— Спасибо, — пробормотала Имоджин. — Вы были ужасно добры.
— Лучше перестраховаться, чтобы потом не проливать слезы, — сказала миссис Конноли. — Моя Конни глотала эти штуки несколько лет. На твоем месте я бы унесла их отсюда подальше, пока твой папаша не спохватился. Приятного тебе отдыха. Возвращайся коричневая, как негритенок.
— Кажется, она спешит, — невинно сказала мисс Джеролд. — У нее, наверное, свидание.
— Возможно, — допустила миссис Конноли, которая отлично знала, что мисс Джеролд читает все открытки, проходящие через почтовое отделение. — Во всяком случае, мне она про это не говорила.
Последние часы перед отъездом были пыткой, но наконец Имоджин села в поезд до Лондона и положила свой небольшой чемодан на сетку. Мать, Джульетта и Гомер понуро стояли на платформе. Имоджин вдруг почувствовала большой комок в горле.
— Мне жаль, что я так ужасно вела себя последние недели. Я обязательно исправлюсь, обещаю вам, — сказала она. высунувшись из окна. — Я бы хотела, чтобы вы тоже поехали.
— Мы все будем по тебе скучать, — сказала мать.
— Не забудь послать открытку, — напомнила Джульетта.
— Будь осторожна с питьевой водой, — сказала мать.
— Запомни: целомудрие начинается и кончается дома, — сказала Джульетта. — Вот тебе кое-что почитать в поезде. — Она протянула ей сверток, когда поезд уже тронулся. Там лежали «Камасутра» и «Солнце — моя погибель».
Постепенно темные каменные стены, старые дымоходы, закопченные дома, грязно-белые садовые изгороди остались позади. Имоджин была в дороге.
Глава пятая
За полтора часа до Лондона она начала заниматься своим лицом. Через полчаса она решила, что выглядит ужасно, и, сняв всю краску, стала накладывать ее заново. Новое, очень дешевое платье темно-зеленого цвета с белым воротником, которое так мило смотрелось во время примерки в магазине, теперь скомкалось, как кухонная тряпка. Новые колготки собрались спирально у щиколоток. Поезд пришел на вокзал Кингз Кросс. Имоджин, проталкиваясь через толпу, вышла одной из первых с сияющей улыбкой наготове — как на рекламе Британских железных дорог. Сколько раз она переживала этот момент в воображении. Встречающие кинулись целовать прибывших и забирать их чемоданы. Ее никто не окликнул. Целующиеся рассеялись, а Ники все не было. Она точно помнила, как сказала ему, что приедет восемьсот тридцатым поездом.
Стрелка вокзальных часов, судорожно дернувшись, встала на десяти минутах десятого. Два пьяных матроса накренились в ее сторону, но, увидев ледяное выражение ее лица, подались прочь. Она с трудом удерживалась, чтобы не заплакать.
И тут, словно ангел милосердия, появился Ники. Он несся вприпрыжку, одетый в тот же белый костюм и оранжевую рубашку.
— Дорогая, любовь ненаглядная! Ради Бога, прости. Ну что я мог поделать? На Пикадилли была страшная пробка. Ты в порядке? Тебя тут наверняка уже пыталась снять половина Лондона?
— Ах, — смеясь и плача, сказала Имоджин, — я так рада тебя видеть.
Когда он ее целовал, она уловила запах спиртного и духов. Может, это были ее собственные духи, к которым она еще сама не привыкла.
— Пошли, — сказал он, взяв ее чемодан.
В такси он взял ее руку. Имоджин настолько ошалела, что не обратила внимания на то, что никаких пробок на дорогах не было.
— Мы сейчас прямо к Матту и Кейбл — это ребята, с которыми мы едем во Францию. Они тебе понравятся. Он сумасшедший журналист-ирландец, она — фотомодель.
— Фотомодель? — Имоджин украдкой подтянула свои сморщившиеся чулки. Она надеялась на что-нибудь менее эффектное. Но потом с облегчением вспомнила: — Да, но ведь они помолвлены.
— Ну, не то чтобы помолвлены, просто сожительствуют. Но мне пришлось немного подправить факты, чтоб успокоить твоего отца.
Они подъехали к огромному многоквартирному дому. Имоджин была разочарована тем, что Ники ее не поцеловал. Пока лифт добирался до десятого этажа, времени было сколько угодно. Вместо этого он поправлял себе прическу, глядя в зеркало на стене кабины. Когда он нажал кнопку звонка, ответа не последовало, и он, открыв дверь, крикнул:
— Есть кто-нибудь дома?
В глубине квартиры послышались шаги, и дуновение духов достигло прихожей.
— Дорогая! Вы приехали, — певуче произнесла девица. — Как самочувствие?
Подол ее красного платья был с разрезом до бедер. Губы — такого же малинового цвета, как и покрытые лаком пальцы ног, выглядывавшие из высоких черных сандалий, У нее были тонкие, кошачьи черты лица, лукавые раскосые глаза цвета водяного кресса. Тщательно взъерошенные волосы цвета черной туши падали на спину. Если бы не загар, можно было бы сказать, что она сошла с какого-нибудь рисунка Бердслея. Было что-то змеиное в том, как она обвилась вокруг Ники, целуя его в шеку и прошептав:
— Дорогой, так чудесно опять тебя видеть.
— Имоджин, это Кейбл, — сказал Ники, высвобождаясь из ее объятий, не слишком решительно, как показалось Имоджин. Девица какое-то время с недоверием смотрела на Имоджин, после чего на ее лице появилась легкая улыбка.
— Добро пожаловать в Лондон. Как доехали? Я с самого утра занималась вещами и совершенно вымоталась. Где ваш багаж?
Ники поднял ушастый чемодан Имоджин.
— Господи, — удивилась Кейбл, — и это все? Матт будет от тебя в восторге. Я уже заполнила три чемодана, и он теперь огорчается из-за того, что я берусь за четвертый. Заходи и выпей чего-нибудь.
— Можно в туалет? — спросила Имоджин, которой вовсе не хотелось, но во что бы то ни стало надо было привести в порядок лицо, пока Ники не успел сравнить ее с этим чарующим созданием.
— По коридору справа, — сказала Кейбл. — Мы будем здесь. Как ты думаешь, Ники, пяти бикини хватит?
Чего теперь стоит побитый молью купальник леди Джасинты? — в бешенстве подумала Имоджин, расчесывая спутавшиеся волосы. Сейчас на ее впервые бледном лице видны были одни глаза. Она попробовала какие-то румяна Кейбл, но они сделали ее похожей на клоуна, и она все стерла.
В комнате, где ее ждали Ники и Кейбл, казалось, все было алого цвета: ковер, шторы и каждый дюйм стен, не заполненный книгами или картинами. Даже пианино было покрыто красным лаком. А в углу стояло чучело огромного медведя, одетого в алый полковой мундир.
— Ах, какая чудесная комната, — вздохнула Имоджин.
Кейбл посмотрела на нее с удивлением.
— Ты так думаешь? Это вкус Матта, не мой. Он жил здесь год до того, как я приехала, так что успел все испортить. Поддерживать тут порядок — это кошмар, — добавила она, указывая на кипы газет, вздымавшиеся над столом, и стопы книг и журналов на всех доступных поверхностях.
На одном из кресел растянулся бассет, он постукивал хвостом, и встать не потрудился; а на диване, тихо посапывая, спал очень крупный, очень длинный мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60