— Мэсон, что вы имеете сказать в свою защиту?
Мэсон не ответил… Маклеод повторил свой вопрос и стал терпеливо ждать ответа. Парсел отвел глаза. Пот струйкой стекал у него по спине между лопаток. Неизбежное свершится. И остановить ход событий так же невозможно, как удержать сорвавшуюся с гор лавину. Сейчас Маклеод скажет: «Предлагаю повесить Мэсона за покушение на убийство». Джонс, Бэкер и Парсел проголосуют против. Остальные — за. Парсел оперся о ствол пандануса. Он ощущал во всем теле слабость, он словно забыл, где находится. Глаза его перебегали с пальмовых деревьев на окружавших его людей, и ему казалось, — что все это он видит впервые. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, ложились на землю яркими, веселыми пятнами, а блестящие разноцветные птички бесстрашно порхали вокруг матросов и Мэсона, Одна из них села на веревочную петлю, к ней присоединилась еще парочка, и петля тихо закачалась над головами матросов.
— Предлагаю… — начал Маклеод.
Но тут Хант издал нечленораздельное ворчание. Это было так неожиданно, что Маклеод запнулся, и все взоры устремились к великану.
— Было это на «Ласточке», — выпалил Хант, не отрывая маленьких бесцветных глазок от петли. — Как сейчас помню. Три года назад. Может, и четыре.
Все молчали, а так как Хант тоже не произнес больше ни слова, Смэдж повернул к нему свою крысиную мордочку.
— Что ты такое вспомнил?
— Парня звали Дэкер, — ответил Хант.
Он снова умолк, словно удивившись собственному красноречию, уставился на Смэджа, сморщил лицо, поросшее рыжей шерстью, и сказал:
— Зачем вы эту пакость туда закинули?
— Какую пакость?
Хант, не отвечая, поднял руку и тронул петлю. Пестрые птички вспорхнули и улетели.
— Это для Мэсона, — пояснил Смэдж. — Он хотел убить Маклеода. Сейчас его приговорят.
— Приговорят, — как эхо повторил Хант.
Его бесцветные глаза затуманились, и он невнятно пробормотал:
— Парня звали Дэкер, он ударил офицера. Ему надели вот эту пакость на шею и затянули.
Все ждали продолжения, но Хант снова впал в немоту, устремив вдаль свои бесцветные глазки. Казалось, он где — то далеко отсюда.
Тут заговорил Маклеод:
— Предлагаю повесить Мэсона за покушение на убийство.
Старик Джонсон вдруг поднял голову и проговорил громко и решительно:
— Я воздерживаюсь.
Он приготовил эту фразу заранее с самого начала прений и нетерпеливо ждал, когда наконец представится случай ее произнести. И произнеся, он торжествующе оглядел матросов, потом прищурился и с удовлетворенным видом уставился на шишку на кончике своего носа. «Еще не все пропало», — подумал Парсел с внезапной надеждой.
— Ты что, спятил? — угрожающе прошипел Смэдж. Джонсон гордо выпрямился, в нем, очевидно, заговорила отвага трусов.
— Я в своем праве. Маклеод сам сказал.
— Если уж говорить о праве, — холодно произнес Парсел, глядя на Смэджа, — вы не имеете права запугивать голосующих и тем самым влиять на исход выборов.
— Заткнись, Смэдж! — скомандовал Маклеод.
Он обернулся и поверх головы Мэсона посмотрел на Ханта.
Хант в свою очередь вперил в него сердитый взгляд, что — то бормоча невнятно и глухо.
Профиль Ханта был лишен четких очертаний, будто вся его расплющенная физиономия долго служила наковальней. В юности он был боксером, и в течение многих лет эту жалкую глупую башку молотили на ринге кулачищами. Возможно, поэтому — то он и отупел, раздражался по пустякам, и в его бесцветных глазках застыло выражение затравленного зверя.
— Чего это ты на меня уставился? — спросил Маклеод.
Хант что — то проворчал, и Маклеод пожал плечами.
— Продолжим, — сказал он. — Смэдж?
— За, — крикнул Смэдж.
— Уайт?
— За.
— Я тоже за, — сказал Маклеод
— Джонс?
— Против.
— Бэкер?
— Против.
— Хант?
Хант снова прорычал что — то невнятное, свирепо глядя Маклеода, и вдруг проговорил медленно и вполне разборчиво:
— Убери эту пакость.
Воцарилось молчание.
— Это же для Мэсона, — пояснил Смэдж. — Он чуть было не убил Маклеода.
— Говорят тебе, убери эту пакость! — повторил Хант, по-медвежьи покачивая головой вправо и влево. — Не желаю ее видеть.
Маклеод и Смэдж переглянулись. Парсел выпрямился, сердце его билось как бешеное, но голос прозвучал спокойно и язвительно:
— Прежде чем кто — нибудь снова попытается повлиять на результаты голосования, я хотел бы заметить, что Хант, очевидно, не склонен одобрить приговор.
