Разве в силах они противостоять всей этой гадости? Чему ж удивляться, что
свой первый в жизни настоящий экзамен сдают далеко не все. Вы понимаете, о
каком экзамене я говорю. Да, конечно, свою дочь я не оправдываю, но и
винить её не могу. Вся вина полностью лежит на том выродке с профессорским
званием. В этом и заключается причина моего поступка.
- Преступления - вы хотите сказать? - поправил его Щеглов.
- Нет, именно поступка, так как преступлением я его не считаю. Я
знаю, вы сейчас скажете, что, живя в обществе, нельзя быть свободным от
общества, что все мы обязаны выполнять законы, предписываемые этим
обществом, и нарушение их считается преступлением. Да, я знаю, всё это так,
но, поймите меня, существуют некие общечеловеческие принципы, стоящие над
законами государства и не зависящие от политической системы, принципы,
которыми должны руководствоваться все честные и добрые люди на земле -
возможно, это принципы христианской морали, не знаю...
- Но Христос заповедовал нам: "Не убий!" - возразил Щеглов.
- Да, да, конечно, гражданин следователь, я сейчас не в состоянии
спорить с вами. Устал, чертовски устал. Простите...
- Итак, - официальным тоном произнёс Щеглов, - вы заявляете, что
совершили попытку убийства профессора Красницкого из-за принуждения
последним вашей дочери к вступлению с ним в интимную связь. Так?
- Так, - упавшим голосом пробормотал Храпов.
- Хорошо. Допустим, что так оно и было. Однако:
- Почему - допустим? - возразил Храпов. - Вы что, не верите моим
словам?
- Верю, Храпов, вашим словам я верю, но, прежде чем окончательно
установить истину, мне бы хотелось получить от вас ответы на некоторые
интересующие меня вопросы.
- Отвечу, если это в моих силах. Задавайте.
- Когда, от кого и при каких обстоятельствах вам стало известно о...
несчастье, постигшем вашу дочь?
Храпов нахмурился, внутренне переживая все минувшие события
недалёкого прошлого.
- Ровно неделю назад, - сказал он, - Валентина вернулась домой позже
обычного и вся в слезах. На мои вопросы ничего не отвечала и только рыдала,
рыдала, рыдала... Потом заперлась в своей комнате, но и оттуда был слышен
её плач. Где-то через час она вышла и во всём мне призналась.
- Сама? - удивился Щеглов.
- Сама, - кивнул Храпов. - Но если бы вы знали, скольких трудов ей
это стоило! Я до сих пор не могу понять, как она на это решилась. И тем не
менее она всё мне рассказала. Наверное, мой вид тогда был настолько
несчастен и ужасен, что она долго потом ещё не могла успокоиться, всё
всхлипывала и говорила: "Папочка! Милый! Прости меня, пожалуйста!
Прости!.." Не знаю, кто из нас больше страдал. Тогда-то я и решил сполна
рассчитаться с тем мерзавцем.
- И рассчитались бы, если б накануне не отдали ружьё Боброву? -
быстро подхватил следователь Щеглов.
- Да, действительно, ружьё я отдал в тот же день, часа за три до
объяснения с Валентиной. Отсутствие ружья дало мне возможность спокойно и
без спешки, до мельчайших подробностей продумать план мести. Из надёжных
источников я выяснил, что профессор Красницкий по окончании сессии - а
сессия оканчивалась буквально через три дня - намеревался отбыть в отпуск и
провести его на своей даче, в посёлке Снегири по Белорусской дороге. Там-то
я и решил осуществить свой план возмездия. Что я и сделал, как только
получил ружьё обратно. Вот, пожалуй, и всё.
- Приходилось ли вам ранее замечать за своей дочерью какие-нибудь
странности, приступы отчаяния, раздражительности? Что-нибудь в её поведении
могло навести вас на мысль о конфликте с Красницким или с кем-либо ещё?
Храпов пожал плечами.
- Да нет, ничего такого я за ней не замечал. Она всегда была весёлой,
доброй, отзывчивой.
- И даже накануне своего признания?
- Да, даже тогда.
- Гм... Интересно. А когда-нибудь раньше Бобров пользовался вашим
ружьём?
- Нет, никогда. Я вообще с ним мало знаком. А почему вы об этом
спрашиваете?
- Храпов, не забывайте, что вопросы здесь задаю я.
- Извините...
- Итак, не признайся Валентина в своём несчастье, не было бы и вашего
выстрела? Так ведь, Храпов?
- Выходит, так.
- Тогда у меня всё. Можете...
В этот момент дверь распахнулась и в кабинет вошёл вчерашний
лейтенант.
- Медицинская экспертиза, - кратко объявил он и положил на стол лист
бумаги.
- Спасибо, - ответил Щеглов и с нетерпением углубился в чтение вновь
прибывшего документа. Лейтенант вышел.
Храпов не знал содержания бумаги, принесённой помощником, но по
выражению лица следователя Щеглова понял, что произошло нечто чрезвычайно
важное.
Щеглов поднял голову от стола и мутным взглядом уставился на
подследственного.
- Вы, наверное, были правы, Храпов, - устало произнёс он. - Похоже,
что, действительно, был третий.

Глава девятая

Согласно заключению медицинской экспертизы смерть профессора
Красницкого П. Н. наступила в районе двух часов ночи 27 июня с. г. в
результате остановки сердца. Возможная причина смерти - внезапный испуг,
сильное потрясение. Смерть в результате огнестрельной раны исключается. Оба
выстрела были произведены не ранее чем через двенадцать часов после
остановки сердца...
Щеглов был настолько поражён этим известием, что не помнил даже, как
вызвал конвой и отправил Храпова в камеру. Он ходил по кабинету взад-вперёд
и курил одну сигарету за другой. Картина преступления неожиданно приняла
чётко очерченные границы, приобрела стройность и логическую
последовательность.
Итак, двадцать седьмого июня в два часа ночи профессор умирает от
разрыва сердца у себя на даче за письменным столом. В этот самый момент он
пишет письмо в КГБ о некоем Алфреде, которого он застал на месте какого-то
преступления, но письмо остается незавершённым. Так как дело было ночью, то
на столе профессора горит настольная лампа. Где-то около двух часов дня,
через двенадцать часов после его смерти, на даче профессора появляется
некто, который стреляет ему в спину и преспокойно уходит. Причём выстрел
производится из ружья Храпова, но не Храповым (по ходу дела Щеглов выяснил,
что весь этот день, двадцать седьмого июня, Храпов был на работе - это
подтверждали около десятка его сослуживцев). Правда, стрелять могли не в
два, а позже, но одна деталь всё же склоняла Щеглова к мысли, что это
произошло где-то около двух часов пополудни. С двух до семи вечера на этом
участке железной дороги производился ремонт путей и движения в связи с этим
не было, а это значит, что преступник мог ухать из Снегирей либо до двух,
либо после семи. Наверняка ему было хорошо известно о пятичасовом "окне" в
расписании электропоездов московского направления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43