.. Опять подумав, я снова утешился - ведь в сущности все давно знаю,
видел много раз, и теперь достаточно мимолетного взгляда. Все, что важно, давно
во мне, окружающий мир только напоминание или подтверждение. И пишу я не просто
деревья и траву, кусты и окна, дороги и заборы - а сам становлюсь то деревом, то
камнем, то кустом... то котом в оконном проеме.... Раньше я читал, и буквы
превращались в слова, чувства, картины, вещи. Но со временем надоела сложность -
знаков, символов, переводов, мне оказался интересней и ближе прямой язык -
вещей, красок, теней... И я с завистью думаю о котовской жизни.
79. Бумага пригодилась.
Не мне с моим нюхом определять, что, где... Если я кот, то очень старый, как
Вася. Мне помогает Клаус, который не пакостит дома с тех пор, как срослись его
тазовые кости. Несмотря на возраст, он обладает прекрасным нюхом, и о чужих
грехах знает больше, чем о своих. И сегодня, нашел в углу кучку и смотрит на
меня. Я бросился искать бумажку, которая должна быть не слишком мягкой, иначе не
соберешь добро, и не слишком твердой, чтоб не засорить унитаз... Вижу, на полу
какие-то листочки. Это игривые Люська с Костиком в ночной гонке свалили с полок
всякой всячины - мелких рисуночков, брошюр... Я схватил один из листков и
применил его с большим успехом. Потом смотрю - "Декларация прав..." Годы прошли,
но помню, с каким трудом раздобыл ее, хранил, хотя это было опасно, особенно,
если обнаружат с другими книгами, которые я тогда читал и считал хорошими.
Оказались всего лишь своевременные, теперь слова в них уже стерты, пожухли, как
масло на непроклеенном холсте... Послужила книжечка последнюю службу, не такую
уж плохую. Столько прекрасных слов сказано с тех пор, и что?.. Кричат о любви, и
одновременно уничтожают живое, людей и зверей. Декларации, заверения, клятвы,
обещания, прекрасные порывы... я им нашел применение.
80. Минус четыре, драки...
Двадцать восьмое января, ветер с юго-востока, снег покрыт блестящей корочкой.
Скользя и спотыкаясь, спешу к своим, ведь открыта форточка! Не в градусах дело,
страшен ветер: южный опасен, восточный невыносим - задувает в кухню, заползает в
комнату, вытряхивая остатки тепла из еле живых батарей...
Люська, Алиса и Костик дома. У меня полстакана бульона, зато от хорошей рыбы.
Наливаю им половину, думая о тех, кого еще нет. Выхожу на улицу - день мрачен,
за рекой синие тучи, дым над городской трубой мотается рваными лохмами по всем
сторонам света. У подъезда коренастый парень с коротким хвостом жует большой
блин. Хрюша, тебе повезло! Моя мечта - кормить всех до полного изнеможения...
Взял у него блин и понес, он бежит рядом и не беспокоится, а дома уплел перед
всеми. Не мог же я ему сказать - поделись! Кто нашел, тот и съел.
Не прошло и получаса, как за дверью громкий требовательный голос - посторонись,
я иду! Стив ворвался и сразу к мискам, старается свое замешательство скрыть
суетой и наглостью. Признать, что я понадобился, выше его сил. Все уничтожено,
что же ему дать?.. Я вспомнил о банке со свиным салом, желтоватым и клейким от
старости, мы недавно выудили ее из мусора. Жир ели все, даже Стив остался
доволен, сожрал большой шмат и тут же удалился. Через минуту грозное рычание, он
наткнулся на Серого и не думает уступать. Они медленно расходятся, как в море
корабли... Серый явился с подавленным видом, он отличный боец, но ему не по
зубам кот, который не уступил самому Васе, когда Серого и планах не было. Стив
мог бы властвовать в нашем доме, но не любит участвовать и собираться,
предпочитает странствовать и клянчить, так что Серому нечего беспокоиться.
А на коврике передо мной подрались Алиса с Люськой! Обычные женские дела -
сначала слюни и объятия, а потом обиды, и размахались лапами. И тут же
успокоились, Алиса села рядом со взъерошенной Люськой, лизнула ее пару раз для
примирения, и они теперь моют друг друга, мурлыча и постанывая от удовольствия.
81. Вечер, февральский ветер, минус девять...
И дует в лицо! Пришли все, кроме Макса. Я опоздал, он это не терпит, нервишки
слабы - тут же трусит в девятый подвал, чтобы тамошние кошки утешили его. И
очень зря исчез, у меня с собой была жареная печенка и каждому перепало. Костик
дважды отнял у Люськи, при этом жутко рычал, мерзавец. Хотел отнять у Алисы, она
всегда уступает, щуря подслеповатые глазки. Пришлось вмешаться, и ей, благодаря
моим стараниям, достался-таки последний кусок. Костик цапнул меня за палец,
сгоряча, конечно, а я ответил пустым пакетом по морде. А огромный дурень Макс
шляется по снегам.
