Это в чистом виде то бессловесное и нерассуждающее начало, которое мы
носим в себе. То, что помогает нам любить и ненавидеть, ощущать страх и боль,
видеть цвет и свет, слушать ветер... Мы сами звери. Зажатые, ущемленные, но
звери. А домашний зверь и вовсе ущербное существо. Сколько раз, видя жестокость
людей, я говорил своим: " Ну, что ж, вы, ребята, рядом поля, леса, неужто не
проживете?" Нет, не привыкли, ждут подачек. А те, кто выживают, существуют
впроголодь, не могут вырастить потомство.
Не нужно очеловечивать и умиляться. Они не меньше нас. Я не лучше их. Наш общий
мир жесток и несовершенен. У нас много похожего - повадки, мимика, привычки... Я
смотрю им в глаза и понимаю их лучше, чем детей. Также жестоки и наивны, также
способны к привязанности... Вот Хрюша, уязвлен малым ростом, коротким хвостом,
вспыльчив и самолюбив, и труслив тоже. Он привык к дому, со мной ему спокойно и
хорошо, а на улице тяжело и страшно, и потому со своими он бывает нагл и свиреп,
а там легко обращается в бегство перед сильным. Я ему нужен больше, чем другим,
он это знает. Малыш, взгляд малолетнего преступника, злоба и растерянность в
глазах... Серый? Тоже не простой кот. Мы не раз воевали с ним, и все-таки не
рассорились.
Мне с ними легче и лучше, чем с людьми.
25. Наши будни.
Сегодня тоже хорошо, и стало еще суше. Октябрь замер, как листья в воздухе в миг
перед скольжением на землю. Третий день нет Алисы... Цыган крутится возле дома,
не хочет возвращаться к себе. Он вечно голоден, юное существо, и отнимает еду у
наших. Напоминает мне Хрюшу, только с хвостом и счастливым детством... Все ели
суп, настоянный на трупе последнего минтая. Зато было много. Хрюша, как всегда,
принялся учить правилам поведения за обедом, но Макс не захотел учиться, он
рассчитывал побольше съесть. И в ответ на оплеуху встал, как медведь, на задние
лапы, а передними размахивал так свирепо, что случайно попавший под удар друг
Костик отлетел в угол. Макс угас также быстро, как вспылил. Он, если
раскипятится, никому спуску не даст, а его кривой клык вызывает оторопь даже у
друзей. Сам Клаус в растерянности, не знает, как отвечать на такие бессмысленные
и дерзкие вызовы. Коты любят драться по правилам, и не умеют по-иному. Я часто
думаю, как бы жил котом. Забыл бы про смерть, перебежал через овраг в детский
сад, там много еды, а по выходным просторно и тихо, нет ни людей, ни машин, ни
собак. Я бы гулял там, в огромном и пустом саду, среди шуршащих листьев, и
ничего не боялся.
Вечером ухожу, а у подъезда серенькая - Алиса! Пришла, наконец. Идет за мной, со
ступеньки на ступеньку переваливается... Устала. Еды уже не было, но она и не
ждала, с удовольствием забралась на свою тряпочку в ванной. И я ушел спокойный.
Стив околачивался на лестнице, на все уговоры - домой или на улицу - рычит и
шипит. Пусть отвечает за себя!
26. Все еще тепло...
Каждая ночь уступает полградуса зиме, а день отвоевывает четверть. Время
топчется на месте перед стремительным скачком. Хрюша что-то объясняет,
спотыкаясь и захлебываясь от впечатлений. Я слушаю его вполуха, свои дела
беспокоят. Как долго мне топтаться у порога?..
Невнимательность мать ошибок и неудач. Я был наказан. Протянул Максу мясо, он с
рычанием выбил из рук, нанизал на клык, стал рвать и судорожно глотать, давясь
от жадности. И тут я сделал человеческую ошибку, непростительную для кота.
Протянул ему еще кусок. Он то ли посчитал, что хочу отнять первый, то ли углядел
второй и жадность разгорелась... Так хватанул по руке, что я долго возился с
кровью, прежде чем унял. Но ничего не сказал ему, сам дурак.
Сегодня Люська, Макс и Хрюша бежали впереди меня, а навстречу дура-болонка с
настоящей истерикой. Мои молодцы не дрогнув пробежали мимо. Дома праздник -
соседка выставила угощение, кашу со свиными корочками. Я пошел за остальными,
порадовать едой. В подвальном окне развалился Стив, посмотрел на меня и
отвернулся. Пожалеешь, гордец!.. На ступеньках перед подвалом мертвая крыса.
Поработали наши кошки... Спускаюсь в подвал.
Сколько раз я придумывал себе жилище здесь!.. Отграничиться, уединиться, найти
покой! Подальше, подальше от людей! Но без тепла не выжить... Вот и Клаус. На
пути труб с горячей водой утолщения - как бочонки, сверху покрытые деревянными
крышками. На такой крышке, на высоте моей головы сидит кот, греет брюхо, его не
сразу заметишь в полумраке. Легко и бесшумно соскальзывает вниз, несмотря на
возраст, живот и поломанную спину. Он ведет себя бессовестным образом, идет и не
идет, то и дело останавливается, чтобы понюхать угол или полизать лапу...
