— В стакане у меня осталось вот столечко и ни капельки больше! Но бог ты мой, до чего же это хорошо! Представляешь, накачать мне легкие воздухом! Да это лучшая весна в моей жизни. Даже начинаешь верить в справедливость, черт подери!
Джейн быстро выскальзывает из-под его руки.
— Пошли, Пьеро. Я его боюсь, он совсем спятил.
Она протягивает ему влажную руку, и они потихоньку отходят к церквушке. Они видят, как возвращается Баркас с мрачной физиономией, в своих солдатских штанах и развевающемся синем халате.
— Можно подумать, он только что кого-то убил, — говорит Джейн скорее с презрением, чем с опаской. — На что они нам нужны, эти здоровенные обезьяны?
— Все без толку, — говорит Баркас. — Ты сам поговори с ним. Требует монеты вперед.
— Ладно, схожу. Да ты только взгляни, какая игрушечка! Гитара! Это он мне привез.
Баркас даже не глядит на гитару и нетерпеливо пожимает плечами.
— Через полчаса его здесь уже не будет. Надо идти сейчас.
— Птенчики мои, вы же не уйдете, не послушав, как я играю! Величайший гитарист среди ныне живущих… — Он запинаясь выговаривает последнее слово и повторяет: — Живущих… как бы не так!
Потом он зазывно выкрикивает на всю площадь:
— Дамы и господа, сейчас вы услышите нечто из ряда вон выходящее!
Он прыгает в кузов, усаживается поудобней, прислонясь к борту грузовика, жестом гробовщика извлекает гитару из футляра, подносит ее к лицу и долго нюхает.
Джейн возвращается к грузовику.
— У него такие пальцы, что черта плясать заставит. Давай послушаем.
— Это заморское дерево, от него старыми-старыми странами пахнет. Понюхай, — предлагает он Джейн, не выпуская гитару из рук.
Джейн нюхает издали, словно он протягивает ей горчицу.
— И почти такого же цвета, как твои волосы, белочка.
— Пахнет сигарой, — решает наконец Джейн.
Крыса одну за другой пощипывает струны, крутит коротенькие палочки на конце длинной ручки и начинает легонько что-то наигрывать, но так тихо, что никто на площади не обращает на них внимания. Потом взгляд его теряется в синеве неба, он уже не замечает ничего вокруг, и понемногу дрожащие звуки, которые рождаются точно не из струн, а из его пальцев, превращаются в мелодию, очень нежную, сначала он играет только кусочки, перемежающиеся длинными паузами, потом начинает все снова, и теперь мелодия уже течет плавно, но порой похоже, что она вот-вот оборвется, как дыхание, однако она крепнет и взмывает ввысь, все выше и выше, и опять опускается вниз, в какую-то пугающую пустоту, кажется, что он забудет, как дальше, но в самый последний миг, когда вот-вот воцарится тишина, Крыса вновь овладевает ею.
Эта музыка не похожа на дядину. Она как будто доносится издалека, но проникает в самую душу, и от нее немного больно, но ровно столько, чтобы боль не перешла в страдание, и зыбкое это равновесие на грани слез, эти бесконечные падения без падений заставляют слушателей переводить дух вместе с Крысой, замирать в ожидании и вновь подниматься вместе с ним. Когда играл дядя, самое худшее, что могло случиться, — что он возьмет и захлопнет тетрадь. А перед Крысой одно пустое небо, он весь растворяется в дрожащих звуках, и уже неважно, взрослый он или нет и почему голос у него почти женский, — страшно только, что с ним что-нибудь произойдет и его говорящие пальцы замолкнут.
Вокруг них начинают собираться люди, они подходят, смеясь и болтая, потом смолкают. Преобразилось даже сплюснутое лицо Баркаса, и улыбка Банана стала чуть грустней.
Когда Крыса перестает играть, снова начинаются разговоры, но народ не расходится.
— Кто тебя научил играть? — с нескрываемым восхищением спрашивает Джейн.
Гастон тычет пальцем в свое огромное ухо.
— Никто. Пластинки вот слушал и постепенно научился. А потом, музыка — это дар, — изрекает он с важностью.
И он снова принимается играть, на этот раз какой-то веселенький мотив, и люди, которых разбирает музыка, начинают приплясывать, но он ломает ритм в самых неожиданных местах, и ноги танцоров застывают в воздухе, а он играет теперь гораздо громче, уверившись в прочности струн и дерева, и сам отбивает такт своими желтыми сапогами, чуть опережая мелодию, потому что ему одному ведомо, когда изменится ритм, и он, посмеиваясь, глядит на публику.
Ему хлопают и просят сыграть еще.
— Я научу тебя, белочка, хотя я еще никогда не видал, чтобы рыжики играли на гитаре. А теперь я буду петь, специально для тебя по-английски, слов я не понимаю, зато понимаю кое-что другое. А это самое главное.
Он откашливается, достает большой белый платок и начинает сморкаться, долго, но бесшумно.
— Прошу прощения, — говорит он. — Великий Карузо умер. Но остается Крыса.
Сначала он играет без слов, и слышится что-то вроде отдаленного галопа, он стремительно приближается, становится все громче и громче, и кажется, будто Крыса просто бьет по гитаре ладонью и сейчас пробьет насквозь; потом он замедляет темп и начинает петь — на рвущемся дыхании, неожиданно низким голосом, даже и предположить нельзя было, что он может так петь — этот голос не просто слышишь, его ощущаешь всей кожей, — а гитара отбивает стук копыт, уже не такой стремительный, но неудержимый, слов никто не понимает, но Крыса поет так, словно знает их смысл, глаза его затопляет темно-зеленая вода, сейчас она засосет, затянет его на самое дно и он погибнет безвозвратно; он поет так, будто дробит камни, выплевывает пули, хочет истерзать весь мир своей гитарой, и опять возникает далекий галоп, становится все неистовей, и он снова поет, яростно обрушиваясь на гитару, и люди незаметно для себя подпевают ему, без слов, не открывая рта, и у всех кружится голова на краю чего-то неведомого, но он внезапно обрывает песню, словно наконец пробил гитару насквозь.
С минуту он пристально смотрит на слушателей, потом спрыгивает на землю, сдергивает с первого попавшегося крестьянина соломенную шляпу и пускает ее по кругу, выкрикивая:
— Почтеннейшая публика, пожертвуйте кто сколько может бедному музыканту и его голодным детишкам!
Но большинство расходится, даже не оглянувшись на него, лишь кое-кто бросает в шляпу беленькую монетку.
А Крыса, посмеиваясь, выгребает монетки из шляпы и протягивает ему.
— Знаю, знаю, ты не любишь деньги. Третьего дня старуха с кастрюльками, осеняя себя крестным знамением, все подчистую подобрала. Но на сей раз это заработок артиста. Люди скупы и бессердечны. Ты сможешь накормить белочку, она сегодня еще не обедала.
Подув в футляр, Гастон укладывает гитару, потом хватает Джейн за талию и сажает на грузовик. Она яростно молотит Крысу ногами, но тот крепко держит ее.
Он складывает ладони лодочкой и, позванивая монетками, говорит Крысе:
— Оставь ее в покое. Я отвернусь, а ты подкрадись сзади и стукни меня ногой по рукам, как тогда, у церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84