Потому что у нас на это есть некая система дешифрования истинного образа предмета, с помощью которой мы выходим за внешние очертания видимого и преодолеваем формальный отпечаток первого знакомства. Благодаря этому, в неформальном истолковании мы начинаем знать еще что-то, чего нет в буквальном явлении, чтобы знать его правильно.
То же самое происходит и в таких случаях, как сужающаяся вдали колея дороги, маленькие самолетики в небе, внешне одинаковые размеры Луны и Солнца, собственное плоское изображение в зеркале, перспектива на картинах, один и тот же человек (актер) в разных ролях, и т.д. Так же легко мы преодолеваем и внешний смысл языковых формул, дешифруя их абсурдную бессмысленность и понимая, что сухое вино совсем не сухое, а вор-карманник ворует не карманы; что кино никуда не «идет», а «перекусить на бегу» это не лязгнуть зубами обо что-нибудь, не останавливаясь; что голова, которая кружится, стоит на месте, что намылить шею, вогнать в краску, ударить в грязь лицом, дать на орехи, накрутить хвоста и т.д., это совсем не то, что нам сообщает буквальная формальность слов.
И даже такие действия людей, которые по внешнему виду можно было бы объяснить только лоботомией, например: бурные аплодисменты, застольные танцы, оральный секс, болельщики, гримасы меломанов, парадно-строевые движения военных, лепетание взрослого с грудным малышом, физкультурные порхания на балконе и т.д., мы также уверенно переводим из их внешней психопатичности в некий неформальный внутренний смысл.
Абсолютный пример этого эффекта - бои без правил, которые по буквальному виду представляют собой грязную драку, но по неформальному смыслу есть культурное, безопасное и честное состязание.
Так работает наше сознание - оно преодолевает внешний узор происходящего и конструирует из него представления, соответствующие его внутреннему смыслу. То есть это всё правильно и нормально, потому что здесь происходит раскрытие какого-то внутреннего смысла, который есть смысл действительный.
Разбираться, как это происходит в сознании, нам сейчас не нужно, да и трудно было бы сделать не сбивающими с толку аргументами. Однако нам достаточно понять, что смысловая схема этого приема выглядит вполне магистрально - формальный смысл события преодолевается только на том основании, что у сознания есть собственное понятие о внутреннем смысле факта, противоречащее его буквальному смыслу (внешнему).
Однако здесь настораживает следующее - сознание делает это настолько автоматически, что критическая фаза в составе данного приема отсутствует полностью. Нетрудно заметить, что логической работы здесь не происходит, поскольку все эти ассоциативные представления, отвергающие внешнюю картину факта, уже лежат в сознании наготове. Эти ассоциации есть результат или приобретенного опыта, или врожденного знания и поэтому проверочного элемента для правомочности их применения нет, и не предполагается - всё происходит машинально и без конфликта, как с правдой, так и с ложью. Сработала ассоциация - и вперед!
Но каждый ли сейчас уверен, например, что на рисунке, который мы приводили выше, стол действительно прямоугольный, а не косоугольный? Мы ничего не знаем про этот стол, и он может оказаться настолько же косоугольным, насколько и прямоугольным. Рисунок был бы тем же самым в обоих случаях. Но разве кто-либо приостановился, чтобы проверить своё знание об этом? Разве кто-нибудь усомнился? Нет! Так работает архивная ассоциация.
Таким образом, автоматическое преодоление внешней формальности события есть всего лишь критически не оцениваемое применение архивных ассоциаций, предварительно содержащихся в сознании. И нет никакой гарантии, что подобная актуализация архивных данных происходит в соответствии с действительным смыслом происходящего.
То есть - возможна ошибка, когда, например, внешний смысл мог бы неправомерно отвергаться и неправомерно заменяться каким-либо неформальным смыслом. Это может случиться в том случае, если событие не содержит в себе никакого внутреннего смысла, противоречащего его буквальному смыслу.
Это может произойти просто по ассоциативному характеру самой мыслительной операции. Она, эта операция, по своей сути, просто бессмысленна в своём автоматизме, потому что критически ничего не анализирует. И может случиться так, что буквальный смысл события полностью соответствует действительно происходящему, но мы придаём событию какой-то ложный смысл, извлекая этот смысл откуда-то из запасников своих ассоциаций «по аналогии». В этом случае мы искажаем буквальную картину жизни, насильно навязывая ей некую ассоциацию из головы.