Значит, где-то поел, наверное, на той стороне. Туда есть разные пути - через
сугробы зимой, через ручейки и болотца, по топкой грязи весной и осенью. Но есть
один путь, доступный не всем, это высший пилотаж. Бревно на высоте пяти метров
перекинуто через самое глубокое место, по нему ходят только старые и опытные.
Когда спрашивают - вы любите их? - я пожимаю плечами. При чем здесь любовь, не в
ней вовсе дело. Неуместное, мизерное слово - любовь. Любишь ли ты собственную
руку? Просто это часть меня - моя рука. Вот и эти звери - я с ними в едином
потоке, нас не разделить. Это и есть укорененность, словечко, подаренное мне
странным человеком, холодильщиком трупов. Укорененность - и врастание... Все
получилось само собой, незаметно для меня - коты оказались рядом, они голодали,
я им помогал... И постепенно вовлекался в их жизнь, дела, оказался окруженным
этой сворой, опутан их дрязгами, руганью, по горло в их говне, крови, любви,
ненависти, верности, самоотверженности... Наши пути сошлись, и я сменил один мир
на другой. Одни уходят, появляются другие - беспомощные, отчаянные,
обреченные... Разные. Была недавно одна растрепанная кошка...
27. Одна растрепа...
Откуда-то возникла в нашем подвале, ходячий скелет, глаза гнойными пузырями,
совсем слепая. Промыл глаза, оказалось - видят, и такие живые, яркие, желтые...
Приду, позову - вырывается из темноты, скачет радостно навстречу, кусочек тени,
кусочек света... Сначала крутится вокруг меня, ластится... даже не ела, только
поговори с ней. А у самой вместо живота яма, из спины шипами позвонки торчат...
Потом начинала есть. Ее отгоняли все от мисок, звери жестоки, как люди, не любят
слабых, больных и некрасивых... Постепенно отошла, стала выглядывать из
подвального окошка, а то и пробежится неровным галопом вокруг дома. Красивая
шерсть у нее была, желтая с тигровыми полосками, но страшно запущена, сбита в
каменные клочья. Я понемногу вычесал и выстриг то, с чем сама не справилась
бы... Она стала смелей, ее признал подвальный народ, разрешил доедать за
всеми...
И вдруг исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
носим в себе. То, что помогает нам любить и ненавидеть, ощущать страх и боль,
видеть цвет и свет, слушать ветер... Мы сами звери. Зажатые, ущемленные, но
звери. А домашний зверь и вовсе ущербное существо. Сколько раз, видя жестокость
людей, я говорил своим: " Ну, что ж, вы, ребята, рядом поля, леса, неужто не
проживете?" Нет, не привыкли, ждут подачек. А те, кто выживают, существуют
впроголодь, не могут вырастить потомство.
Не нужно очеловечивать и умиляться. Они не меньше нас. Я не лучше их. Наш общий
мир жесток и несовершенен. У нас много похожего - повадки, мимика, привычки... Я
смотрю им в глаза и понимаю их лучше, чем детей. Также жестоки и наивны, также
способны к привязанности... Вот Хрюша, уязвлен малым ростом, коротким хвостом,
вспыльчив и самолюбив, и труслив тоже. Он привык к дому, со мной ему спокойно и
хорошо, а на улице тяжело и страшно, и потому со своими он бывает нагл и свиреп,
а там легко обращается в бегство перед сильным. Я ему нужен больше, чем другим,
он это знает. Малыш, взгляд малолетнего преступника, злоба и растерянность в
глазах... Серый? Тоже не простой кот. Мы не раз воевали с ним, и все-таки не
рассорились.
Мне с ними легче и лучше, чем с людьми.
25. Наши будни.
Сегодня тоже хорошо, и стало еще суше. Октябрь замер, как листья в воздухе в миг
перед скольжением на землю. Третий день нет Алисы... Цыган крутится возле дома,
не хочет возвращаться к себе. Он вечно голоден, юное существо, и отнимает еду у
наших. Напоминает мне Хрюшу, только с хвостом и счастливым детством... Все ели
суп, настоянный на трупе последнего минтая. Зато было много. Хрюша, как всегда,
принялся учить правилам поведения за обедом, но Макс не захотел учиться, он
рассчитывал побольше съесть. И в ответ на оплеуху встал, как медведь, на задние
лапы, а передними размахивал так свирепо, что случайно попавший под удар друг
Костик отлетел в угол. Макс угас также быстро, как вспылил. Он, если
раскипятится, никому спуску не даст, а его кривой клык вызывает оторопь даже у
друзей. Сам Клаус в растерянности, не знает, как отвечать на такие бессмысленные
и дерзкие вызовы. Коты любят драться по правилам, и не умеют по-иному. Я часто
думаю, как бы жил котом. Забыл бы про смерть, перебежал через овраг в детский
сад, там много еды, а по выходным просторно и тихо, нет ни людей, ни машин, ни
собак. Я бы гулял там, в огромном и пустом саду, среди шуршащих листьев, и
ничего не боялся.