Шел обратно позже обычного, темень, ветер завывает с новой силой, очнулся после
дневного света. Шел и шатался, засыпая каждые десять шагов. Писать картины
легко, когда они пишутся. Но как найти щель в бесконечном заборе, за которым
правильное скучно, грубое и грязное может стать сильным и трогающим, ежедневное
мелко и далеко, а редкое, наоборот, рядом, и возможно?.. Когда вламываешься, уже
измочален донельзя!
Еще февраль впереди, пока все живы. Нужно собирать их каждый день,
разговаривать... чтобы они видели свет в окне, грелись и спокойно уходили,
оставляя за спиной тепло. Сохранение жизни - кропотливое ежедневное дело с
запахом протухшей еды и говна. Живопись тоже сохранение жизни - особым путем,
вот и все.
Я шел и смотрел - на небо, на ветки, сумасшедшие от ветра, на снежную пыль,
носящуюся между небом и землей - с той особой нечувствительностью лица, когда
оно, как стена, разбивающая ветер, а глаза - две прорези, дыры, щели, бойницы,
раны, сосредоточившие всю чувствительность...
82. Минус пятнадцать, природа бездумна...
Тридцатое января, ветер в морду и левый глаз, ломит лоб, съеживает кожу. Пока
пройдешь эти восемьсот... Зато светло и ясно, небо сверкает, как саврасовский
март, от этого сверкания боль в глазах... На кухне опять Сергей, он спокоен,
покорен, сдается на милость победителя. Я вижу по мискам, сколько он съел,
ужасаюсь, беру его подмышки, сажаю на форточку и толкаю под зад. Он скатывается
на балкон и долго стоит там, задрав голову, в глазах недоумение. Через пять
минут вторгается снова, я кричу на него... и так много раз. Мне становится
неудобно перед ним, стыдно, сколько можно унижать сильного в угоду слабым!.. Я
выхожу на балкон и даю ему кусок печенки, он понимает это как сигнал к
возвращению.... И там мы мучаем друг друга. Но стоит его оставить в доме, через
минуту чей-нибудь истошный вопль, так он понимает справедливость.
По утрам воробьи уговаривают нас поверить в конец зимы. Я бросаю им крошки, но
не верю, так просто нас не обманешь. Скрипя ржавыми баками подъезжает мусорка,
сигнал уходить Клаусу, самому крупному специалисту по мусору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
видел много раз, и теперь достаточно мимолетного взгляда. Все, что важно, давно
во мне, окружающий мир только напоминание или подтверждение. И пишу я не просто
деревья и траву, кусты и окна, дороги и заборы - а сам становлюсь то деревом, то
камнем, то кустом... то котом в оконном проеме.... Раньше я читал, и буквы
превращались в слова, чувства, картины, вещи. Но со временем надоела сложность -
знаков, символов, переводов, мне оказался интересней и ближе прямой язык -
вещей, красок, теней... И я с завистью думаю о котовской жизни.
79. Бумага пригодилась.
Не мне с моим нюхом определять, что, где... Если я кот, то очень старый, как
Вася. Мне помогает Клаус, который не пакостит дома с тех пор, как срослись его
тазовые кости. Несмотря на возраст, он обладает прекрасным нюхом, и о чужих
грехах знает больше, чем о своих. И сегодня, нашел в углу кучку и смотрит на
меня. Я бросился искать бумажку, которая должна быть не слишком мягкой, иначе не
соберешь добро, и не слишком твердой, чтоб не засорить унитаз... Вижу, на полу
какие-то листочки. Это игривые Люська с Костиком в ночной гонке свалили с полок
всякой всячины - мелких рисуночков, брошюр... Я схватил один из листков и
применил его с большим успехом. Потом смотрю - "Декларация прав..." Годы прошли,
но помню, с каким трудом раздобыл ее, хранил, хотя это было опасно, особенно,
если обнаружат с другими книгами, которые я тогда читал и считал хорошими.
Оказались всего лишь своевременные, теперь слова в них уже стерты, пожухли, как
масло на непроклеенном холсте... Послужила книжечка последнюю службу, не такую
уж плохую. Столько прекрасных слов сказано с тех пор, и что?.. Кричат о любви, и
одновременно уничтожают живое, людей и зверей. Декларации, заверения, клятвы,
обещания, прекрасные порывы... я им нашел применение.
80. Минус четыре, драки...
Двадцать восьмое января, ветер с юго-востока, снег покрыт блестящей корочкой.
Скользя и спотыкаясь, спешу к своим, ведь открыта форточка! Не в градусах дело,
страшен ветер: южный опасен, восточный невыносим - задувает в кухню, заползает в
комнату, вытряхивая остатки тепла из еле живых батарей...
Люська, Алиса и Костик дома. У меня полстакана бульона, зато от хорошей рыбы.