Попробуем посмотреть, как это бывает.
Например: два человека играют на скрипке. Один играет в роскошном концертном зале прямо перед рампой, а другой в подземном переходе прямо перед собственной шляпой. Здесь наше сознание сразу же двумя разными ассоциациями дает нам два разных объяснения для каждого из случаев: в первом случае это высокое искусство, а во втором - попрошайничество. На первый взгляд всё очевидно: внешняя формальность у обоих случаев одна и та же (человек играет на скрипке), но для концертного зала мы принимаем одно объяснение (ассоциация с высоким искусством), а для улицы совсем другое (ассоциация с нищенством).
Но на самом деле это есть не более чем заблуждение, вызванное автоматизмом ассоциаций. Потому что, если посмотреть глубже, то истинный смысл происходящего один и тот же для обоих случаев - и там и тут человек играет на скрипке, чтобы заработать денег. Ведь первый скрипач тоже не играет в этом случае на дому для друзей, или на высокой горе для всего мира. Он играет на сцене за деньги. Точно так же, как тот, который играет для прохожих на сцене поземного тротуара.
Да, скрипач на сцене играет виртуозно и сочетает низкие цели с целями высокого искусства. Но кто сказал, что скрипач в переходе играет менее виртуозно? И кто сказал, что он чужд целям высокого искусства?
К тому же, понятие высокого искусства для платных выступлений вообще относится к разряду весьма растяжимых. Если посмотреть на то, за что люди готовы платить деньги, то для одних высокое искусство это «Венгерские танцы» Брамса, а для других нет ничего лучше канкана в скрипичном переложении. И если бы в концертный зал ходили только те, кто готовы проплачивать только скрипичное переложение канкана, то скрипач прямо перед рампой играл бы только это высокое искусство. А другое высокое искусство играл бы дома. Или на высокой горе.
Таким образом, высокое искусство, как истинный смысл происходящего, здесь находится под очень даже большим вопросом, а вот попрошайничество в обоих случаях составляет действительную сущность бытия обоих скрипачей, правда, в двух контрастно разных ситуациях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
То же самое происходит и в таких случаях, как сужающаяся вдали колея дороги, маленькие самолетики в небе, внешне одинаковые размеры Луны и Солнца, собственное плоское изображение в зеркале, перспектива на картинах, один и тот же человек (актер) в разных ролях, и т.д. Так же легко мы преодолеваем и внешний смысл языковых формул, дешифруя их абсурдную бессмысленность и понимая, что сухое вино совсем не сухое, а вор-карманник ворует не карманы; что кино никуда не «идет», а «перекусить на бегу» это не лязгнуть зубами обо что-нибудь, не останавливаясь; что голова, которая кружится, стоит на месте, что намылить шею, вогнать в краску, ударить в грязь лицом, дать на орехи, накрутить хвоста и т.д., это совсем не то, что нам сообщает буквальная формальность слов.
И даже такие действия людей, которые по внешнему виду можно было бы объяснить только лоботомией, например: бурные аплодисменты, застольные танцы, оральный секс, болельщики, гримасы меломанов, парадно-строевые движения военных, лепетание взрослого с грудным малышом, физкультурные порхания на балконе и т.д., мы также уверенно переводим из их внешней психопатичности в некий неформальный внутренний смысл.
Абсолютный пример этого эффекта - бои без правил, которые по буквальному виду представляют собой грязную драку, но по неформальному смыслу есть культурное, безопасное и честное состязание.
Так работает наше сознание - оно преодолевает внешний узор происходящего и конструирует из него представления, соответствующие его внутреннему смыслу. То есть это всё правильно и нормально, потому что здесь происходит раскрытие какого-то внутреннего смысла, который есть смысл действительный.
Разбираться, как это происходит в сознании, нам сейчас не нужно, да и трудно было бы сделать не сбивающими с толку аргументами. Однако нам достаточно понять, что смысловая схема этого приема выглядит вполне магистрально - формальный смысл события преодолевается только на том основании, что у сознания есть собственное понятие о внутреннем смысле факта, противоречащее его буквальному смыслу (внешнему).
