Макс наблюдает игру
Люськи с Костиком - то, что позволено Костику, почему-то не разрешено ему...
Хрюша лег на свою подушку. Костик оставил Люську, притих и боком прижался ко
мне. Хотел укусить, но раздумал, дремлет... Люська, наша распутница, решила
проветриться. Снег оседает и глухо хлопает, птица с оранжевой перевязкой долбит
кору. Сорока ругает кота с обожженной утюгом спиной, я знаю его - из восьмого
дома. Красивый котик, но безумный, на коже розовый сапожок... Слишком много
непонятного вокруг нас. Жизнь может быть ужасна, но должна быть понятна. Кто я?
Урод среди людей? А среди котов? - ущербный зверь, не способный к мгновенному
действию?..
Под балконом в сугробе кувыркается колли с ошейником и обрывком поводка,
неопасная для нас порода, добродушный пес. Я спустился, отстегнул поводок, -
"иначе тебе хана, - говорю, - не понимаешь, где живешь, поймают и шкуру сдерут
заживо..." На балконе в ряд разложены аккуратные кучки, это Хрюша,
засранец-аккуратист, свои дела маскировал снежком. К весне снег прохудился и
Хрюшина работа вылезла наружу... Да, проходя мимо одной из картин, я заметил,
что не получилось. Небо, окно, кот на окне, все само по себе... Начал с неба,
нагло слепящего, и пальцами, пальцами втирал чертову эту сажу и очень понемногу
страшный краплак, от которого, если переборщишь, в жизни не избавишься...
Спустился к зеленому, вот уж ненасытный, ни с чем не сравнимый по наглости цвет,
растворяющий в себе все тонкости и оттенки, как нежно-пастельную весну поглощает
слепящее лето... Далее, взялся освободить желтый от бьющей в глаза глупости...
развенчать делящую окно полосу, и не просто погасить - дать ей потрудиться... Но
как можно объяснить котовские эти штучки!..
Забыты кот, окно, якобы деревья, трава... Главное, чтобы свет! - исходил,
излучался, вызывал на откровенный разговор, отражался снова и снова... то
ослаблялся, то вспыхивал, чтобы исчезнуть на границе картины и мира. Чтобы с
первого взгляда стала понятна нерушимая связь вещей. Мир раздерган, раздрызган,
мельтешит и распадается на теряющие значение части, и я - на куске холста, и
вокруг себя - собираю то, что могу собрать. Может, всерьез, может, игра - на
невидимых весах взвешиваю пятна...
99. Двадцать четвертое, плюс два...
Не тает и не тает, ломкая корочка сопротивляется теплу, а рыхлый снежок,
серо-фиолетовый, исчезает на глазах - испаряется. Люблю превращения без
промежуточной стадии стылой воды и чавкающего месива под ногами... Тропинка моя
пока пропускает к дому. Больше всего не хочется шлепать по городским лужам.
Когда-то я видел кино про оживление мертвых, через них пропускали особые лучи,
труп дергался, извивался... потом открывает глаза и живет снова. Но недолго -
начинается разложение, отваливаются руки и ноги, обнажая бледное мясо... Многие
городские лица кажутся мне ожившими мертвецами, того и гляди, полезут из них
волосы да кишки... Иногда я вспоминаю, что не кот, и думаю о человеческой жизни,
радости это не приносит. Люди считают, что хотят свободы и власти над случаем,
но очень скоро пугаются или устают, и просят власть или случай - распорядись
нами, реши все, и наша совесть чиста будет!.. Вроде бы третьего не дано - сам
решай или за тебя решат, но живи, как люди живут!..
Не хочу жить, как люди живут, хочу жить с котами!.. Я закончил человеческую
жизнь, отдал долги, и от вас мне ничего не надо, за что бы уже не заплатил
сполна... Пусть наступит другая жизнь, без надежд на людей - кормишь котов,
пишешь картины, и это - освобождение.
Ветки молчат, ветер утих, снег тяжело ухает и оседает... Костик играл с
веревочкой, и убежал. Понедельник, пройдена середина пути, таяние льда
начинается.
100. Вечер, вода и вода...
Вода пузырится, лед тает, моя тропинка не пропускает меня. Иду через город,
смотрю на серые дома, сугробы, лица... какие-то новые дела у них, не лучше
старых, мерзости этой хватит на века... Собрал всех своих, даже Стив и Клаус
ждали меня. Стив гордо шествует, не замечая старика с палочкой, Клаус решил
выждать и залез под лестницу. Хрюша на ходу смазал по ушам Люське, мстит за свои
страдания - кошки не признают его. Сколько раз я говорил ему, - " не виноватая
она, что Клаус присмотрел ее себе, " - бесполезно, Хрюша не верит. Но каша с
остатками жареной печенки отвлекла его. Ко мне на колени прыгнула Алиса, я
чувствую , какой жар исходит от ее живота. Шерстка мягкая и чистая у нее, и поет
красиво, один глаз смотрит внимательно и спокойно, второй заволокло мутной
пленкой. Алиса, мы с тобой старики.
