Однако Лизандер обнаружил в карманах его рубашки два апельсина «Яффа».
– Это мошенничество, – закричал он, возвращая Ферди на весы. – Вот теперь ровно пятнадцать. Занеси в карточку пари, – приказал он Джорджии.
– У Китти сила воли крепче, чем у меня, поэтому она не нуждается в форе, – проворчал Ферди. – И срежьте с нее этот ужасный перманент, – добавил он, отводя Лизандера в сторону. – И еще я хочу, чтобы к моему возвращению из Португалии она была в контактных линзах.
Раннальдини уехал на два месяца – на съемки фильма и по приглашениям дирижировать. Джорджия вплотную засела за альбом, встречаясь с музыкантами, и репетировала концерт в Лондоне, который должен был состояться как раз в ту неделю, когда Ферди вернется домой. В общем, у Китти и Лизандера было достаточно времени побыть вдвоем.
Он попытался побороть ее страх перед лошадьми, устраивая прогулки на Артуре, который казался еще более кротким, чем лама. Но хотя он понравился Китти и она даже взялась готовить его любимый масляный пудинг, все же она предпочитала, чтобы между ними всегда была изгородь. Рассматривая огромные бедра Китти, между которыми практически исчезала вставка ее черного купальника, Лизандер сомневался в успехе дела, но не оставлял ее, покоренный ее трогательной благодарностью.
Засуха продолжалась, и называлось это теперь бабьим летом. Листья были такими сухими, что падали на землю со стуком. Коровы совсем обнаглели и перелезали через овечью калитку в леса Раннальдини каждый день.
Однажды вечером Лизандер сидел на кухне в «Валгалле», радуясь крупной победе Гордости Пенскомба – лошади Руперта Кемпбелл-Блэка и наблюдая, как Китти гладит.
– Рэчел говорит, что гладить нижнее белье и носовые платки – неразумная трата энергии, – объявила Китти. – Но ты можешь себе представить Раннальдини, поднимающегося на рострум с помятым носовым платком.
– Расскажи, как ты вышла за него?
– Я была у него секретарем.
– Я знаю это.
– Была среда. Я спросила у него, могу ли я быть свободной в субботу, чтобы сходить на обручение. «Это мне неудобно, – сказал он. – А кто обручается?» – «Я, Раннальдини». Он сильно огорчился, думаю, он беспокоился, что все запутается, когда я исчезну на медовый месяц. И той же ночью в два часа заявился к нам домой. Мамочка была вне себя от радости. А Раннальдини отвез меня в «Валгаллу». Уже рассветало, пала белая роса, и все птицы пели. Было так красиво. К тому времени он уже разошелся с Сесилией. Он сказал, что я не могу выйти замуж за Кевина, потому что он сам собирается жениться на мне. Ну а дальше в обычной своей форме: «Отметьте это у себя». Ты же знаешь, какой он властный.
– Господи, – произнес Лизандер в благоговейном трепете. – А что же произошло с подарками к свадьбе, со всеми приготовлениями и пирожными?
– Пришлось вернуть. Китти понурила голову:
– Это был худший поступок в моей жизни. Мама очень огорчилась и родители Кевина. А Кевин... – Китти порозовела. – Это разбило ему сердце.
– Китти, но вы же католичка. Это же смертный грех – выходить замуж за разведенного мужчину.
– Дело обстоит еще хуже. Священник был в ужасе. Но Раннальдини быстро получил развод, и три недели спустя он уже обвенчал нас.
– Я балдею, – проговорил Лизандер. – Но было у вас что-нибудь хорошее?
– Был ли он верен? Нет, никогда. Я застукала, как он звонил Гермионе во время нашего медового месяца. «Ничего не изменилось, моя дорогая», – уверял он ее. И точно.
– Ты сожжешь эту рубашку, – сказал Лизандер. Китти подпрыгнула и отдернула утюг.
– Я просто надеялась, что в один прекрасный день он полюбит меня, как мистер Рочестер. Я прочитала слишком много романов. Люди говорят, плюнь, но я ненавижу выбрасывать цветы, пока они еще не засохли.
– Ох, бедная Китти, – Лизандер встал и обнял ее. – Ничего, мы сделаем из тебя красавицу, и он ощутит настоящую ревность.
– Хочется надеяться, – вздохнула Китти, – Как Джорджия?
– Она ужасно забеспокоилась насчет Рэчел, – Лизандер подлил «Перье» Китти и «Мюскадета» себе.
– Потому что Гай волочится за ней? – спросила Китти. – Я думаю, что это от ревности, потому что ты очень нравишься Джорджии, ну а Рэчел хорошенькая.
– Ужасно хорошенькая, – признал Лизандер. – Я ненавижу, когда Джорджия несчастная. Может быть, мне попросить ее выйти за меня замуж?
– Замуж за тебя! – в изумлении воскликнула Китти.
– У нас бы все было хорошо. Я бы ухаживал за ней.
Он был таким трогательным в своей серьезности, его зелено-голубые глаза были беззащитны, как у Мегги, щеки раскраснелись от внезапного возбуждения, и Китти сказала:
– Я знаю, ты бы смог.
«Счастливица Джорджия», – подумала она, беря из кучи белья серую шелковую рубашку.
– Только я не думаю, – продолжала она, – чтобы Джорджию устроила твоя нынешняя работа – заботиться о заброшенных женах. Я понимаю, что со мной она чувствует себя в безопасности, ведь я-то уродина. А поскольку она была очень расстроена в случае с Гаем и Джулией, я думаю, ее будущий муж должен будет заниматься чем-то, не связанным с женщинами.
– Следовательно, мне надо поставить на ноги Артура, – серьезнейте заявил Лизандёр, – и получить приличную работу.
– Как Артур? – с любовью спросила Китти.
– Завтра придет ветеринар. Я боюсь, что он предложит еще один годичный отдых. Ему понравились эти твердые булочки, что ты сделала для него.
– Не говори о пище. Я ужасно голодна, – взмолилась Китти.
– Зато ты уже сбросила десять фунтов, – подбодрил ее Лизандёр.
– Вот бы оказаться в сушильной машине и съежиться до восьмого размера, чтобы влезть в клешеную лиловую юбку Наташи.
– Рэчел не одобрила бы сушильную машину, – усмехнулся Лизандёр. – Она бы повесила тебя на бельевой веревке.
В это время предмет их разговора сражался с трудностями Третьего фортепьянного концерта Рахманинова. Записать его предстояло не позднее октября. Рэчел не очень нравилась эта работа – произведение казалось ей слишком запутанным и сверхромантичным, но она очень не хотела бы, чтобы лондонский «Мет» и Раннальдини в частности нашли какие-либо погрешности в ее игре. Ее заботила карьера, она хотела не отстать от Бориса, чья премьера симфонии «Берлинская стена» ожидалась в ноябре в Моцарт-холле, и еще более – от Хлои, партия которой в «Дон Карлосе» вызывала восторженные отклики обозревателей.
И еще Рэчел стремилась спрятаться в работе, поскольку, кроме детей, невероятно действующих ей на нервы, это оставалось единственной поддержкой в ее жизни. Неостывшие чувства к Борису заставляли ее каждый раз по его приезде подло прятать детей. Она даже не смогла заставить себя сказать хоть что-нибудь хорошее о «Реквиеме», потому что рядом в машине сидела Хлоя. Вот бы ее, а не тех животных, кампании по спасению которых она проводила, поместить в лабораторию, где ставят опыты, и пусть ей там перережут голосовые связки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92