Парсел решил направить Уайта к Мэсону и к представителям «большинства» с предложением отужинать сообща вечером на Блоссомсквере при свете луны, дабы отпраздновать всей колонией сочельник и вспомнить далекую родину. А через Меани он попросил таитян принять участие и празднестве перитани.
Но уже меньше чем через час Парсел понял, что напрасно питает несбыточные надежды и что существующее на острове положение не переделаешь. Все приглашенные ответили отказом. Маклеод передал через Уайта свои сожаления. Как раз сегодня он празднует сочельник в кругу друзей. Представители «большинства» весьма огорчены, но они ужинают у Маклеода. Парсел заподозрил, что хитроумный Маклеод воспользовался услугами все того же Уайта, чтобы пригласить к себе гостей.
Мэсон повел себя более грубо. Велел передать, что «ответа не будет», смущенно пробормотал Уайт, передавая Парселу этот дерзкий отказ.
— А секстант?
— Я отдал его Масону от вашего имени.
— И что он сказал?
— Сказал: «Ладно».
Парсел удивленно поднял брови.
— И все?
— Да.
— Вы хоть объяснили ему, как секстант попал ко мне?
— Да.
— Что же он сказал?
— Ничего.
— И ничего не поручил мне передать?
— Нет.
Парсел испытующе поглядел на Уайта. Да нет, метис никогда не солжет. Человек он до того добросовестный, что не только передает слово в слово те, что ему поручают, но старается даже воспроизвести интонацию, разыгрывает целые мимические сценки. Вот, например, когда он сказал: «Ладно», тут уж нельзя было обмануться: настоящее мэсоновское «ладно» — хмурое и краткое.
Ответы таитян внешне были более чем учтивы. Они благодарят Адамо тысячу и тысячу раз. Они польщены, что всех мужчин и их «трех женщин» пригласили отужинать с перитани. И они в отчаянии, что вынуждены отклонить приглашение по непредвиденным обстоятельствам.
Парсел возился в своем садике, когда Меани принес ему этот ответ.
— Они так и сказали «наши три женщины»? — спросил он, подымая голову.
— Да.
— А кто сказал? Тетаити?
— Да.
— Он говорил от имени всех?
Меани потупился. Помолчав немного, Парсел спросил:
— Почему он стал здесь вождем? Ведь на Таити твой отец более великий вождь, чем его.
— Тетаити старый, ему уже тридцать лет.
— А если — я приглашу его на ужин к себе домой?
— Он откажется.
И так как Парсел молчал, Меани поспешил добавить:
— Он говорит, что ты вовсе не моа.
«Значит, я солгал зря, — печально подумал Парсел, — но раз уж начал, придется продолжать. Лгать Ивоа, лгать Меани…» — А знаешь, я тоже не верю, — вдруг произнес Меани.
Парсел взглянул на него с таким ошеломленным видом, что Меани расхохотался.
— Надеюсь, и ты тоже не веришь, Адамо?
Парсел молчал, не зная, что ответить. Но тут Меани хлопнул его по плечу и произнес серьезным тоном, без тени улыбки:
— Они не верят, что ты моа, но верят, что я верю. Поэтому я всегда буду говорить, что ты моа.
Воцарилось молчание, затем Парсел сказал:
— К чему вся эта комедия?
— Если бы я так не говорил, — Меани отвернулся, — бы прийти к тебе сегодня вечером.
— А если ты не будешь так говорить и все-таки придешь, что тогда будет?
— Они сочтут меня предателем.
Парсел вздрогнул.
— Вот уже до чего дошло! — медленно проговорил он.
И добавил, с трудом переводя дыхание:
— Кто же я тогда для них, если не моа? Сообщник Маклеода?
Меани ничего не ответил. Потом взял руку Парсела, поднес ее к своему лицу и прижал к щеке.
— Придешь? — спросил Парсел.
— Приду, брат мой! — ответил Меани.
В его глазах, устремленных на Парсела, сияла нежность.
— Приду с Итией, — добавил он.
— Как так? Они отпустят Итию?
— Знай, Адамо, что никто не смеет командовать Итией.
— Даже ты?
— Даже я, — расхохотался Меани.
В первый день рождества островитяне отведали дикой свиньи, запеченной в одной печи, приготовленной одними руками, но каждый лакомился жарким порознь: таитяне в своем доме, «большинство» у Маклеода, «меньшинство» вместе с Итией и Меани — у Парсела, Мэсон у себя. Дня через три, когда часы только что пробили полдень, в дверь Парсела постучали. Это оказался Уайт. Он не вошел в комнату, а остался стоять на пороге.
— Маклеод прислал меня узнать, есть ли у вас рыба.
Стол находился всего в трех шагах от двери, а там на банановых листьях лежала рыба, белая, с перламутровым отливом. Но Уайт ничего не видел. Из деликатности он не поднимал глаз. И Парселу вдруг почудилось, что, если он сейчас скажет «нет», Уайт, вернувшись к Маклеоду, скажет «нет», не добавив от себя
— Вы же видите, — произнес Парсел. ни слова.