Наливаю им половину, думая о тех, кого еще нет. Выхожу на улицу - день мрачен,
за рекой синие тучи, дым над городской трубой мотается рваными лохмами по всем
сторонам света. У подъезда коренастый парень с коротким хвостом жует большой
блин. Хрюша, тебе повезло! Моя мечта - кормить всех до полного изнеможения...
Взял у него блин и понес, он бежит рядом и не беспокоится, а дома уплел перед
всеми. Не мог же я ему сказать - поделись! Кто нашел, тот и съел.
Не прошло и получаса, как за дверью громкий требовательный голос - посторонись,
я иду! Стив ворвался и сразу к мискам, старается свое замешательство скрыть
суетой и наглостью. Признать, что я понадобился, выше его сил. Все уничтожено,
что же ему дать?.. Я вспомнил о банке со свиным салом, желтоватым и клейким от
старости, мы недавно выудили ее из мусора. Жир ели все, даже Стив остался
доволен, сожрал большой шмат и тут же удалился. Через минуту грозное рычание, он
наткнулся на Серого и не думает уступать. Они медленно расходятся, как в море
корабли... Серый явился с подавленным видом, он отличный боец, но ему не по
зубам кот, который не уступил самому Васе, когда Серого и планах не было. Стив
мог бы властвовать в нашем доме, но не любит участвовать и собираться,
предпочитает странствовать и клянчить, так что Серому нечего беспокоиться.
А на коврике передо мной подрались Алиса с Люськой! Обычные женские дела -
сначала слюни и объятия, а потом обиды, и размахались лапами. И тут же
успокоились, Алиса села рядом со взъерошенной Люськой, лизнула ее пару раз для
примирения, и они теперь моют друг друга, мурлыча и постанывая от удовольствия.
81. Вечер, февральский ветер, минус девять...
И дует в лицо! Пришли все, кроме Макса. Я опоздал, он это не терпит, нервишки
слабы - тут же трусит в девятый подвал, чтобы тамошние кошки утешили его. И
очень зря исчез, у меня с собой была жареная печенка и каждому перепало. Костик
дважды отнял у Люськи, при этом жутко рычал, мерзавец. Хотел отнять у Алисы, она
всегда уступает, щуря подслеповатые глазки. Пришлось вмешаться, и ей, благодаря
моим стараниям, достался-таки последний кусок. Костик цапнул меня за палец,
сгоряча, конечно, а я ответил пустым пакетом по морде. А огромный дурень Макс
шляется по снегам.
Шел обратно позже обычного, темень, ветер завывает с новой силой, очнулся после
дневного света. Шел и шатался, засыпая каждые десять шагов. Писать картины
легко, когда они пишутся. Но как найти щель в бесконечном заборе, за которым
правильное скучно, грубое и грязное может стать сильным и трогающим, ежедневное
мелко и далеко, а редкое, наоборот, рядом, и возможно?.. Когда вламываешься, уже
измочален донельзя!
Еще февраль впереди, пока все живы. Нужно собирать их каждый день,
разговаривать... чтобы они видели свет в окне, грелись и спокойно уходили,
оставляя за спиной тепло. Сохранение жизни - кропотливое ежедневное дело с
запахом протухшей еды и говна. Живопись тоже сохранение жизни - особым путем,
вот и все.
Я шел и смотрел - на небо, на ветки, сумасшедшие от ветра, на снежную пыль,
носящуюся между небом и землей - с той особой нечувствительностью лица, когда
оно, как стена, разбивающая ветер, а глаза - две прорези, дыры, щели, бойницы,
раны, сосредоточившие всю чувствительность...
82. Минус пятнадцать, природа бездумна...
Тридцатое января, ветер в морду и левый глаз, ломит лоб, съеживает кожу. Пока
пройдешь эти восемьсот... Зато светло и ясно, небо сверкает, как саврасовский
март, от этого сверкания боль в глазах... На кухне опять Сергей, он спокоен,
покорен, сдается на милость победителя. Я вижу по мискам, сколько он съел,
ужасаюсь, беру его подмышки, сажаю на форточку и толкаю под зад. Он скатывается
на балкон и долго стоит там, задрав голову, в глазах недоумение. Через пять
минут вторгается снова, я кричу на него... и так много раз. Мне становится
неудобно перед ним, стыдно, сколько можно унижать сильного в угоду слабым!.. Я
выхожу на балкон и даю ему кусок печенки, он понимает это как сигнал к
возвращению.... И там мы мучаем друг друга. Но стоит его оставить в доме, через
минуту чей-нибудь истошный вопль, так он понимает справедливость.
По утрам воробьи уговаривают нас поверить в конец зимы. Я бросаю им крошки, но
не верю, так просто нас не обманешь. Скрипя ржавыми баками подъезжает мусорка,
сигнал уходить Клаусу, самому крупному специалисту по мусору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40