Однако Одиссей оказался проворнее и загородил ему выход, причем, согласно версии греческого поэта V века Трифиодора, едва его не задушил. Гомер же утверждает, что когда Елена стала подражать голосу его жены, Одиссей просто зажал ему рот рукой.
После неудавшейся провокации Елена ушла, а Одиссей начал «обратный отсчет времени». Первым на землю ступил Эхион. Если называть вещи своими именами, то правильнее будет сказать не «ступил», а, сорвавшись с веревочной лестницы, стукнулся о землю головой, да так, что сломал себе шею. Выбравшиеся из коня герои разбились на три группы. Первая, возглавляемая Диомедом, набросилась на стражей, вторая направилась к царскому дворцу, где Менелай и Неоптолем намеревались совершить обряд кровной мести, а третья – во главе с Одиссеем – двинулась к Скейским воротам, чтобы открыть их уже подошедшему двадцатитысячному греческому войску.
Но кто именно зажег огонь, чтобы сообщить ахейцам об удачно завершенной операции «Конь»? Одни считают, что это сделал Одиссей, другие называют Синона, а некоторые и вовсе Елену – совершенно незнакомую нам Елену, раскаявшуюся грешницу, решившую перейти на сторону своих соотечественников.
Леонтий входил в группу мстителей, которые должны были убить Приама и истребить всю царскую семью. Однако в голове у юноши было совсем другое. Во что бы то ни стало хотел он спасти Экто, увезти ее к себе домой, взять в жены и жить с ней в счастье и согласии до конца своих дней. Но ведь если Экто и Елена – одно лицо, ему, естественно, рассчитывать было не на что, поскольку распоряжаться ее судьбой мог только Менелай. Зато если Экто – всего лишь Экто, то он, один из героев, прятавшихся в брюхе коня, мог потребовать ее себе как трофей. Так думал Леонтий, сбегая вниз по безмолвным улочкам Трои.
Юный критец замыкал отряд и при первой же возможности нырнул в боковую улочку, чтобы поскорее попасть в дом Экто. Было жарко, на улицах валялись пьяные троянцы. Один из них, прикорнувший в каком-то уголке, открыл глаза и, заметив Леонтия, решил, что грек ему снится. Ткнув в его сторону пальцем, он изрек:
– О проклятый ахеец, да поразит тебя молнией Зевс! Что нужно тебе в Трое? Разве ты не знаешь, что война кончилась?
Леонтию ничего не стоило убить пьяного троянца – тот сидел на земле и не смог бы оказать никакого сопротивления, но Леонтий пришел в Трою не за тем, чтобы убивать, и в этого ужасного коня влез с одной лишь целью – спасти Экто. Ему предстояло отыскать ее и поскорее увести на корабль. Он, пожелавший сделать Экто царицей Гавдоса, готов был защищать ее ценой собственной жизни…
То, что Леонтий однажды уже побывал в Трое, очень ему помогло: пройдя два-три перекрестка, он оказался как раз напротив дома со сломанной ступенькой. Дверь была открыта. В первой комнате никого не оказалось, как, впрочем, и во второй, и в третьей. Вообще в доме не было никаких признаков жизни – ни одежды, ни мебели, ни джар с водой или зерном. Выходит, Экто обманула его: дом был явно необитаемым, и давно – не меньше года!
А что, если и самой Экто никогда не существовало, если она действительно была лишь видением, миражем, порождением его фантазии и жажды любви, что, собственно, всегда и пытался доказать ему Терсит? В общем, Леонтию ничего не оставалось, как отправиться в царский дворец и установить de visu, можно ли считать Экто и Елену одним лицом.
Между тем Одиссей распахнул Скейские ворота, и ахейцы хлынули на улицы Трои. Сцены, разыгравшиеся на глазах юного гавдоссца, по жестокости еще не знали себе равных в истории: ничего подобного не мог бы вообразить даже человек, обладающий самой извращенной фантазией, такая там началась резня, столько было горящих домов, заколотых стражников и вышвырнутых из окон младенцев…
Леонтий не мог перенести этого зрелища: его рвало, и потому юноше, увы, не раз пришлось останавливаться.
«Кто о кровавой резне той ночи расскажет?
Хватит ли смертному слез, чтобы наши страданья оплакать?»
– не преувеличивая, вопрошал Вергилий.
Много троянцев было убито во сне – с их лиц еще не сошло выражение блаженства: ведь по случаю окончания войны они только что так напились и наелись!
Всех троянцев мужского пола уничтожали до единого, невзирая на возраст. В первую очередь ахейцы убивали детей – чтобы со временем те не превратились в грозных мстителей. Неоптолем схватил двухлетнего сына Гектора Астианакса за ногу и швырнул его через стену. Что касается женщин, то их жизнь зависела только от внешности – привлекательных и молодых, то есть способных рожать, уводили на корабли. Всех остальных, не раздумывая, убивали ударом меча.