Метис поднял глаза, оглядел стол, сказал: «Спасибо» — и собрался уходить.
— Уайт, — живо окликнул его Парсел. — В чем дело? У вас нет рыбы?
Уайт повернулся — и сказал равнодушным тоном:
— Ни у кого из нас нет рыбы.
Парсел спросил по — таитянски Ивоа:
— Откуда эта рыба?
— Меани принес.
— Они ездили утром на рыбную ловлю?
— Да, — кратко бросила Ивоа, отведя глаза.
— И вернувшись, не ударили в колокол?
— Нет.
— А кому, кроме меня, они дали рыбу?
— Никому не дали. Ловил Меани. Меани наловил рыбы для нас, для Уилли и Ропати.
Наступило молчание, затем Парсел сказал:
— Они больше не хотят ловить рыбу для перитани?
— Нет, не хотят.
Вздохнув, Парсел обернулся к Уайту.
— Она сказала…
Уайт тряхнул головой.
— Я понял, что она сказала. Спасибо.
— Уайт!
Уайт замер на пороге хижины.
— Скажите, пожалуйста, Маклеоду, что я ничего не знал.
— Хорошо, скажу.
Через два дня под вечер к Парселу зашел Джонс. Как обычно, на нем было только парео.
— Я вам не помешал?
Парсел захлопнул книгу и улыбнулся гостю.
— Знаете, сколько в корабельной библиотеке было книг?
— Нет, не знаю.
— Сорок восемь. А читать мне всю мою жизнь. Садитесь кресло.
— Я лучше вынесу его на солнышко, — сказал Джонс.
Нагнувшись, он схватил тяжелое дубовое кресло за одну ножку, выпрямился, держа свою ношу на вытянутой руке, и под кожей от запястья до плеча выступила упругая сетка мускулов. Джонс сделал несколько шагов и, согнув колени, поставил кресло таким ловким и легким движением, что оно коснулось земли одновременно всеми четырьмя ножками без всякого стука.
— Браво! — улыбнулся Парсел.
Совершив свой подвиг, Джонс уселся, с достоинством потупив глаза.
В комнату вошла Ивоа.
— Э, Ропати, э! — крикнула она, подняв правую руку, и помахала ею в воздухе, приветствуя гостя.
Подойдя к юноше, она матерински нежным движением положила ладонь на его коротко остриженные волосы и улыбнулась.
Джонс подставил ей щеку, устремив вдаль синие фарфоровые глаза. Вид у него был ласковый, но нетерпеливый, как у ребенка, который ждет, чтобы взрослые окончили свои излияния и отпустили его играть.
— Волосы у тебя как свежескошенная трава, — заметила Ивоа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Но уже меньше чем через час Парсел понял, что напрасно питает несбыточные надежды и что существующее на острове положение не переделаешь. Все приглашенные ответили отказом. Маклеод передал через Уайта свои сожаления. Как раз сегодня он празднует сочельник в кругу друзей. Представители «большинства» весьма огорчены, но они ужинают у Маклеода. Парсел заподозрил, что хитроумный Маклеод воспользовался услугами все того же Уайта, чтобы пригласить к себе гостей.
Мэсон повел себя более грубо. Велел передать, что «ответа не будет», смущенно пробормотал Уайт, передавая Парселу этот дерзкий отказ.
— А секстант?
— Я отдал его Масону от вашего имени.
— И что он сказал?
— Сказал: «Ладно».
Парсел удивленно поднял брови.
— И все?
— Да.
— Вы хоть объяснили ему, как секстант попал ко мне?
— Да.
— Что же он сказал?
— Ничего.
— И ничего не поручил мне передать?
— Нет.
Парсел испытующе поглядел на Уайта. Да нет, метис никогда не солжет. Человек он до того добросовестный, что не только передает слово в слово те, что ему поручают, но старается даже воспроизвести интонацию, разыгрывает целые мимические сценки. Вот, например, когда он сказал: «Ладно», тут уж нельзя было обмануться: настоящее мэсоновское «ладно» — хмурое и краткое.
Ответы таитян внешне были более чем учтивы. Они благодарят Адамо тысячу и тысячу раз. Они польщены, что всех мужчин и их «трех женщин» пригласили отужинать с перитани. И они в отчаянии, что вынуждены отклонить приглашение по непредвиденным обстоятельствам.
Парсел возился в своем садике, когда Меани принес ему этот ответ.
— Они так и сказали «наши три женщины»? — спросил он, подымая голову.
— Да.
— А кто сказал? Тетаити?
— Да.
— Он говорил от имени всех?
Меани потупился. Помолчав немного, Парсел спросил:
— Почему он стал здесь вождем? Ведь на Таити твой отец более великий вождь, чем его.
— Тетаити старый, ему уже тридцать лет.
— А если — я приглашу его на ужин к себе домой?
— Он откажется.
И так как Парсел молчал, Меани поспешил добавить:
— Он говорит, что ты вовсе не моа.