Однако здесь настораживает следующее - сознание делает это настолько автоматически, что критическая фаза в составе данного приема отсутствует полностью. Нетрудно заметить, что логической работы здесь не происходит, поскольку все эти ассоциативные представления, отвергающие внешнюю картину факта, уже лежат в сознании наготове. Эти ассоциации есть результат или приобретенного опыта, или врожденного знания и поэтому проверочного элемента для правомочности их применения нет, и не предполагается - всё происходит машинально и без конфликта, как с правдой, так и с ложью. Сработала ассоциация - и вперед!
Но каждый ли сейчас уверен, например, что на рисунке, который мы приводили выше, стол действительно прямоугольный, а не косоугольный? Мы ничего не знаем про этот стол, и он может оказаться настолько же косоугольным, насколько и прямоугольным. Рисунок был бы тем же самым в обоих случаях. Но разве кто-либо приостановился, чтобы проверить своё знание об этом? Разве кто-нибудь усомнился? Нет! Так работает архивная ассоциация.
Таким образом, автоматическое преодоление внешней формальности события есть всего лишь критически не оцениваемое применение архивных ассоциаций, предварительно содержащихся в сознании. И нет никакой гарантии, что подобная актуализация архивных данных происходит в соответствии с действительным смыслом происходящего.
То есть - возможна ошибка, когда, например, внешний смысл мог бы неправомерно отвергаться и неправомерно заменяться каким-либо неформальным смыслом. Это может случиться в том случае, если событие не содержит в себе никакого внутреннего смысла, противоречащего его буквальному смыслу.
Это может произойти просто по ассоциативному характеру самой мыслительной операции. Она, эта операция, по своей сути, просто бессмысленна в своём автоматизме, потому что критически ничего не анализирует. И может случиться так, что буквальный смысл события полностью соответствует действительно происходящему, но мы придаём событию какой-то ложный смысл, извлекая этот смысл откуда-то из запасников своих ассоциаций «по аналогии». В этом случае мы искажаем буквальную картину жизни, насильно навязывая ей некую ассоциацию из головы.
Попробуем посмотреть, как это бывает.
Например: два человека играют на скрипке. Один играет в роскошном концертном зале прямо перед рампой, а другой в подземном переходе прямо перед собственной шляпой. Здесь наше сознание сразу же двумя разными ассоциациями дает нам два разных объяснения для каждого из случаев: в первом случае это высокое искусство, а во втором - попрошайничество. На первый взгляд всё очевидно: внешняя формальность у обоих случаев одна и та же (человек играет на скрипке), но для концертного зала мы принимаем одно объяснение (ассоциация с высоким искусством), а для улицы совсем другое (ассоциация с нищенством).
Но на самом деле это есть не более чем заблуждение, вызванное автоматизмом ассоциаций. Потому что, если посмотреть глубже, то истинный смысл происходящего один и тот же для обоих случаев - и там и тут человек играет на скрипке, чтобы заработать денег. Ведь первый скрипач тоже не играет в этом случае на дому для друзей, или на высокой горе для всего мира. Он играет на сцене за деньги. Точно так же, как тот, который играет для прохожих на сцене поземного тротуара.
Да, скрипач на сцене играет виртуозно и сочетает низкие цели с целями высокого искусства. Но кто сказал, что скрипач в переходе играет менее виртуозно? И кто сказал, что он чужд целям высокого искусства?
К тому же, понятие высокого искусства для платных выступлений вообще относится к разряду весьма растяжимых. Если посмотреть на то, за что люди готовы платить деньги, то для одних высокое искусство это «Венгерские танцы» Брамса, а для других нет ничего лучше канкана в скрипичном переложении. И если бы в концертный зал ходили только те, кто готовы проплачивать только скрипичное переложение канкана, то скрипач прямо перед рампой играл бы только это высокое искусство. А другое высокое искусство играл бы дома. Или на высокой горе.
Таким образом, высокое искусство, как истинный смысл происходящего, здесь находится под очень даже большим вопросом, а вот попрошайничество в обоих случаях составляет действительную сущность бытия обоих скрипачей, правда, в двух контрастно разных ситуациях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59