– Я действительно назвал его ворюгой, да простят меня остальные воры! – тотчас же откликнулся Терсит. – Атрид не просто вор, он всем ворам вор. Его шатры забиты бронзой, ему доставляют больше женщин, чем он способен использовать. Да еще попробуй угоди нашему вождю! Ему подавай самых красивых и молоденьких. А кто должен отыскивать их? Мы, клянусь Зевсом, мы, ахейцы! Кто раздобывает ему золото? Опять же мы, ахейцы, нападающие на ни в чем не повинных людей и убивающие их, чтобы отнять у них золото и принести добычу Агамемнону. Для него самого, бедняжки, это слишком утомительное занятие! А теперь мы должны еще взять Трою, потому что только тогда он сможет заполучить много золота и девушек, которых ему так недостает!
– Молчи ты, мерзкое насекомое! Молчи, если не хочешь сию же минуту расстаться с жизнью! – вскричал Одиссей.
Но ни угрозы Одиссея, ни его авторитет не произвели на Терсита никакого впечатления. Выйдя на середину круга, уродец медленно обвел взглядом слушателей, словно призывая их к тишине, и, понизив голос, продолжал:
– Братья, заклинаю вас, не верьте ему! Если Одиссей скажет, что вы живы, не верьте. Если Одиссей скажет, что у каждого из вас по две руки и по две ноги – пусть даже вам мнится, будто так оно и есть, – не верьте. Если Одиссей скажет, что высоко в небе светит солнце… не верьте – значит, сию минуту пойдет дождь. А если, выйдя отсюда, вы действительно увидите солнце, все равно не верьте. Можете не сомневаться, он бы этого не говорил, если бы не держал в уме какой-нибудь гнусный план!
– О, подлейший из подлых, о, змеиное жало, о, коровья лепешка, о, блевотина старого пьяницы! – вскричал Одиссей. – Да пусть Телемах никогда больше не назовет меня отцом, если я не расколошмачу твой горб, не втащу тебя за уши голым на корабль: там ты у меня поплачешь!
Он схватил Терсита за тунику и, швырнув на землю, принялся охаживать его своим скипетром, а сбежавшиеся итакцы стали полукругом так, чтобы никто не мог вмешаться в драку. Однако несчастный горбун, несмотря на град ударов, сыпавшихся на его грушевидную голову, продолжал изрыгать проклятья и твердить свое:
– И это Одиссей, ахейцы! Полюбуйтесь, какой он сильный! Как расправляется с калекой! Это же он предал Паламеда, сына Навплия, своего самого близкого друга, и обрек его на гибель!
Упоминание о Паламеде, да еще с таким комментарием, и вовсе привело Одиссея в неистовство, но, к счастью для Терсита, у царя Итаки были в то утро еще другие заботы, а потому, выдав калеке последнюю порцию тумаков, Одиссей помчался на берег в отчаянной попытке удержать ахейцев от бегства. Призыв Агамемнона породил в рядах союзников самое настоящее пацифистское движение: греки вдруг осознали, что им надоело воевать, и все как один решили возвратиться на родину. Пожалуй, только Одиссей с его незаурядным ораторским даром мог уговорить их остаться.
Когда герой скрылся, Телоний оказал Терситу первую помощь, промыв ему раны виноградной водкой собственного изготовления и перевязав голову льняной тряпкой, отчего тот стал еще смешнее: лысый череп с хохолком торчал над повязкой, и голова его стала походить на блюдо с халвой – сладостью, которую пилосские женщины обычно готовили к празднествам в честь Посейдона.
Терсит кряхтел от жгучих примочек, но был счастлив, что сумел наконец высказать все, что думал, человеку, которого он так ненавидел. Потрясенному этой сценой Леонтию не терпелось засыпать Терсита вопросами, и как только он убедился, что Терсит уже в состоянии говорить, стал делиться с ним своими сомнениями.
– О Терсит, сын Агрия, с детства мне рассказывали о подвигах героев, а сегодня мне и самому посчастливилось увидеть одного из них так близко, как я вижу сейчас тебя. Да, я видел Одиссея, царя Итаки, самого хитроумного из тех, кто пришел сюда сражаться с ничтожным Парисом. Но ты предостерег меня от знакомства с ним и, рискуя собственной жизнью, стал доказывать, что Одиссей не заслуживает уважения. Тогда позволь спросить: кому я должен верить – тебе или моим учителям?
– О мой мальчик, заклинаю тебя, – грустно отозвался Терсит, – пока разум тебя не покинул, не верь учителям, не верь никому, кто воспевает подвиги героев ради горсти винных ягод! Если хочешь знать правду, ищи ее у себя в голове, а не в сердце. Те, кого ты именуешь героями, просто-напросто прославленные злодеи, захватывающие чужие земли с единственной целью – грабить и насиловать. Они не ведают любви к ближнему и жалости к слабым. На честь Елены им наплевать: сокровища Приама – вот что для них главное, и они сделают что угодно, лишь бы завладеть ими. Агамемнон – жестокий убийца, он готов прикончить собственного брата, если тот встанет на его пути. И Ахилл – убийца: для него слава важнее жизни целого народа.
– Но он ведь герой! – возразил Леонтий.
– А что, по-твоему, значит быть героем?
– Это значит быть отважным.
– Отважным? – с иронией переспросил урод. – Разве можно назвать отважным воина, знающего, что он неуязвим, и вступающего в бой с другим воином, который, в отличие от него, совершенно беззащитен?
– Но у Ахилла, – вмешался в разговор Гемонид, – тоже есть уязвимое место…
– Да, только оно известно ему одному, а значит, если не случится чуда, никто и никогда не сможет его убить. Так давайте же раз и навсегда признаем, что Ахилл – убийца, как и ваш многоуважаемый Одиссей. Единственное их различие в том, что Ахилл убивает, не пряча лица, тогда как Одиссей предпочитает делать это, пуская в ход не меч, а обман. С помощью обмана он и Паламеда убил.
– А за что он его убил?
– За то, что Паламед разоблачил Одиссея на Итаке, когда тот прикинулся сумасшедшим, чтобы не идти на войну.
– Одиссей прикинулся сумасшедшим? – удивился Леонтий.
– Вот именно! Паламед, Агамемнон и Менелай отправились на Итаку – напомнить Одиссею об обязательствах, которые он взял на себя во время свадьбы Елены, тем более что не кто иной, как он сам и предложил заключить договор между бывшими женихами. Трое друзей нашли Одиссея на берегу моря, где он старательно вспахивал… песок. На голове у него была высокая крестьянская шапка, в плуг он впряг вола и осла и, идя за ними, засевал борозду солью. «Несчастный! – воскликнул Менелай. – Должно быть, он сошел с ума!» Но догадливый Паламед выхватил из рук кормилицы малютку Телемаха – единственного сына, рожденного Одиссею Пенелопой, и положил его перед самым плугом. Тут уж обманщик не мог не остановиться.
– А дальше?
– Когда обман раскрылся, сын Лаэрта был вынужден покинуть Итаку, но в душе затаил зло и поклялся, что рано или поздно заставит Паламеда дорого заплатить за эту шутку! И как еще заставил! Нет в мире никого подлее Одиссея. Посмотришь на него – вроде бы мирный человек, в чужие дела не лезет, а он просто умеет выжидать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67