При виде какого-нибудь ахейца, который вытаскивал из дома бьющуюся у него в руках женщину, Леонтий трепетал от одной только мысли, что ею может оказаться Экто. Переступая через трупы, уклоняясь от вышвыриваемых из окон вещей, юноша добрался наконец до царского дворца, обширные залы которого гудели от плача, криков и стенаний.
Первым ахейцем, которого он там увидел, был Неоптолем, сопровождаемый неразлучными друзьями – Автомедонтом и Перифантом. Безжалостный сын Ахилла остановился и хохоча сунул ему под нос отрезанную голову старика – голову Приама, царя Трои. Тут Леонтия вновь одолел приступ рвоты.
– Вот какой конец ждет всех врагов моего отца! – с победоносным видом заявил Неоптолем.
– Да разве ж он теперь враг! – возмутился Леонтий. – Я сам видел, как после гибели Гектора Приам целовал Ахиллу руки!
– И еще будет целовать, поверь мне, Леонтий, особенно теперь, познакомившись с моим мечом! Наверно, они уже и повстречались в мрачном Аиде, и старик поведал моему отцу, что сын его – самый отважный из ахейцев!
С этими словами Неоптолем швырнул окровавленную голову на кучу отбросов. Леонтию хотелось подобрать бедную седую голову и отдать ее Гекубе, но он не осмелился взять ее. Нет, он был явно не создан для войны. Как же ему хотелось найти поскорее Экто и убежать с ней как можно дальше от Трои!
Выйдя во внутренний дворик царского дворца, он увидел за алтарем пожилую женщину и с ней десяток девушек: укрывшись там, они жались друг к дружке в отчаянной попытке спастись от рыскавшей по дворцу солдатни. Это была Гекуба со своими служанками. Елены, однако, Леонтий не нашел и здесь.
Сидевший в брюхе коня рядом с ним греческий герой Акамант, схватив за руку одну из девушек – Климену, хотел утащить ее с собой, но остальные вцепились в нее и не отпускали.
– Где Елена? – спросил Леонтий друга.
– Не знаю, – ответил Акамант, занятый Клименой. – Иди к Менелаю, он тоже ее ищет.
– Виновница наших бед спряталась в храме, – с готовностью подсказала Гекуба, тщетно надеясь, что Акамант оставит в покое свою жертву и побежит разыскивать Елену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
После неудавшейся провокации Елена ушла, а Одиссей начал «обратный отсчет времени». Первым на землю ступил Эхион. Если называть вещи своими именами, то правильнее будет сказать не «ступил», а, сорвавшись с веревочной лестницы, стукнулся о землю головой, да так, что сломал себе шею. Выбравшиеся из коня герои разбились на три группы. Первая, возглавляемая Диомедом, набросилась на стражей, вторая направилась к царскому дворцу, где Менелай и Неоптолем намеревались совершить обряд кровной мести, а третья – во главе с Одиссеем – двинулась к Скейским воротам, чтобы открыть их уже подошедшему двадцатитысячному греческому войску.
Но кто именно зажег огонь, чтобы сообщить ахейцам об удачно завершенной операции «Конь»? Одни считают, что это сделал Одиссей, другие называют Синона, а некоторые и вовсе Елену – совершенно незнакомую нам Елену, раскаявшуюся грешницу, решившую перейти на сторону своих соотечественников.
Леонтий входил в группу мстителей, которые должны были убить Приама и истребить всю царскую семью. Однако в голове у юноши было совсем другое. Во что бы то ни стало хотел он спасти Экто, увезти ее к себе домой, взять в жены и жить с ней в счастье и согласии до конца своих дней. Но ведь если Экто и Елена – одно лицо, ему, естественно, рассчитывать было не на что, поскольку распоряжаться ее судьбой мог только Менелай. Зато если Экто – всего лишь Экто, то он, один из героев, прятавшихся в брюхе коня, мог потребовать ее себе как трофей. Так думал Леонтий, сбегая вниз по безмолвным улочкам Трои.
Юный критец замыкал отряд и при первой же возможности нырнул в боковую улочку, чтобы поскорее попасть в дом Экто. Было жарко, на улицах валялись пьяные троянцы. Один из них, прикорнувший в каком-то уголке, открыл глаза и, заметив Леонтия, решил, что грек ему снится. Ткнув в его сторону пальцем, он изрек:
– О проклятый ахеец, да поразит тебя молнией Зевс! Что нужно тебе в Трое? Разве ты не знаешь, что война кончилась?