101. Двадцать восьмое февраля, тихо, светло...
Люська играет с Костиком, тот на ее выпады отвечает уже со злостью - понимает
значение этих гонок. Тренировка перед любовной игрой. Придет время, появится
Клаус, и Костик будет не нужен. Он рычит и кусается всерьез, она пищит, пытается
вырваться... Макс снова оставил дом родной, он на границе. Незримая полоса между
девятым и десятым проходит через ложбинку, в ней несколько берез; Макс прячется
за стволами и наблюдает за передвижениями Серого. Страшно, дружок? Принес ему
еду, сел на сломанное дерево, он сопит рядом, вылизывая плошку, оглядывается,
замирает, прислушивается... Поел и убегает в сторону девятого.
На кухне рычание и хруст, большие коты обгладывают рыбные скелеты. Хрюша среди
них. Наши привыкли к нему, несмотря на малый рост, особый профиль и странную
речь. И все-таки, он затаил злобу - на кошек, "не дают, выпендриваются", и на
котов - "дылды тупые, особенно этот Серый..." Рядом с ним Серый перемалывает
плавник, торопливо глотает, посматривает на Алису, та, как всегда, не торопится.
Как только вхожу, Хрюша размахивается и шлепает Серого по толстой морде, тот
вздрагивает, но терпит. Я вздыхаю - "Хрюша, Хрюша...", смотрю на его курносую
мордочку, лобастую головенку... он напоминает мне обиженную девочку, вовсе не
кот... или я - кот, но старше его, старей?..
Вечер, иду от своих, свет бьет из узкой щели между синим лесом и фиолетовыми
облаками. Свет, подчиняясь своему закону, - в природе или на картине, все равно
- по мере удаления от источника свечения, то ослабляется, то вновь усиливается -
волнами, без этого глаз устанет, соскучится, споткнется или закружится, не
захватывая всего пространства... А это пространство, и все, все вокруг нас -
творческие вещи, неважно, кем созданные; жизнь тоже вещь, дело наших рук, так
же, как книга или картина. Когда говорят о высшей силе, я смеюсь - все, что со
мною было и есть, сделано мной самим, с помощью или противодействием природы и
других людей.
102. Плюс один, новая эра...
Я иду, обходя лужи. Около дома никого, и в доме пусто. Вдруг слышу - слабое
попискивание! В кухне, в том самом ящике, который мы одобрили с Алисой, - голова
кошки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Люськи с Костиком - то, что позволено Костику, почему-то не разрешено ему...
Хрюша лег на свою подушку. Костик оставил Люську, притих и боком прижался ко
мне. Хотел укусить, но раздумал, дремлет... Люська, наша распутница, решила
проветриться. Снег оседает и глухо хлопает, птица с оранжевой перевязкой долбит
кору. Сорока ругает кота с обожженной утюгом спиной, я знаю его - из восьмого
дома. Красивый котик, но безумный, на коже розовый сапожок... Слишком много
непонятного вокруг нас. Жизнь может быть ужасна, но должна быть понятна. Кто я?
Урод среди людей? А среди котов? - ущербный зверь, не способный к мгновенному
действию?..
Под балконом в сугробе кувыркается колли с ошейником и обрывком поводка,
неопасная для нас порода, добродушный пес. Я спустился, отстегнул поводок, -
"иначе тебе хана, - говорю, - не понимаешь, где живешь, поймают и шкуру сдерут
заживо..." На балконе в ряд разложены аккуратные кучки, это Хрюша,
засранец-аккуратист, свои дела маскировал снежком. К весне снег прохудился и
Хрюшина работа вылезла наружу... Да, проходя мимо одной из картин, я заметил,
что не получилось. Небо, окно, кот на окне, все само по себе... Начал с неба,
нагло слепящего, и пальцами, пальцами втирал чертову эту сажу и очень понемногу
страшный краплак, от которого, если переборщишь, в жизни не избавишься...
Спустился к зеленому, вот уж ненасытный, ни с чем не сравнимый по наглости цвет,
растворяющий в себе все тонкости и оттенки, как нежно-пастельную весну поглощает
слепящее лето... Далее, взялся освободить желтый от бьющей в глаза глупости...
развенчать делящую окно полосу, и не просто погасить - дать ей потрудиться... Но
как можно объяснить котовские эти штучки!..
Забыты кот, окно, якобы деревья, трава... Главное, чтобы свет! - исходил,
излучался, вызывал на откровенный разговор, отражался снова и снова... то
ослаблялся, то вспыхивал, чтобы исчезнуть на границе картины и мира. Чтобы с
первого взгляда стала понятна нерушимая связь вещей. Мир раздерган, раздрызган,
мельтешит и распадается на теряющие значение части, и я - на куске холста, и
вокруг себя - собираю то, что могу собрать. Может, всерьез, может, игра - на
невидимых весах взвешиваю пятна...
