…отменно тонко и умно: что нынче несколько смешно; век сочинений Баркова; и даже имени так о ва не смею громко произнесть; и дядюшка Василий Львович в своей сущности был офицер екатерининской гвардии, гвардия, по малочисленности и отсутствию дисциплины, могла скорее считаться двором, чем войском, и остался им на всю жизнь, позднейшие бури людей тех не переиначивали: ступив за твой порог, я вдруг переношусь во дни Екатерины… я слушаю тебя: твой разговор свободный исполнен юности, в юности их не веяло ещё мистицизмом, ханжеством, фрунтом, барабанами и изуверскими молениями; ещё услаждались в искрящихся остроумием вечерах в Эрмитаже, закладывалась поэзия балов, ночных свиданий; еженощные службы Красоте; жили, не печалясь, что и так же будут таять луны, и таять снег, когда промчится этот юный, прелестный век; закладывался вкус, без которого живопись, и поэзия, любовь суть ничто, творилось условие существования культуры; пишут, что при Екатерине цель жизни заключалась в наслаждении, — смотря как толковать; пиршество ума, гедонизм, пиршество вкуса: ведь кому-то потребовалось, чтоб циркуль зодчего, палитра и резец ученой прихоти твоей повиновались и, вдохновенные, в волш е бстве состязались! шел век Возрождения России: чтобы Пушкин писал в наш просвещенный век, надобно, чтоб Просвещение уже совершилось; волшебная страна прошлого… почему волшебная? дымка уносит пот, грязь и кровь; розы из прошлого всяк выбирает по вкусу; там — исполняются желания, там возможно удачно и ловко мечтать, тем паче что география в общих чертах той страны известна, войны чудесны там, упоительны, герои Истории не были убиты в семнадцать лет, имён тех, кто убит, мы не знаем, и красавицы там прекрасней, — ведь восхищенный шепот звучит убежденней; впрочем, те женщины действительно блистали! возьмите Ольгу, сестру Зубовых; как писал о ней один из величайших русских писателей: красавица собой, молодая вдова генерала, страстная, избалованная положением, одаренная необыкновенным умом и характером, она сделалась средоточием недовольных во время дикого царствования Павла, у неё собирались заговорщики, она подстрекала их, чрез неё шли сношения с английским посольством, посол лорд Уитворт был возлюбленным её, блестящая, избалованная придворной жизнию и снедаемая жаждой большого поприща, она является львицей первой величины в Лондоне и играет значительную роль в замкнутом и недоступном обществе английской аристократии, принц Уэльский, будущий король Георг Четвертый, у её ног, вскоре более… суровой и неприступной старухой доживала она век в Петербурге, единственный сын её убит в Бородинском сражении; и всё, что осталось ей из её жизни: оскорбительно точное знание людей и понимание человеческих положений, она, удивительным образом, умела судить их вне времени; истинные язычники, в юные и зрелые годы любили они всю жизнь, до тончайшего оттенка; знали всеприятие мира; изнеженности не знали: двужильные, крестьянской крепости, бесчувственные в лишениях, как буйволы; тянули лямку войн: с черным их дымом, холодом ночёвок, чирьями, худой пищей, поносом, вечной вонью и вшами; а войны тянулись долго; громадные армии умирали от болезней; что может значить, галантно говорили гвардейцы дамам в гостиных, презрение к смерти — в той грязи! умирать умели они великолепно. Говорили, что Безбородко путался до смерти тараканов: увидев таракана в избе, бежал, крича, по деревне, без шляпы и с пером в руке… не знаю; вельможею не родился, прошел при Румянцеве все сражения, неизменно бился в первых шеренгах, в двадцать семь лет был полковник, при Измаиле вел колонну; и в тридцать семь лет взял в руки внешнюю политику Империи… — Сюжет определяется, господи, как болит голова, как болит в висках, сюжет определяется интонацией, и если вы мне не верите, спросите у Малыша, он подтвердит вам, что интонация в отношении к сюжету первична; очаровательный опыт известен в отечественной литературе, намерение писать краткую историю человеческих отношений, перелистав страницы Истории рукой невежды; кажется, автор того сочинения запамятовал, что уважение к именам, освящённым славою, не есть подлость, но первый признак ума просвещенного, позорить их дозволяется токмо невежеству: как некогда, по указу эфоров, одним хиосским жителям дозволено было пакостить всенародно; листать историю рукою хиосского жителя, которому за глупость его дозволено гадить принародно, занятие малопочтенное; изучение литературы часто у нас понимается как восхищение мученичеством; мы всё любим творить жития, смутно подозревая о существовании деяний; терпеть не могу мученичества; и упомянутый мной автор печален не тем, что после праздника признания властью впал вдруг в немилость и жил худо; ужасно, когда писатель, намерившийся быть обличителем, становится развлекателем, становится шутом у тех, кого собирался он казнить; боюсь, что произошла невразумительная вещь, интонация возобладала над текстом, и маска, в невыносимых трудах изобретенная, немножко приросла к лицу; то есть мыслил-то автор иначе, я хорошо его помню, но вот писать иначе он уже не умел; вот такой препечальный факт, товарищи герцоги, я извиняюсь, конечно, за нервность стиля, волнение, знаете ли, ударяет… — Вечной памятью Безбородке: блистательный мир с Портой; Павел о нем: этот человек для меня дар Божий, Павел возвел его в светлейшие князья, сделал канцлером; памятен будет Безбородко и тем, что он, канцлер, первый в России требовал жить в мире со всеми державами: благоденствие каждого государства есть во всеобщем прекращении войн… здравый смысл, великий, крестьянский, торжествовал в Безбородке; может быть, оттого полюбился ему вдруг Державин; о котором в раздражении говорил через несколько лет: полусумасшедший рифмоплет… — в истории с Фелицей Безбородко исполнил главнейшую роль; собственно, дебют уже приключился; уже прошел по Городу шум, шорох, шумок: с отчетливым привкусом скандала; ещё до исторического шуваловского обеда ода пошла по Санкт-Петербургу в списках; просто хорошие стихи не расходятся в списках; цветаевскую Лестницу переписали для себя пять, восемь лучших русских поэтов, тем и кончилось; в списках расходятся стихи непременно скандальные, крамольные, возмутительные, что так соблазняет всех, и уже обязательно доступные; я не верю, что скандал есть непременная принадлежность литературного дебюта; но скандальность одна способствует литературной, и почему ее называют литературной, убей бог, не пойму, известности, почету, уважению; сколько громковещательных литературных, заверченных на винте скандала, и как выяснилось впоследствии, никчемных дебютов знала Россия;…и Безбородко нашел удачным принесть Фелицу вниманию Екатерины;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145