Леонтию ничего не стоило убить пьяного троянца – тот сидел на земле и не смог бы оказать никакого сопротивления, но Леонтий пришел в Трою не за тем, чтобы убивать, и в этого ужасного коня влез с одной лишь целью – спасти Экто. Ему предстояло отыскать ее и поскорее увести на корабль. Он, пожелавший сделать Экто царицей Гавдоса, готов был защищать ее ценой собственной жизни…
То, что Леонтий однажды уже побывал в Трое, очень ему помогло: пройдя два-три перекрестка, он оказался как раз напротив дома со сломанной ступенькой. Дверь была открыта. В первой комнате никого не оказалось, как, впрочем, и во второй, и в третьей. Вообще в доме не было никаких признаков жизни – ни одежды, ни мебели, ни джар с водой или зерном. Выходит, Экто обманула его: дом был явно необитаемым, и давно – не меньше года!
А что, если и самой Экто никогда не существовало, если она действительно была лишь видением, миражем, порождением его фантазии и жажды любви, что, собственно, всегда и пытался доказать ему Терсит? В общем, Леонтию ничего не оставалось, как отправиться в царский дворец и установить de visu, можно ли считать Экто и Елену одним лицом.
Между тем Одиссей распахнул Скейские ворота, и ахейцы хлынули на улицы Трои. Сцены, разыгравшиеся на глазах юного гавдоссца, по жестокости еще не знали себе равных в истории: ничего подобного не мог бы вообразить даже человек, обладающий самой извращенной фантазией, такая там началась резня, столько было горящих домов, заколотых стражников и вышвырнутых из окон младенцев…
Леонтий не мог перенести этого зрелища: его рвало, и потому юноше, увы, не раз пришлось останавливаться.
«Кто о кровавой резне той ночи расскажет?
Хватит ли смертному слез, чтобы наши страданья оплакать?»
– не преувеличивая, вопрошал Вергилий.
Много троянцев было убито во сне – с их лиц еще не сошло выражение блаженства: ведь по случаю окончания войны они только что так напились и наелись!
Всех троянцев мужского пола уничтожали до единого, невзирая на возраст. В первую очередь ахейцы убивали детей – чтобы со временем те не превратились в грозных мстителей. Неоптолем схватил двухлетнего сына Гектора Астианакса за ногу и швырнул его через стену. Что касается женщин, то их жизнь зависела только от внешности – привлекательных и молодых, то есть способных рожать, уводили на корабли. Всех остальных, не раздумывая, убивали ударом меча.
При виде какого-нибудь ахейца, который вытаскивал из дома бьющуюся у него в руках женщину, Леонтий трепетал от одной только мысли, что ею может оказаться Экто. Переступая через трупы, уклоняясь от вышвыриваемых из окон вещей, юноша добрался наконец до царского дворца, обширные залы которого гудели от плача, криков и стенаний.
Первым ахейцем, которого он там увидел, был Неоптолем, сопровождаемый неразлучными друзьями – Автомедонтом и Перифантом. Безжалостный сын Ахилла остановился и хохоча сунул ему под нос отрезанную голову старика – голову Приама, царя Трои. Тут Леонтия вновь одолел приступ рвоты.
– Вот какой конец ждет всех врагов моего отца! – с победоносным видом заявил Неоптолем.
– Да разве ж он теперь враг! – возмутился Леонтий. – Я сам видел, как после гибели Гектора Приам целовал Ахиллу руки!
– И еще будет целовать, поверь мне, Леонтий, особенно теперь, познакомившись с моим мечом! Наверно, они уже и повстречались в мрачном Аиде, и старик поведал моему отцу, что сын его – самый отважный из ахейцев!
С этими словами Неоптолем швырнул окровавленную голову на кучу отбросов. Леонтию хотелось подобрать бедную седую голову и отдать ее Гекубе, но он не осмелился взять ее. Нет, он был явно не создан для войны. Как же ему хотелось найти поскорее Экто и убежать с ней как можно дальше от Трои!
Выйдя во внутренний дворик царского дворца, он увидел за алтарем пожилую женщину и с ней десяток девушек: укрывшись там, они жались друг к дружке в отчаянной попытке спастись от рыскавшей по дворцу солдатни. Это была Гекуба со своими служанками. Елены, однако, Леонтий не нашел и здесь.
Сидевший в брюхе коня рядом с ним греческий герой Акамант, схватив за руку одну из девушек – Климену, хотел утащить ее с собой, но остальные вцепились в нее и не отпускали.
– Где Елена? – спросил Леонтий друга.
– Не знаю, – ответил Акамант, занятый Клименой. – Иди к Менелаю, он тоже ее ищет.
– Виновница наших бед спряталась в храме, – с готовностью подсказала Гекуба, тщетно надеясь, что Акамант оставит в покое свою жертву и побежит разыскивать Елену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67