произнес Марк. — Сигизмунд и Сигнис note 12. Они проделали все это на высшем уровне. Но кто бы мог подумать, что Питер Даламбер умрет в своей постели.
— Когда мы нашли Питера, глаза у него были открыты. А лицо… — она передала Марку образ, — совершенно спокойное. Принудитель такой силы, как он, мог бы сам защитить себя от Хелейн. Мог, если бы захотел…
Марк направился к встроенной в нишу кухне, включил печь, потом открыл шкафчик для одежды.
— Я рассчитывал, — заговорил он, — что любовь и преданность детям, Бари и Фумико, маленькой внучке Хоуп убережет его, уравновесит депрессивное состояние, в которое он впадал на глазах. — Он выбросил из шкафа на узкую застеленную постель нижнее белье, джинсы, свитер. — Еще один скафандр. — Марк усмехнулся. — Очевидно, Питер не верил, что я способен справиться с детьми, не нанося им ущерба. И Кеоги тоже. Очевидно, они даже не сопротивлялись, когда обезумевшая Хелейн врывалась к ним в каюты. Кто-кто, а Кеоги могли спеленать ее в одну секунду…
Патриция молчала.
— Скажи, Пэт, — спросил Ремилард, — ты никогда не задумывалась: существует ли в принципе более мягкое, человеческое, так сказать, решение этой проблемы?
— Я готова следовать за тобой куда угодно. Какую бы цель ты ни поставил. Всегда! И ты знаешь об этом… Зачем задавать лишние вопросы. Ты когда-нибудь слышал от меня хотя бы слово осуждения? Если тебе дорога идея «ментального человека», значит, она дорога и мне. Для меня, Марк, существуешь ты. Только ты!.. Ты — мой ангел, моя нелепая, не ко времени страсть. Конечно, ты никогда не снизойдешь до любви ко мне, разве что разрешишь свернуться калачиком у твоих ног. Тебе и в голову не приходит удовлетворить грызущее меня желание. Даже теперь, когда на тебе под халатом ничего нет. А почему ни на тебе, ни у тебя ничего нет? Почему ты оказался гол как сокол, в прямом, переносном и в любом другом смысле? Неужели ты веришь в осуществимость своего романтического плана? Но если да, то и я верю! Зачем нам Клу, Хаген и все остальные, если у нас есть ты?.. Есть твои наследственные клетки.
— Верная, преданная Пэт!..
Он подошел к женщине, взглянул сверху вниз — Марк был высокий мужчина, — сбросил халат. Черты его лица, поджарое стройное тело до сих пор были привлекательны — исполнены некоей внутренней соразмерности. Он все еще — весь! — был юношески порывист и способен увлечь за собой человеческую массу — словом ли, жестом ли, взглядом!.. К нему тянулись, его боялись, его уважали и ненавидели. В нем было все, вздохнула Пэт, не было самой малости. Он не любил ее.
Женщина, словно зачарованная, смотрела на Марка, но даже ей, околдованной, погибающей от страсти, вдруг почудился некий диссонанс — что-то исподволь раздражающее, отталкивающее, нечеловеческое, зловещей стрункой вплетенное во внешний образ этого на первый взгляд гармонично сложенного человека. Она только теперь обратила внимание, что все тело Марка было покрыто частой сеточкой шрамов — дьявольской татуировкой? Это были следы пребывания в оздоровительном автоклаве. Вся кожа ниже шеи исполосована уже зажившими надрезами. Только на руках и гениталиях не было этих ужасных ран.
Он обнял Пэт — женщина забыла обо всем на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171