«Значит, я солгал зря, — печально подумал Парсел, — но раз уж начал, придется продолжать. Лгать Ивоа, лгать Меани…» — А знаешь, я тоже не верю, — вдруг произнес Меани.
Парсел взглянул на него с таким ошеломленным видом, что Меани расхохотался.
— Надеюсь, и ты тоже не веришь, Адамо?
Парсел молчал, не зная, что ответить. Но тут Меани хлопнул его по плечу и произнес серьезным тоном, без тени улыбки:
— Они не верят, что ты моа, но верят, что я верю. Поэтому я всегда буду говорить, что ты моа.
Воцарилось молчание, затем Парсел сказал:
— К чему вся эта комедия?
— Если бы я так не говорил, — Меани отвернулся, — бы прийти к тебе сегодня вечером.
— А если ты не будешь так говорить и все-таки придешь, что тогда будет?
— Они сочтут меня предателем.
Парсел вздрогнул.
— Вот уже до чего дошло! — медленно проговорил он.
И добавил, с трудом переводя дыхание:
— Кто же я тогда для них, если не моа? Сообщник Маклеода?
Меани ничего не ответил. Потом взял руку Парсела, поднес ее к своему лицу и прижал к щеке.
— Придешь? — спросил Парсел.
— Приду, брат мой! — ответил Меани.
В его глазах, устремленных на Парсела, сияла нежность.
— Приду с Итией, — добавил он.
— Как так? Они отпустят Итию?
— Знай, Адамо, что никто не смеет командовать Итией.
— Даже ты?
— Даже я, — расхохотался Меани.
В первый день рождества островитяне отведали дикой свиньи, запеченной в одной печи, приготовленной одними руками, но каждый лакомился жарким порознь: таитяне в своем доме, «большинство» у Маклеода, «меньшинство» вместе с Итией и Меани — у Парсела, Мэсон у себя. Дня через три, когда часы только что пробили полдень, в дверь Парсела постучали. Это оказался Уайт. Он не вошел в комнату, а остался стоять на пороге.
— Маклеод прислал меня узнать, есть ли у вас рыба.
Стол находился всего в трех шагах от двери, а там на банановых листьях лежала рыба, белая, с перламутровым отливом. Но Уайт ничего не видел. Из деликатности он не поднимал глаз. И Парселу вдруг почудилось, что, если он сейчас скажет «нет», Уайт, вернувшись к Маклеоду, скажет «нет», не добавив от себя
— Вы же видите, — произнес Парсел. ни слова.
Метис поднял глаза, оглядел стол, сказал: «Спасибо» — и собрался уходить.
— Уайт, — живо окликнул его Парсел. — В чем дело? У вас нет рыбы?
Уайт повернулся — и сказал равнодушным тоном:
— Ни у кого из нас нет рыбы.
Парсел спросил по — таитянски Ивоа:
— Откуда эта рыба?
— Меани принес.
— Они ездили утром на рыбную ловлю?
— Да, — кратко бросила Ивоа, отведя глаза.
— И вернувшись, не ударили в колокол?
— Нет.
— А кому, кроме меня, они дали рыбу?
— Никому не дали. Ловил Меани. Меани наловил рыбы для нас, для Уилли и Ропати.
Наступило молчание, затем Парсел сказал:
— Они больше не хотят ловить рыбу для перитани?
— Нет, не хотят.
Вздохнув, Парсел обернулся к Уайту.
— Она сказала…
Уайт тряхнул головой.
— Я понял, что она сказала. Спасибо.
— Уайт!
Уайт замер на пороге хижины.
— Скажите, пожалуйста, Маклеоду, что я ничего не знал.
— Хорошо, скажу.
Через два дня под вечер к Парселу зашел Джонс. Как обычно, на нем было только парео.
— Я вам не помешал?
Парсел захлопнул книгу и улыбнулся гостю.
— Знаете, сколько в корабельной библиотеке было книг?
— Нет, не знаю.
— Сорок восемь. А читать мне всю мою жизнь. Садитесь кресло.
— Я лучше вынесу его на солнышко, — сказал Джонс.
Нагнувшись, он схватил тяжелое дубовое кресло за одну ножку, выпрямился, держа свою ношу на вытянутой руке, и под кожей от запястья до плеча выступила упругая сетка мускулов. Джонс сделал несколько шагов и, согнув колени, поставил кресло таким ловким и легким движением, что оно коснулось земли одновременно всеми четырьмя ножками без всякого стука.
— Браво! — улыбнулся Парсел.
Совершив свой подвиг, Джонс уселся, с достоинством потупив глаза.
В комнату вошла Ивоа.
— Э, Ропати, э! — крикнула она, подняв правую руку, и помахала ею в воздухе, приветствуя гостя.
Подойдя к юноше, она матерински нежным движением положила ладонь на его коротко остриженные волосы и улыбнулась.
Джонс подставил ей щеку, устремив вдаль синие фарфоровые глаза. Вид у него был ласковый, но нетерпеливый, как у ребенка, который ждет, чтобы взрослые окончили свои излияния и отпустили его играть.
— Волосы у тебя как свежескошенная трава, — заметила Ивоа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146