всё закоснелое и гнилое наружу выходит, и флот со временем будет круглехонько обточен, что поражает вечно меня в Екатерине: удивительное и неистощимое, совершенно неженское и мудрое её терпение, понимание терпеливое нескорой, но неизбежной изменчивости вещей, вы помните, как чудесно отвечала она на известие о разгроме шведами эскадры принца Нассау-Зингена, теперь принц совершенный военачальник, ибо приобрел осторожность, в её письменных замечаниях, в её пометах на полях деловых бумаг всегда есть миг диалектический, миг противопоставления и снятия, вот на перечне, составленном Таубертом, академической коллекции книг и редких, курьезных вещиц Брюса, с указанием вещиц пропавших, Екатерина с раздражением помечает о Тауберте: тож выкрал, и прибавляет, с непостижимым терпением: у меня в конюшне свели и продали за тридцать рублев англицкую лошадь, которая стоит пятьсот рублев, но то учинили люди незнающие, войну и дела боевые понимала она с терпеливой мудростью Клаузевица, ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход, и кругом оказалась правой, разыграла и выиграла, играя на вражде Англии и Франции, труднейшую дипломатическую пару, и эскадра Спиридова, под тяжелой угрозой нападения громадного, могучего флота Франции, всё же прошла в Средиземное море, прошла беспрепятственно, причина еще и в том, что Европа не приняла эскадру всерьёз, журналисты английские издевались над Орловым, адмирал, не видевший моря, английские моряки, с улыбкою: несчастное плаванье; Спиридов держал флаг на Евстафии; высадили десант на Майне: и сразу загорелось восстание; исполняя замысел Екатерины: десант под стены крепости Наварин; знаменитый наваринский дым, и пламя, с искрой; в четырнадцатый день осады Иван Ганнибал, сын петровского Арапа, пушкинский дед, взял Наварин штурмом: чем Пушкин всю жизнь гордился, лицеист, мальчик Пушкин водил друзей к Чесменской колонне, где на бронзовой доске увековечены были заслуга деда, пред кем, средь чесменских пучин, громада кораблей вспылила, и пал впервые Наварин, так писал уже Пушкин тридцатилетний; Пушкин и Екатерининский век: Малыш написал такую, маленькую, работу; или, как говорит он, наметки к работе; Пушкин и впрямь дитя Екатериниского века; что позволяло ему дерзко враждовать со своим временем; Пушкин кругом — очарован, одухотворен восемнадцатым веком: с коим тоже враждовал, но уже иначе, почтительней, что ли; а как в судьбе Пушкина окружил его мир, творимый Потемкиным! точно Пушкин впотьмах осторожно шел по выстроенным Потемкиным залам и коридорам; и — Орловы; попали в честь тогда Орловы, а дед мой в крепость, в карантин, очень не любил он мятеж и возведение Екатерины, мой дед, когда мятеж поднялся средь петергофского двора, как Миних, верен, оставался паденью третьего Петра, и дочь графа Алексея Орлова, графиня Анна, безмерно и изумительно благочестивая, унаследовавшая громадное состояние, сорок пять миллионов рублей, четверть миллиарда франков, явилась предметом злейших, и совершенно, опрометчиво несправедливых эпиграмм Пушкина юного, и далее Пушкин вступает в тревожащее и поражающее воображение царство племянников графа Алексея Орлова, генерал Орлов, обритый рекрут Гименея, генерал граф Михаил Федорович, воитель и дипломат, принявший капитуляцию Парижа, знакомец Жозефа де Местра, старый арзамасский гусь, превосходительный Рейн, и добрый друг Пушкину, и как всё мучительно перепуталось в той жизни, Михаил Орлов был начальник штаба у генерала Раевского, в Четвертом корпусе, и затем командиром Шестнадцатой дивизии в Кишиневе, один из зачинателей Союза Благоденствия, Каменка и Кишинев, тебя, Раевских и Орлова, и память Каменки любя, Каменка, и Раевские, и старуха Давыдова; всё как прощальный привет Пушкину из восемнадцатого исчезнувшего века от князя Потемкина, ножки, ножки! где вы ныне! где мнете вешние цветы, — …генерал Орлов, обритый рекрут Гименея, священной страстью пламенея, женился на Катеньке Раевской, и Марина Мнишек в Годунове вышла полька и собою преизрядна, вроде Катерины Орловой, — …ножки, ножки… — …полно прославлять надменных болтливой лирою своей, они не стоят ни страстей, ни песен, ими вдохновенных, вот ведь ужасное в справедливости своей признание, они не стоят ни страстей, ни песен, ими вдохновенных, — …Пушкин больше не корчит жестокого, писала Катерина, очень часто приходит к нам курить свою трубку… — …с Орловым спорю, мало пью… — …приходил спорить с мужем о всевозможных предметах, его теперешний конек вечный мир аббата Сен-Пьера, и на что Орлов как-то заметил ему, улыбаясь, но довольно грубо, мои, твои права равны, да мой сапог тебе не впору, из известных стихов, эка важность сапоги, отмахнулся Александр Сергеич, у слона сапог еще больше, странная дружба, где Орлов говорил Пушкину ты, а Пушкин Орлову вы, смягчая для себя это вы титулом ваше превосходительство Рейн, генерал Орлов женился на Екатерине Раевской, Инзов добродушно отпустил Пушкина в Киев на венчанье, и единственным, достойным внимания, результатом сего брачного союза явилось то, что второго февраля восемьсот двадцать первого года Пушкин увидел Каролину, и умер, этот день решил мою жизнь, этот день решил всё: и Одессу, и первую главу, и тридцатый год, что в имени тебе моём, оно умрет… — …окружена крещенским холодом она… — …в воздухе нагретом уж разрешалася зима, прожитая мучительно, по капле, восьмая глава, бегство, Москва, измена Ушаковой, Натали, венчанье, звон уроненного кольца, плач цыганки Танюши, дуэль и смерть, и вьюжная ночь, и Тургенев при гробе; я рожден любить Вас и следовать за Вами… — …и никогда моя душа, смущенная рабыня Вашей…—..тот день решил мою жизнь; и у генерала Орлова-Рейна был брат, генерал Алексей Орлов; прекрасный, отважный герой Двенадцатого года; и победитель при Петровской площади; площадь Петровская развела братьев во враги; генерал Алексей Орлов, победитель Петровской площади, будущий шеф жандармов, на коленях вымолил у государя прощение брату; как таинственно все перепуталось, как занимательно всё течет в будущее: у Михаила Орлова искал помощи Герцен в ту ночь, когда взяли Огарева, искал помощи для Огарева, не предвидя, что через три часа возьмут и его самого, он обнял меня, крепко прижал к широкой своей груди и поцеловал, и к генералу Алексею Орлову, уже шефу жандармов, Герцен писал из Ниццы о нежелании своем исполнить монаршую волю и вернуться в Россию, я не могу надеяться, чтоб одно возвращение моё могло меня спасти от печальных последствий политического процесса… — …я не хотел ехать в петропавловские кельи отца Леонтия или Нерчинск, не имея даже в виду Евпатории в легких Николая Павловича, для Александра Ивановича, мрачно глядевшего в Россию из Ниццы, Нерчинск был не географическим звуком, а ощутимой, ледяной и мокрой, могилой, где сгубили близких его друзей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145