99. Двадцать четвертое, плюс два...
Не тает и не тает, ломкая корочка сопротивляется теплу, а рыхлый снежок,
серо-фиолетовый, исчезает на глазах - испаряется. Люблю превращения без
промежуточной стадии стылой воды и чавкающего месива под ногами... Тропинка моя
пока пропускает к дому. Больше всего не хочется шлепать по городским лужам.
Когда-то я видел кино про оживление мертвых, через них пропускали особые лучи,
труп дергался, извивался... потом открывает глаза и живет снова. Но недолго -
начинается разложение, отваливаются руки и ноги, обнажая бледное мясо... Многие
городские лица кажутся мне ожившими мертвецами, того и гляди, полезут из них
волосы да кишки... Иногда я вспоминаю, что не кот, и думаю о человеческой жизни,
радости это не приносит. Люди считают, что хотят свободы и власти над случаем,
но очень скоро пугаются или устают, и просят власть или случай - распорядись
нами, реши все, и наша совесть чиста будет!.. Вроде бы третьего не дано - сам
решай или за тебя решат, но живи, как люди живут!..
Не хочу жить, как люди живут, хочу жить с котами!.. Я закончил человеческую
жизнь, отдал долги, и от вас мне ничего не надо, за что бы уже не заплатил
сполна... Пусть наступит другая жизнь, без надежд на людей - кормишь котов,
пишешь картины, и это - освобождение.
Ветки молчат, ветер утих, снег тяжело ухает и оседает... Костик играл с
веревочкой, и убежал. Понедельник, пройдена середина пути, таяние льда
начинается.
100. Вечер, вода и вода...
Вода пузырится, лед тает, моя тропинка не пропускает меня. Иду через город,
смотрю на серые дома, сугробы, лица... какие-то новые дела у них, не лучше
старых, мерзости этой хватит на века... Собрал всех своих, даже Стив и Клаус
ждали меня. Стив гордо шествует, не замечая старика с палочкой, Клаус решил
выждать и залез под лестницу. Хрюша на ходу смазал по ушам Люське, мстит за свои
страдания - кошки не признают его. Сколько раз я говорил ему, - " не виноватая
она, что Клаус присмотрел ее себе, " - бесполезно, Хрюша не верит. Но каша с
остатками жареной печенки отвлекла его. Ко мне на колени прыгнула Алиса, я
чувствую , какой жар исходит от ее живота. Шерстка мягкая и чистая у нее, и поет
красиво, один глаз смотрит внимательно и спокойно, второй заволокло мутной
пленкой. Алиса, мы с тобой старики.
101. Двадцать восьмое февраля, тихо, светло...
Люська играет с Костиком, тот на ее выпады отвечает уже со злостью - понимает
значение этих гонок. Тренировка перед любовной игрой. Придет время, появится
Клаус, и Костик будет не нужен. Он рычит и кусается всерьез, она пищит, пытается
вырваться... Макс снова оставил дом родной, он на границе. Незримая полоса между
девятым и десятым проходит через ложбинку, в ней несколько берез; Макс прячется
за стволами и наблюдает за передвижениями Серого. Страшно, дружок? Принес ему
еду, сел на сломанное дерево, он сопит рядом, вылизывая плошку, оглядывается,
замирает, прислушивается... Поел и убегает в сторону девятого.
На кухне рычание и хруст, большие коты обгладывают рыбные скелеты. Хрюша среди
них. Наши привыкли к нему, несмотря на малый рост, особый профиль и странную
речь. И все-таки, он затаил злобу - на кошек, "не дают, выпендриваются", и на
котов - "дылды тупые, особенно этот Серый..." Рядом с ним Серый перемалывает
плавник, торопливо глотает, посматривает на Алису, та, как всегда, не торопится.
Как только вхожу, Хрюша размахивается и шлепает Серого по толстой морде, тот
вздрагивает, но терпит. Я вздыхаю - "Хрюша, Хрюша...", смотрю на его курносую
мордочку, лобастую головенку... он напоминает мне обиженную девочку, вовсе не
кот... или я - кот, но старше его, старей?..
Вечер, иду от своих, свет бьет из узкой щели между синим лесом и фиолетовыми
облаками. Свет, подчиняясь своему закону, - в природе или на картине, все равно
- по мере удаления от источника свечения, то ослабляется, то вновь усиливается -
волнами, без этого глаз устанет, соскучится, споткнется или закружится, не
захватывая всего пространства... А это пространство, и все, все вокруг нас -
творческие вещи, неважно, кем созданные; жизнь тоже вещь, дело наших рук, так
же, как книга или картина. Когда говорят о высшей силе, я смеюсь - все, что со
мною было и есть, сделано мной самим, с помощью или противодействием природы и
других людей.
102. Плюс один, новая эра...
Я иду, обходя лужи. Около дома никого, и в доме пусто. Вдруг слышу - слабое
попискивание! В кухне, в том самом ящике, который мы одобрили с Алисой, - голова
кошки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40