Парсел поднял глаза. Лицо Омааты было замкнуто. Она все еще дулась на него. Он потерся щекой о ее руку.
— Ну не сердись, прошу тебя…
Наступило молчание, и вдруг она заговорила совсем другим голосом:
— О мой петушок, я все время дрожу за тебя.
Он крепче сжал ей руку.
— Помни, с Тетаити ничего не должно случиться.
Покачав головой, она тихо сказала:
— Я тоже не хочу. Но я так боюсь за тебя! Порой я готова его убить, чтобы покончить с этим страхом.
— Нет, нет, — с силой сказал он, — не смей даже и думать. И добавил: — Он тоже боится.
— Это правда, — кивнула Омаата. — Он очень храбрый, но он боится. Сегодня он не расставался с ружьем даже во время работы. — Затем сказала: — Он работает как сумасшедший вместе с женщинами. Должно быть, к вечеру «па» будет окончен.
Когда они подошли к углу ромбовидного поселка, Парсел остановился и бросил, не поднимая глаз:
— Иди к женщинам.
Он ожидал, что Омаата воспротивится, но она тотчас же повиновалась. Он двинулся вперед, а женщины следовали за ним шагах в двадцати, и так они вышли на Клиф-лейн.
По мере того как они приближались к дому таитян, деревья все редели, солнце пекло все сильней и пот градом струился у Парсела по лицу. Он протер глаза тыльной стороной руки и, когда зрение его прояснилось, увидел «па».
«Па» открывался за поворотом дороги, метрах в сорока впереди. По правде сказать, это был просто грубый забор, высотой около трех метров, сбитый из длинных, плохо обтесанных кольев. врытых в землю и связанных поверху. Однако, чтобы преодолеть это препятствие, требовалось пустить в ход руки и ноги, и в эту минуту нападающий оказывался безоружным на виду у врага. С другой стороны, если бы нападающим удалось поджечь ограду, хотя она и была сделана из свежих стволов, они не могли бы забросить горящий факел через «па», чтобы поджечь и дом, так как расстояние было слишком велико. Таким образом «па» надежно охранял осажденных от неожиданных сюрпризов. А если при этом кое-где осветить ограду, то те, кто прятался в укрытии, могли без труда отразить из бойниц ночное нападение.
Парсел был шагах в двадцати от «па», когда послышался голос Тетаити:
— Стой!
Парсел повиновался.
— Скажи женщинам, чтоб они остановились.
Парсел обернулся и, подняв вверх обе руки, передал женщинам приказ Тетаити. Раздался громкий ропот, но женщины послушались.
Парсел снова повернулся к «па». Он ничего не мог разглядеть. Ни лица. Ни человеческой фигуры. Промежутки между кольями были переплетены ветками колючего кустарника.
— Иди! — сказал голос Тетаити.
Парсел выпрямился и пошел вперед. Двадцать метров, даже меньше. Он держался очень прямо и шел, твердо ступая ногами, но как ни напрягал свое тело, чувствовал где-то внутри слабость и страх. «Услышу ли я выстрел?» — спросил он себя с тревогой. Он задыхался. Тут он заметил, что задерживает дыхание, с силой вдохнул воздух и высоко вскинул голову. Мышцы его напряглись, и он подумал насмешливо: «Девятая голова, я несу ему девятую голову…»
«Па» приближался к нему слишком быстро, поэтому он понял, что сильно ускорил шаг. Он попытался идти медленнее и по усилию, какого ему это стоило, измерил силу своего страха. Он не шел к ограде, а мчался к ней.
В двух метрах от палисада он остановился. И сразу же ноги его задрожали. Прошло несколько секунд, показавшихся ему бесконечно долгими, вдруг «па» зашевелился. Вернее, кусок ограды сдвинулся и повернулся на своей оси, открыв проход между двумя кольями. В этом бесшумно и неожиданно открывшемся проходе было что-то угрожающее.
— Войди! — сказал голос Тетаити.
— Я говорил, что не хочу видеть голов, — ответил Парсел.
— Ты их не увидишь.
Что это значит? У него не будет времени их увидеть? Наступило молчание, и, словно угадав его мысли, Тетаити сказал:
— Можешь войти. С тобой ничего не случится.
Обещание или ловушка? Парсел сделал усилие, чтобы его голос не дрогнул:
— Выходи ты.
— Нет.
— Я не вооружен, — сказал Парсел, поднимая обе руки.
Он ничего не видел сквозь колья и ветки, но знал, что Тетаити следит за каждым его движением.
— Нет, я не хочу выходить.
Ясно. Он боится, что его настигнет пуля Ивоа.
— За этой дверью есть еще одна — ты не увидишь голов.
Приемная, вернее сторожевой пост. Чтобы задерживать приходящих или выслеживать нападающих. Калитка была слабым местом, и Тетаити построил сзади дополнительное укрепление.
— Останемся на своих местах, — сказал Парсел. — Мы можем поговорить итак.
Последовало молчание. Затем отверстие между двумя кольями закрылось. Но на сей раз калитка захлопнулась с треском. Парсел вздохнул. Возможно, он будет убит. Будущее покажет. Но одно теперь ясно; пленником он не будет.
Тетаити снова заговорил суровым тоном:
— Где Ивоа?
— В чаще.
— У нее есть ружье?
— Ты сам знаешь.
— А что она делает с ружьем в чаще?
— И это ты знаешь.
Но решив, что его ответ может показаться двусмысленным, Парсел добавил:
— Она боится, что ты меня убьешь.
Он ждал, что последует возражение, но Тетаити промолчал. Парсел был удивлен и почти обескуражен этими резкими вопросами, заданными в лоб, вопреки таитянским обычаям.
— Где Тими? — спросил Тетаити тем же сухим, — повелительным тоном.
— Не знаю.
В сущности, это была правда. Формально — правда. И как это ни нелепо, Парселу было приятно, что он солгал лишь наполовину.
— Где его ружье ?
Парсел заколебался и разозлился на себя за это колебание.
— У меня его нет.
Дурацкий ответ. Данный как нарочно, чтоб укрепить подозрения.
— Кто его взял?
Парсел снова заколебался и ответил:
— Никто.
И тут же поправился:
— Думаю, что никто.
Это тоже было глупо. Особенно оговорка.
— Оно у кого-нибудь из женщин? — спросил Тетаити.
Парсел пожал плечами и не ответил. Надменный тон, грубые, прямые вопросы. Как все это не похоже на церемонное красноречие при встрече «Ману-фаите». И вдруг Парсел понял. Это не разговор равного с равным. Это допрос военнопленного.
И в ту же минуту Тетаити сказал:
— Ты мой пленник, и я имею право тебя убить. Но я тебя не убью. Возьми одну из трех пирог перитани и отправляйся в море со своей женой.
Парсел помедлил с ответом. У него перехватило дыхание.
— Человек, я сказал, — повторил Тетаити.
— Тетаити, — заговорил наконец Парсел. — Я не поднимал на тебя оружия, а ты говоришь: «Ты мой пленник». Затем ты говоришь: «Я тебя не убью», а сам посылаешь меня в море, чтобы я утонул с моей женой, дочерью великого вождя Оту.
Теперь медлил с ответом Тетаити. Доводы Парсела не тронули его, но указание на родство Ивоа достигло цели. Оту и отец Тетаити были родными братьями, Ивоа доводилась ему двоюродной сестрой, и Парсел своими словами возлагал на него вину за смерть близкой родственницы.
— Все перитани плохие, — сказал Тетаити со сдержанной яростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146