Никто не проронил ни слова. Матросы пристально глядели на Ханта, ожидая, что он скажет. Но Хант яростно и нечленораздельно бормотал что
— то, лишь отдаленно напоминавшее человеческую речь. Потом поднял глаза кверху, туда, где болталась петля, и медленно опустил их вниз, к свободному концу веревки, зажатому в кулаке Маклеода.
— Хант, — проговорил Маклеод, спокойно выдерживая его взгляд, — надо голосовать. Ты за или ты против?
Хант издал рычание и вдруг, с быстротой молнии вытянув руку, схватил кулак Маклеода и разжал его с такой легкостью, словно перед ним был ребенок, не желавший отдавать игрушку.
Свободный конец веревки выскользнул из пальцев Маклеода и повис в воздухе. Хант схватил петлю и потянул ее к себе. Веревка поползла вниз сначала медленно, потом все быстрее, быстрее, соскользнула на землю и, свернувшись спиралью, неподвижно улеглась под деревом. Хант наступил на нее ногой с торжествующим прерывистым рычанием, точно собака, задушившая ужа.
Никто не произнес ни слова. Парсел рассматривал веревку, лежавшую у его ног, это наглядное свидетельство человеческой изобретательности. Веревка была конопляная, прочная, закапанная смолой, побелевшая от солнца, истертая на сгибах от долгого употребления. Сейчас, лежа на земле, с петлей, скрытой в ее спиральных извивах, она казалась какой — то совсем безжизненной, безвредной, жалкой.
— Я предлагаю считать, — проговорил Парсел, стараясь подавить невольную дрожь в голосе, — что Хант проголосовал против.
Бледный, как мертвец, Маклеод, плотно сжав губы, растирал ладонью правую руку, стараясь унять боль в пальцах. Если Хант голосует вместе с Парселом, а Джонсон воздерживается, это значит: четыре голоса против, три за — он проиграл.
Почувствовав на себе взгляды матросов, Маклеод выпрямился и вдруг сделал нечто совершенно неожиданное: улыбнулся.
Плотно стиснутые губы разжались, но щеки, вместо того чтобы округлиться, как у всех улыбающихся людей, запали еще глубже, и лицо его еще больше, чем когда — либо, стало походить на череп.
Спокойно и язвительно он оглядел одного за другим своих товарищей.
— Уважаемые, — проговорил он, медленно скандируя слова, — я не согласен с тем, будто Хант проголосовал. Нет, уважаемые, я не согласен считать, что он голосовал, раз он не голосовал, как положено христианину, которому господь бог дал язык, чтобы говорить…
Столь душеспасительная речь в устах Маклеода удивила присутствующих и дала самому оратору желаемую передышку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Мэсон не ответил… Маклеод повторил свой вопрос и стал терпеливо ждать ответа. Парсел отвел глаза. Пот струйкой стекал у него по спине между лопаток. Неизбежное свершится. И остановить ход событий так же невозможно, как удержать сорвавшуюся с гор лавину. Сейчас Маклеод скажет: «Предлагаю повесить Мэсона за покушение на убийство». Джонс, Бэкер и Парсел проголосуют против. Остальные — за. Парсел оперся о ствол пандануса. Он ощущал во всем теле слабость, он словно забыл, где находится. Глаза его перебегали с пальмовых деревьев на окружавших его людей, и ему казалось, — что все это он видит впервые. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, ложились на землю яркими, веселыми пятнами, а блестящие разноцветные птички бесстрашно порхали вокруг матросов и Мэсона, Одна из них села на веревочную петлю, к ней присоединилась еще парочка, и петля тихо закачалась над головами матросов.
— Предлагаю… — начал Маклеод.
Но тут Хант издал нечленораздельное ворчание. Это было так неожиданно, что Маклеод запнулся, и все взоры устремились к великану.
— Было это на «Ласточке», — выпалил Хант, не отрывая маленьких бесцветных глазок от петли. — Как сейчас помню. Три года назад. Может, и четыре.
Все молчали, а так как Хант тоже не произнес больше ни слова, Смэдж повернул к нему свою крысиную мордочку.
— Что ты такое вспомнил?
— Парня звали Дэкер, — ответил Хант.
Он снова умолк, словно удивившись собственному красноречию, уставился на Смэджа, сморщил лицо, поросшее рыжей шерстью, и сказал:
— Зачем вы эту пакость туда закинули?
— Какую пакость?
Хант, не отвечая, поднял руку и тронул петлю. Пестрые птички вспорхнули и улетели.
— Это для Мэсона, — пояснил Смэдж. — Он хотел убить Маклеода. Сейчас его приговорят.
— Приговорят, — как эхо повторил Хант.
Его бесцветные глаза затуманились, и он невнятно пробормотал:
— Парня звали Дэкер, он ударил офицера. Ему надели вот эту пакость на шею и затянули.
Все ждали продолжения, но Хант снова впал в немоту, устремив вдаль свои бесцветные глазки. Казалось, он где — то далеко отсюда.
Тут заговорил Маклеод:
— Предлагаю повесить Мэсона за покушение на убийство.
Старик Джонсон вдруг поднял голову и проговорил громко и решительно:
— Я воздерживаюсь.