Вечером ухожу, а у подъезда серенькая - Алиса! Пришла, наконец. Идет за мной, со
ступеньки на ступеньку переваливается... Устала. Еды уже не было, но она и не
ждала, с удовольствием забралась на свою тряпочку в ванной. И я ушел спокойный.
Стив околачивался на лестнице, на все уговоры - домой или на улицу - рычит и
шипит. Пусть отвечает за себя!
26. Все еще тепло...
Каждая ночь уступает полградуса зиме, а день отвоевывает четверть. Время
топчется на месте перед стремительным скачком. Хрюша что-то объясняет,
спотыкаясь и захлебываясь от впечатлений. Я слушаю его вполуха, свои дела
беспокоят. Как долго мне топтаться у порога?..
Невнимательность мать ошибок и неудач. Я был наказан. Протянул Максу мясо, он с
рычанием выбил из рук, нанизал на клык, стал рвать и судорожно глотать, давясь
от жадности. И тут я сделал человеческую ошибку, непростительную для кота.
Протянул ему еще кусок. Он то ли посчитал, что хочу отнять первый, то ли углядел
второй и жадность разгорелась... Так хватанул по руке, что я долго возился с
кровью, прежде чем унял. Но ничего не сказал ему, сам дурак.
Сегодня Люська, Макс и Хрюша бежали впереди меня, а навстречу дура-болонка с
настоящей истерикой. Мои молодцы не дрогнув пробежали мимо. Дома праздник -
соседка выставила угощение, кашу со свиными корочками. Я пошел за остальными,
порадовать едой. В подвальном окне развалился Стив, посмотрел на меня и
отвернулся. Пожалеешь, гордец!.. На ступеньках перед подвалом мертвая крыса.
Поработали наши кошки... Спускаюсь в подвал.
Сколько раз я придумывал себе жилище здесь!.. Отграничиться, уединиться, найти
покой! Подальше, подальше от людей! Но без тепла не выжить... Вот и Клаус. На
пути труб с горячей водой утолщения - как бочонки, сверху покрытые деревянными
крышками. На такой крышке, на высоте моей головы сидит кот, греет брюхо, его не
сразу заметишь в полумраке. Легко и бесшумно соскальзывает вниз, несмотря на
возраст, живот и поломанную спину. Он ведет себя бессовестным образом, идет и не
идет, то и дело останавливается, чтобы понюхать угол или полизать лапу...
Значит, где-то поел, наверное, на той стороне. Туда есть разные пути - через
сугробы зимой, через ручейки и болотца, по топкой грязи весной и осенью. Но есть
один путь, доступный не всем, это высший пилотаж. Бревно на высоте пяти метров
перекинуто через самое глубокое место, по нему ходят только старые и опытные.
Когда спрашивают - вы любите их? - я пожимаю плечами. При чем здесь любовь, не в
ней вовсе дело. Неуместное, мизерное слово - любовь. Любишь ли ты собственную
руку? Просто это часть меня - моя рука. Вот и эти звери - я с ними в едином
потоке, нас не разделить. Это и есть укорененность, словечко, подаренное мне
странным человеком, холодильщиком трупов. Укорененность - и врастание... Все
получилось само собой, незаметно для меня - коты оказались рядом, они голодали,
я им помогал... И постепенно вовлекался в их жизнь, дела, оказался окруженным
этой сворой, опутан их дрязгами, руганью, по горло в их говне, крови, любви,
ненависти, верности, самоотверженности... Наши пути сошлись, и я сменил один мир
на другой. Одни уходят, появляются другие - беспомощные, отчаянные,
обреченные... Разные. Была недавно одна растрепанная кошка...
27. Одна растрепа...
Откуда-то возникла в нашем подвале, ходячий скелет, глаза гнойными пузырями,
совсем слепая. Промыл глаза, оказалось - видят, и такие живые, яркие, желтые...
Приду, позову - вырывается из темноты, скачет радостно навстречу, кусочек тени,
кусочек света... Сначала крутится вокруг меня, ластится... даже не ела, только
поговори с ней. А у самой вместо живота яма, из спины шипами позвонки торчат...
Потом начинала есть. Ее отгоняли все от мисок, звери жестоки, как люди, не любят
слабых, больных и некрасивых... Постепенно отошла, стала выглядывать из
подвального окошка, а то и пробежится неровным галопом вокруг дома. Красивая
шерсть у нее была, желтая с тигровыми полосками, но страшно запущена, сбита в
каменные клочья. Я понемногу вычесал и выстриг то, с чем сама не справилась
бы... Она стала смелей, ее признал подвальный народ, разрешил доедать за
всеми...
И вдруг исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40