Он приготовил эту фразу заранее с самого начала прений и нетерпеливо ждал, когда наконец представится случай ее произнести. И произнеся, он торжествующе оглядел матросов, потом прищурился и с удовлетворенным видом уставился на шишку на кончике своего носа. «Еще не все пропало», — подумал Парсел с внезапной надеждой.
— Ты что, спятил? — угрожающе прошипел Смэдж. Джонсон гордо выпрямился, в нем, очевидно, заговорила отвага трусов.
— Я в своем праве. Маклеод сам сказал.
— Если уж говорить о праве, — холодно произнес Парсел, глядя на Смэджа, — вы не имеете права запугивать голосующих и тем самым влиять на исход выборов.
— Заткнись, Смэдж! — скомандовал Маклеод.
Он обернулся и поверх головы Мэсона посмотрел на Ханта.
Хант в свою очередь вперил в него сердитый взгляд, что — то бормоча невнятно и глухо.
Профиль Ханта был лишен четких очертаний, будто вся его расплющенная физиономия долго служила наковальней. В юности он был боксером, и в течение многих лет эту жалкую глупую башку молотили на ринге кулачищами. Возможно, поэтому — то он и отупел, раздражался по пустякам, и в его бесцветных глазках застыло выражение затравленного зверя.
— Чего это ты на меня уставился? — спросил Маклеод.
Хант что — то проворчал, и Маклеод пожал плечами.
— Продолжим, — сказал он. — Смэдж?
— За, — крикнул Смэдж.
— Уайт?
— За.
— Я тоже за, — сказал Маклеод
— Джонс?
— Против.
— Бэкер?
— Против.
— Хант?
Хант снова прорычал что — то невнятное, свирепо глядя Маклеода, и вдруг проговорил медленно и вполне разборчиво:
— Убери эту пакость.
Воцарилось молчание.
— Это же для Мэсона, — пояснил Смэдж. — Он чуть было не убил Маклеода.
— Говорят тебе, убери эту пакость! — повторил Хант, по-медвежьи покачивая головой вправо и влево. — Не желаю ее видеть.
Маклеод и Смэдж переглянулись. Парсел выпрямился, сердце его билось как бешеное, но голос прозвучал спокойно и язвительно:
— Прежде чем кто — нибудь снова попытается повлиять на результаты голосования, я хотел бы заметить, что Хант, очевидно, не склонен одобрить приговор.
Никто не проронил ни слова. Матросы пристально глядели на Ханта, ожидая, что он скажет. Но Хант яростно и нечленораздельно бормотал что
— то, лишь отдаленно напоминавшее человеческую речь. Потом поднял глаза кверху, туда, где болталась петля, и медленно опустил их вниз, к свободному концу веревки, зажатому в кулаке Маклеода.
— Хант, — проговорил Маклеод, спокойно выдерживая его взгляд, — надо голосовать. Ты за или ты против?
Хант издал рычание и вдруг, с быстротой молнии вытянув руку, схватил кулак Маклеода и разжал его с такой легкостью, словно перед ним был ребенок, не желавший отдавать игрушку.
Свободный конец веревки выскользнул из пальцев Маклеода и повис в воздухе. Хант схватил петлю и потянул ее к себе. Веревка поползла вниз сначала медленно, потом все быстрее, быстрее, соскользнула на землю и, свернувшись спиралью, неподвижно улеглась под деревом. Хант наступил на нее ногой с торжествующим прерывистым рычанием, точно собака, задушившая ужа.
Никто не произнес ни слова. Парсел рассматривал веревку, лежавшую у его ног, это наглядное свидетельство человеческой изобретательности. Веревка была конопляная, прочная, закапанная смолой, побелевшая от солнца, истертая на сгибах от долгого употребления. Сейчас, лежа на земле, с петлей, скрытой в ее спиральных извивах, она казалась какой — то совсем безжизненной, безвредной, жалкой.
— Я предлагаю считать, — проговорил Парсел, стараясь подавить невольную дрожь в голосе, — что Хант проголосовал против.
Бледный, как мертвец, Маклеод, плотно сжав губы, растирал ладонью правую руку, стараясь унять боль в пальцах. Если Хант голосует вместе с Парселом, а Джонсон воздерживается, это значит: четыре голоса против, три за — он проиграл.
Почувствовав на себе взгляды матросов, Маклеод выпрямился и вдруг сделал нечто совершенно неожиданное: улыбнулся.
Плотно стиснутые губы разжались, но щеки, вместо того чтобы округлиться, как у всех улыбающихся людей, запали еще глубже, и лицо его еще больше, чем когда — либо, стало походить на череп.
Спокойно и язвительно он оглядел одного за другим своих товарищей.
— Уважаемые, — проговорил он, медленно скандируя слова, — я не согласен с тем, будто Хант проголосовал. Нет, уважаемые, я не согласен считать, что он голосовал, раз он не голосовал, как положено христианину, которому господь бог дал язык, чтобы говорить…
Столь душеспасительная речь в устах Маклеода удивила присутствующих и дала самому оратору желаемую передышку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146